отношение экзаменаторов. Я лично прослежу. И не советую искать окольных путей, обращаться к услугам добрых фей. Феи, конечно, помогут, как некогда помогли они мне и так же, как и меня, они тебя продадут, будут торговать тобой оптом и в розницу, пока не выпотрошат окончательно и не выбросят в вонючую мусорную яму.
– Это говорит интеллигент, профессор, – поддела жена.
– Я не интеллигент. Раньше был интеллигентом. Ты и прочие вовсю паразитировали на этом. Теперь я буду злым и формальным. Очень злым и очень формальным… и никакой интеллигентности. Иначе сейчас жить нельзя.
– Ребята, я пошел, – заявил Леня. – Ругайтесь дальше. Мне надоело. Дома сцены, на работе сцены, еще здесь сцены. Сыт по горло. Тебе, Игорь, вот что скажу: так с родичами не поступают, это во-первых, во-вторых, я тебя больше ни о чем не попрошу, приходить к тебе не собираюсь, звонить тебе не собираюсь. Навязываться не приучен. Я тебе не холоп, ты мне не барин.
– О чем ты, Леня? Какой холоп, какой барин?
– Какой холоп? Тот самый, которого дальше кухни не пускали. Ничего… перезимуем и без твоей милости. Будь здоров.
– И ты туда же. Стоило чуть-чуть не угодить, уже готов уйти и не приходить никогда.
– Да, я туда же. Куда мне?! Мы же люди простые, титулов и зва- ний не имеем, ваших мудростей нам не понять. Куда все, туда и мы. Будь здоров.
– Я тебе позвоню завтра вечером, – полетело вдогонку уходящему Лене от Анны Павловны. Тот лишь сокрушенно махнул рукой.
– Эх ты… как ни стыдно, – накинулась она на мужа.
– Аня, оставь меня, выйди, пожалуйста… пожалуйста. Очень тебя прошу.
– Я оставлю. Скоро все тебя оставят. Останешься один.
Она выбежала, щелкнув дверной ручкой. Путинцев опустился в кресло. Он сидел в нем неподвижно полчаса, час, два часа. Немножко вздремнул. Когда расклеил веки, часы высвечивали двенадцать. Совсем поздно, нужно укладываться. Утром к девяти, опять на манеж, опять в кабинет. Один обычный рабочий день сдан в архив, другой обычный рабочий день наступает. Впрочем, минувший день не совсем обычный, да и в архив сдавать его рано. Он смутно почувствовал: что- то недоделано, что-то висит на нем. Но что? Ах да, история с Крутиковым. Снова вспомнился растерянный, неумело заискивающий папаша, резковатый в словах и жестах студент-мальчик на трибуне конференц-зала. Чем-то похож парнишка на молодого Куркина. Чем- то неуловимым. Наверное, гордо поднятой головой. Хотя, какое это имеет значение…