остановке стоит тесть. На нем костюм с орденскими планками.
Думаю, что вдруг он нацепил этот костюм, вроде бы не праздник. Тесть увидел меня, подбежал, заорал: “До каких пор ты будешь издеваться над моей дочерью?” Я стою молчу. Так хотелось съездить ему по физиономии! Еле сдержался. Тут до меня дошло, почему он надел именно этот костюм. Представляешь сцену: молодой парень у всех на глазах ударил ветерана. Уголовное дело, не меньше. А он специально стремился к обострению: ругался, оскорблял, даже схватил меня за рукав.
– Неужели специально?
– Конечно. Теща продумала до мелочей.
– И чем кончилось?
– Я не проронил ни слова, руки держал по швам. Его стали успо- каивать прохожие, потом он махнул рукой, сел в автобус и уехал.
– Ну люди… В какое болото ты попал!
“Ага клюет, – оценил Турдин. – Надо грамотно подсечь”.
– Случай тяжелый. Противник начал применять запрещенные приемы. Хотя скорее не запрещенные, а изощренные, потому как правил в этой игре не существует.
– Ты ошибаешься, – возразил Крутиков, – правила существуют. Их не существует для нечестных, плохих людей.
– Плохой, хороший… какая разница? От того, что я дам кому-то оценку, ничего не изменится. Все оценки субъективны. Я считаю, что моя теща – дрянь. А если посмотреть с другой стороны. Она же желает добра дочери, стремится избавиться от непутевого, с ее точки зрения, зятя. У нее свой интерес, у меня свой, вот мы и взаимодействуем.
– Я не понял твою мысль.
– Когда-нибудь поймешь, – менторским тоном произнес Сергей, но тут же спохватился и выкрутился (не к месту были наставнические ноты). – Прости… Я, конечно, не должен так с тобой разговаривать. Тем более, что ты раз в десять меня способнее. Наверняка, лет через тридцать, изрядно потолстевший и полысевший, я буду рассказывать внукам, что учился в одной группе с самим Крутиковым.
– Брось ты, – чуть улыбнувшись, проговорил Олег. У него даже уши покраснели. Лесть действует, видно, и на скромных. Пока Крутиков сосал пресладенькую конфетку, подброшенную Сергеем, воцарилась тишина. Для актера (а Турдина выставили в свое время из театрального училища якобы по собственному желанию) пауза значила многое. Сказанное должно уложиться в голове. Оратор предоставил слушателю возможность поразмыслить. Однако давать долго размышлять опасно (бог знает до чего противоположная сторона додумается!) Потому Турдин вскоре нарушил молчание: