Ленин и Керенский. Часть I.

Глава I. Семья Ульяновых. Мальчик Ленин

      В июле 1867 года семья Ульяновых выехала из Пензы в Симбирск, где по Казанскому учебному округу образовалась вакансия инспектора губернских народных училищ, которая была предложена главе семьи, Ильи Николаевичу Ульянову. Назначение на должность состоялось только два года спустя – в октябре 1869 года; только тогда семья обосновалась в Симбирске, дотоле проживая в Астрахани, у ульяновских родственников. По последнему месту работы Ульянов (старший) работал директором мужской классической гимназии, исполнение обязанностей которого не приносила ему удовлетворения. Илья Николаевич стремился отдать свои силы и способности, как можно полнее, развитию народного просвещения. Предложенная должность, как нельзя лучше, отвечала этому стремлению души. Ульяновы с большой радостью перебрались в Симбирск.

         Илья Николаевич Ульянов происходил из бедных мещан города Астрахани. Его отец ранее был крепостным крестьянином. Мать Ленина, Мария Александровна, была дочерью военного врача А. Д. Бланка. Любопытно, что сам Ленин многих деталей своей родословной не знал. Это уж потом, после смерти Владимира Ильича, когда интерес к подобного рода проблемам стал расти, этими изысканиями занялись его сестры.

          Дед, прадед и прапрадед Ленина действительно были крепостными. Прапрадед – Никита Григорьевич Ульянин – родился в 1711 году. По ревизской сказке 1782 года он с семьей младшего сына Феофана был записан как дворовый человек помещицы села Андросова Сергачской округи Нижегородского наместничества Марфы Семеновны Мякининой. По ревизии 1795 года дед Ленина Николай Васильевич, 25 лет, холостой, поначалу проживал с матерью и братьями в том же селе, но значились они уже дворовыми людьми подпрапорщика Михаила Степановича Брехова. В 1799 году в Астрахани Николая Васильевича перевели в разряд государственных крестьян, а в 1808 году приняли в мещанское сословие, в цех ремесленников-портных. Сохранились и его приметы: «Ростом 2-х аршин и 6 вершков (168,9 см), волосы на голове, усы и борода светло-русые, лицом бел, чист, глаза карие…». Если сопоставить эти приметы полицейской справки с соответствующим документом о Ленине, можно увидеть – «в кого пошел» внук: и мыслями, и телом.

       Избавившись от крепостной зависимости и став свободным человеком, Николай Васильевич сменил фамилию «Ульянин» на «Ульянинов», а затем «Ульянов». Вскоре он женился на дочери астраханского мещанина Алексея Лукьяновича Смирнова – Анне Алексеевне, которая родилась в 1788 году и была моложе мужа на 18 лет.  

     В 1812 году от этого брака родился сын Александр, умерший 4 месяцев от роду, в 1819 году на свет появился сын Василий, в 1821-м – дочь Мария, в 1823-м – Феодосия и, наконец, в июле 1831 года, когда отцу было уже за 60, – сын Илья. Семья деда Ленина поселилась в Астрахани, у Волги, на так называемой Косе, на бывшей Казачьей улице в двухэтажном доме с кирпичным низом и деревянным верхом. В 1837 году составлялись списки рекрутского набора, в которых мещанин Николай Ульянов и сыновья его Василий и Илья значились подданными «коренного российского происхождения».

        После смерти Николая Васильевича заботы по содержанию семьи и воспитанию детей легли на старшего сына Василия Николаевича. Работая в ту пору приказчиком известной в Астрахани фирмы «Братья Сапожниковы» и не обзаводясь собственной семьей, он сумел обеспечить в доме не только достаток, но и дал младшему Илье образование. В 1850 году Илья Николаевич окончил с серебряной медалью Астраханскую гимназию, поступил на физико-математический факультет Казанского университета, а в 1854 году успешно закончил его, получив звание «кандидат физико-математических наук» и право преподавания в средних учебных заведениях. И хотя ему было предложено остаться при кафедре для «усовершенствования в научной работе» – и на этом настаивал знаменитый математик Н. И. Лобачевский, – Илья Николаевич предпочел «карьеру» учителя.

          Первым местом его работы – с 1855 года – стал Дворянский институт в Пензе. Служба шла успешно. Его утвердили в должности старшего преподавателя математики старших классов. В 1860 году сюда же на должность инспектора Дворянского института приехал Иван Дмитриевич Веретенников. Илья Николаевич подружился с ним и его женой, и в том же году Анна Александровна Веретенникова (урожденная Бланк) познакомила его с Марией Александровной Бланк, которая на зиму приезжала к сестре в гости. Илья Николаевич стал помогать Марии Александровне в подготовке к экзамену на звание учительницы, а она ему – в разговорном английском. Молодые люди полюбили друг друга, и весной 1863 года состоялась помолвка. В том же году, после успешной сдачи экстерном экзаменов при Самарской мужской гимназии, «дочь надворного советника девица Мария Бланк» получила звание учительницы начальных классов «с правом преподавания Закона Божьего, русского языка, арифметики, немецкого и французского языка». А в августе сыграли свадьбу, и «девица Мария Бланк» стала женой надворного советника – чин этот ему пожаловали тоже в июле 1863 года – Ильи Николаевича Ульянова.

         Родословную семьи Бланк исследовали А. И. Ульянова, М. И. Ульянова, а также большой круг профессиональных историков. Анна Ильинична рассказывала: «Старшие не могли нам выяснить этого. Фамилия казалась нам французского корня, но никаких данных о таком происхождении не было…Никаких рассказов деда о его детстве или юношестве у его дочерей не сохранилось в памяти».

       Прадед, М.И. Бланк, родился, видимо, в 1763 году, местом его рождения указан город Староконстантинов. Согласно данным известного историка В.Т. Логинова, несколько лет тому назад известный библиограф Майя Дворкина ввела в научный оборот любопытный факт: около 1925 года архивист Юлиан Григорьевич Оксман обнаружил прошение одной из еврейских общин Минской губернии, относящееся якобы к началу XIX века, об освобождении от подати некоего мальчика, ибо он является «незаконным сыном крупного минского чиновника», а посему община платить за него не должна. Фамилия мальчика была – Бланк. Но появился Моисей Бланк в Староконстантинове будучи уже взрослым и в 1793 году женился на местной 29-летней девице Марьям Фроимович. Из последующих ревизий видно, что Моисей Бланк имел собственный дом, занимался торговлей и арендовал у местечка Рогачево 5 моргов земли, которые засевал цикорием. В 1794 году у него родился сын Абель, а в 1799-м – второй сын Израиль. Некоторые историки отмечает, что с самого начала у М. И. Бланка не сложились отношения с местной еврейской общиной. Он был «человеком, который не хотел или, может быть, не умел находить общий язык со своими соплеменниками» и в 1808 году Бланк и его семья переехала в Житомир.

        Много лет спустя, в сентябре 1846 года, М. И. Бланк написал письмо императору Николаю I, из которого видно, что уже «40 лет назад» он «отрекся от Евреев», но из-за «чрезмерно набожной жены», скончавшейся в 1834 году, принял христианство и получил имя Дмитрия лишь 1 января 1835 года. М.Т. Логинов считает, что поводом для письма стало убеждение Дмитрия (Моисея) Бланка в безусловной ассимиляции евреев, в том числе запрещении им носить национальную одежду, а главное – обязать их молиться в синагогах за российского императора и императорскую фамилию. М. Г. Штейн, собравший и тщательно проанализировавший наиболее полные данные о родословной Бланков, справедливо заметил, что по неприязни к своему народу Дмитрия Бланка «можно сравнить, пожалуй, только с другим крещеным евреем – одним из основателей и руководителей Московского Союза русского народа В. А. Грингмутом…».

            Не исключено, что обращение на высочайшее имя обязало правителя дел государственного «Еврейского комитета», сенатора и поэта Дмитрия Осиповича Баранова, встретиться с Бланком и предложить его сыновьям поступить в Медико-хирургическую академию в Петербурге. Братья сразу же поехали в Петербург и после обряда посвящения в христиан Греко-российской религии 25 мая 1820 года в церкви Преподобного Сампсония в Санкт-Петербурге Абель стал Дмитрием Дмитриевичем, а Израиль – Александром Дмитриевичем. Новое имя он получил в честь своего восприемника графа Александра Апраксина, а отчество – в честь восприемника Абеля сенатора Дмитрия Баранова. А 31 июля того же года, по указанию министра просвещения князя Голицына, братьев определили «воспитанниками Медико-хирургической академии», которую они и закончили в 1824 году, удостоившись ученого звания «лекарей 2-го отделения» и презента в виде карманного набора хирургических инструментов.

       Дмитрий Бланк остался в столице полицейским врачом, а первым местом работы Александра с августа 1824 года стала должность уездного врача в городе Поречье Смоленской губернии. Но в октябре 1825 года и он вернулся в Петербург, где был зачислен, как и его брат, в штат столичной полиции в качестве врача. В 1828 году А. Д. Бланка произвели в штаб-лекари. Его крестный отец граф Александр Апраксин был в то время чиновником особых поручений министерства финансов. В доме Дмитрия Баранова, увлекавшегося поэзией и шахматами, – где бывал Пушкин и собирался чуть ли не весь «просвещенный Петербург», он познакомился с братьями Грошопфами и был принят у них в доме. Глава этой весьма солидной и многочисленной семьи Иван Федорович (Иоганн Готлиб) Грошопф – прибалтийский немец; его супруга Анна Карловна – в девичестве Эстедт – была шведкой, лютеранкой, родители которой являлись состоятельными купцами и жили сначала в шведском городе Упсала, а потом переехали в Петербург. Познакомившись с этой семьей, А. Д. Бланк сделал предложение одной из пяти дочерей – Анне Ивановне. Согласие на брак было получено, и 22 февраля 1835-го – родилась дочь Мария (по мужу – Ульянова). Всего в семье Бланков воспитывались пять дочерей и сын. Крестным отцом Машеньки стал их сосед – адъютант великого князя Михаила Павловича, а с 1833 года – шталмейстер императорского двора Иван Дмитриевич Чертков.

           В историю российской медицины А. Д. Бланк вошел как один из пионеров отечественной бальнеологии – лечения минеральными водами. На пенсию он вышел в конце 1847 года с должности доктора Златоустовской оружейной фабрики, дослужившись до чина надворного советника, дававшего право на дворянство, и уехал с Урала в Казанскую губернию, где в 1848 году в Лаишевском уезде на его сбережения, и, в основном, на средства Екатерины Ивановны было куплено имение Кокушкино с 462 десятинами земли (503,6 га), водяной мельницей и 39 крепостными крестьянами. 4 августа 1859 года Сенат утвердил А. Д. Бланка и его детей в потомственном дворянстве, и они были занесены в книгу Казанского дворянского депутатского собрания. В Пензе Мария Александровна Бланк познакомилась с Ильей Николаевичем Ульяновым. Их свадьбу, как до этого и свадьбы других сестер Бланк, сыграли в Кокушкине 25 августа 1863 года. 22 сентября молодожёны уехали в Нижний Новгород, куда Илья Николаевич получил назначение старшим учителем математики и физики мужской гимназии.

           Реформы 60-х годов косвенно затронула и семью Ульяновых. Имение А. Д. Бланка, куда летом приезжали все его дочери с семьями, тоже имело крепостных. Но, по свидетельству Анны Ильиничны Ульяновой, ненависти к хозяевам тамошние крестьяне не испытывали. Наоборот, как врач, принимавший больных со всех окрестных сел, Александр Дмитриевич пользовался всеобщим уважением. «Кокушкино, – рассказывает Анна Ильинична, – было благоприобретенное имение и поэтому между владельцами его и крепостными не могло быть тех отношений, которые складывались у родовитых помещиков, потомственно владевших крепостными душами». Убеждение в возможности торжества «истины и справедливости» питало социальный оптимизм среднего сословия с их верой в силу просвещения и благие перемены.

           Через всю эту полосу светлых надежд прошел и Илья Николаевич Ульянов. В Пензе, где он работал с 1855 года, уже в ноябре 1860-го открыли воскресную школу – по общему счету всего лишь 59-ю в России. Ее учредили «для распространения грамотности в ремесленном и рабочем классе» и помимо русского языка и арифметики преподавали историю, географию и естественные науки. И вот, одновременно с работой в мужской и женской гимназии, Илья Николаевич становится учителем и распорядителем и этой школы.

        Вместе с большими надеждами реформы породили отрицательное к ним отношение со стороны крестьян. Они сочли себя обманутыми, и полоса бунтов прокатилась по России. «При освобождении крестьян, – свидетельствует А. И. Ульянова, – дед советовал им пойти на выкуп, но они не послушали его совета, предпочитая дарственную землю. Мой отец И. Н. Ульянов рассказывал мне о том, как волновало дедушку принятое крестьянами решение, как он несколько раз выходил к крестьянам, убеждая их пойти на выкуп, но крестьяне, очевидно, как говорил мой отец, внимая распускаемым в то время слухам о том, что земля должна отойти вся бесплатно, не послушали его».

         Илья Николаевич Ульянов был весьма далек от умонастроений, призывающих народ «в топоры» и, как свидетельствует Анна Ильинична, не одобрял «разную болтовню», внушавшую крестьянам мысль о переделе земли и о революционном терроре. Ненавидя до глубины души крепостничество во всех его проявлениях, он, как и многие другие представители поколения русских «шестидесятников», твердо верил в то, что после отмены рабства только просвещение и европеизация России смогут принести общее благоденствие и благосостояние.

      Вот и в Пензе педагоги не могли нарадоваться на своих подопечных, которые своим отношением к учебе намного превосходили гимназистов. Но в 1862 году очередь дошла и до них. 10 июня последовало Высочайшее повеление Александра II: «Впредь до преобразования означенных школ на новых основаниях закрыть все ныне существующие воскресные школы и читальни».

        В июне 1862 года соответствующий циркуляр министра внутренних дел был вручен Илье Николаевичу, школу закрыли, а в августе следующего года – после свадьбы – он с женой уехал в Нижний Новгород. Город был большой, богатый, с совершенно иной, нежели в Пензе, интеллектуальной средой. Появились дети. 14 августа 1864-го родилась дочь Анна. Еще через полтора года – 31 марта 1866-го – сын Александр. Дела по службе шли нормально. В ноябре 1865 года он получил свой первый орден – Святой Анны 3-й степени. Стал преподавать не только в Дворянском институте, но и в гимназии, на курсах, набирал уроки.

        Следствие по делу о государственном преступлении – покушении дворянина Д. Каракозова на жизнь царя в 1866 году показало, что преступник проживал до 1860 года в Пензе, где учился в гимназии. В ней и в пензенском Дворянском институте учились и многие другие участники подпольного кружка, организованного в Москве двоюродным братом Каракозова – Николаем Ишутиным. Для Ильи Николаевича Ульянова начались томительные дни ожидания и страха. Он знал и Каракозова, и Ишутина, но при допросах тот и другой Илью Николаевича не упомянули. А вот его ученик по Дворянскому институту Н. П. Странден в ходе следствия показал, что с Ульяновым был знаком. В деле фигурировало и рекомендательное письмо Ильи Николаевича, данное им другому подследственному с целью облегчить подателю поступление в Московский университет. На запрос следственной комиссии по поводу преподавателей пензенского Дворянского института и гимназии, обучавших будущих заговорщиков, жандармы не упомянули об Ульянове, указав на учителя словесности В. Н. Захарова, у которого учились, а одно время квартировали Каракозов и Ишутин. Ульянов также в этот период времени снимал квартиру у Захарова и именно от него принял воскресную школу. Но все вроде бы обошлось…

      В Симбирске семья Ульяновых обосновалась лишь к концу 1869 года, поскольку назначение Ильи Николаевича на новую должность состоялось 6 сентября 1869 года. До этого жили в Астрахани у ульяновских родственников. Переехав в Симбирск, вся семья поселилась на Стрелецкой улице, сняв флигель во дворе дома Прибыловской. А вскоре, 10 (22) апреля 1870 года, здесь родился сын Владимир, будущий Ленин, а 4(16) ноября 1871 года – его обожаемая сестра Ольга.

       Квартиру Ульяновы сняли рядом с тюрьмой, атмосфера которой давила на впечатлительных детей. «Бледные, обросшие, какие-то дикие лица, – вспоминала Анна Ильинична, – глядели из-за решеток, слышалось лязганье цепей… Помню, как угнетало наши детские души это мрачное здание с его мрачными обитателями. … лязг цепей, грубые окрики или ругань заставляли нас вздрагивать и оглядываться. Вместе со страхом перед этими людьми наши детские души охватывало чувство глубокой жалости к ним. Помню его отражение в глубоких глазах Саши»

         А семья продолжала расти. 4 августа 1874-го на свет появился сын Дмитрий, а 6 февраля 1878-го дочь Мария. Шестеро детей… После переезда в Симбирск и рождения Володи кроме кухарки Насти в дом взяли няню – старую солдатку из села Лутовни Пензенской губернии Варвару Григорьевну Сарбатову.

             С первых же дней Илья Николаевич целиком погрузился в круг своих новых обязанностей. Исполнилась его мечта: действительно народные сельские школы, которые надо строить, расширять, разрабатывать новые учебные планы, внедрять новейшие методы обучения и воспитания. По официальным отчетам, в губернии значилось 460 сельских школ. Однако первые же инспекторские объезды Ильи Николаевича показали, что нормально функционирует лишь 89 школ. Остальных либо не было вообще, либо они прекратили свое существование из-за отсутствия учителей или помещений.

         Этот факт не привел к утрате интереса к делу. Наоборот, этот немолодой и физически не очень-то здоровый человек проявил энергию и полное самоотречение. Илья Николаевич глубоко и осознанно исполнял свой долг. Он строил школы, добывал буквари и дрова, подбирал новых молодых учителей, добивался повышения им жалованья… И считал все тяготы своей работы лишь неминуемой платой за осуществление своего сокровенного желания: быть полезным народу в его стремлении избавиться от тьмы и невежества.

         Его хвалили. А. Д. Пазухин, предводитель дворянства Алатырского уезда, писал «с благодарностью о неутомимой деятельности уважаемого И. Н. Ульянова. Благодаря его стараниям и энергии учреждались новые школы, открывались учительские съезды. Своим влиянием и примером он привлекал к делу народного образования людей, относившихся прежде к этому делу безучастно».

        В декабре 1877 года ему был присвоен чин действительного статского советника, равный по табели о рангах генеральскому званию и дававший права потомственного дворянства. Но, как напишет позднее Мария Ильинична, «для него были важны не чины и ордена, а.. процветание его любимого дела, наилучшая постановка народного образования, во имя которого он работал не за страх, а за совесть, не щадя своих сил». Повышение жалованья позволило реализовать давнюю мечту: Ульяновы 2 августа 1878 года за 4 тысячи серебром покупают собственный дом на Московской улице. Был он деревянным, в один этаж с фасада и с антресолями под крышей со стороны двора – всего девять жилых комнат.

          От самого раннего детства воспоминаний осталось немного… Кроме рассказов отца запомнил Владимир и рассказы о деревне няни Варвары Григорьевны. Н.К. Крупская отмечала впоследствии: «Не забыл ее (няню) всю жизнь Владимир Ильич». Из больших событий запомнилась русско-турецкая война 1877-1878 годов. Все ее перипетии обсуждали не только взрослые, но и дети. Ровесник Владимира, а потом и его одноклассник, вспоминал: «Без всяких газет, лишь вчера научившись читать и писать, мы все же знали многое про геройские подвиги русской армии, друг другу с жаром пересказывая все слышанное, а больше подслушанное: про знаменитую Дунайскую переправу, тяжкую Шипку, неприступную Плевну… С языка, бывало, не сходили прославленные имена Скобелева, Гурко, Радецкого, Дубасова и других, вырезали, собирали их портреты». Но будущий Ленин хорошо запомнил и другое: как на протяжении всей войны его любимая няня, «у которой родственники были взяты на войну и некоторые из них там убиты, постоянно с плачем говорила: «Русская кровь зря льется из-за каких-то нам чужих, проклятых болгар. На что они нам, у нас самих забот по горло». И «насколько помню», рассказывал позднее Ленин, с мнением няни «совпадало отношение к этой войне и моих родителей…» Ульяновы в этом отношении не были исключением.

           От отца исходило, может быть, самое важное: признание абсолютной ценности знания и отношение к труду, направленному не на личные, сугубо меркантильные интересы, а на общее благо. Детям не надо было долго объяснять и то, что такое честность и порядочность. Пример Ильи Николаевича стоял перед глазами. А отношение матери к его беззаветному служению своему долгу – делу народного просвещения – еще больше укрепляло силу воздействия отцовского примера.           Каждый раз после его возвращения из поездок вся семья собиралась в гостиной, и Илья Николаевич живописал свои наблюдения о крестьянской жизни и быте, произволе всяческого начальства, о случайно услышанных разговорах или выступлениях на сельских сходах…

       Расхожее мнение, что старший брат Саша любим всеми младшими не выдерживает критики. Безусловно, он являлся для них абсолютным авторитетом, но, по воспоминаниям современников, выражал свои мысли в весьма категоричной форме, которая не воспринималась младшими детьми. Кроме того, с самого начала 70-х годов среди российской демократической молодежи стали широко распространяться «Исторические письма» Петра Лаврова. Этот именитый псковский дворянин, став революционером, писал о священном «долге» интеллигенции перед народом и необходимости идти «в народ» для того, чтобы расплатиться за этот долг. Саша разделял позицию Лаврова, но Ленин был категорически против возведения сословных перегородок, полагая, что дворяне сами являются частью народа.

         Другим моментом социализации и формирования личности будущего Ленина была гимназия. Летом 1879 года Володя успешно сдал вступительные экзамены в Симбирскую гимназию. Федор Михайлович Керенский, отец будущего руководителя Временного правительства и директор мужской гимназии, неукоснительно и твердо поддерживал порядок. Фиксировалось все: расстегнутый воротник мундира, шалости на перемене, «неуместные вопросы к преподавателям», «неимение на уроке Евангелия» и иные проступки. Провинившихся строго наказывали, вплоть до суточного заключения в карцер с содержанием на черном хлебе и воде. Новацией Керенского – старшего явилась организация гимназического карцера с дополнительными неприятными запахами, перебить которые можно было только курением, отчего многие товарищи Ленина по гимназии получили зависимость от табака на всю оставшуюся жизнь, но Ленина среди них не было… Естественно, что общее направление воспитания при этом не претерпело никаких изменений. «Главнейшее внимание было обращено на то, – доносил директор гимназии Керенский в Казань, – чтобы развить в учениках религиозное чувство, отдалить их от дурных сообществ, развить чувство повиновения начальству, почтительность к старшим, благопристойность, скромность и уважение к чужой собственности». Все 8 лет В. Ульянов переходил из класса в класс с похвальными листами и «первым учеником». Илья Николаевич объяснил своим детям, ради чего надо зубрить и терпеть: гимназия – «необходимый мост», без преодоления которого «нет доступа в университет». Вместе с тем существовали и традиционные гимназические обычаи, сводившиеся к пресловутому школьному закону «круговой поруки».

          Так, неприятный случай произошел с родственником Володи, преподавателем древнегреческого – А. И. Веретенниковым, с которым во время урока случился нервный припадок. Тут жесткая реакция гимназистов на муштру проявилась сполна в жестокой мстительности… Соученик Ленина, Аполлон Коринфский, вспоминал, что началось настоящее истязание жалкого человека. Услышав шум и заглянув в класс, все это беснование увидел директор Федор Михайлович Керенский… – «Что за мерзость! – закричал он. – Проделывать такую подлость с совершенно больным человеком!.. Весь класс … в карцер, в нужник… без обеда!.. Назвать всех зачинщиков этого безобразия!..» – Тут же повернувшись к «Ульяше», Керенский молча посмотрел на него и сказал:”. Соберите ваши книги с тетрадями и уходите домой! Не требую от вас и указания зачинщиков…” – Ульянов отказался покинуть товарищей и попросил его оставить вместе с классом в инновационном карцере-нужнике Керенского. «И после уроков, – завершает Коринфский, – Ульянов последовал за всеми товарищами в наш школьный «застенок» … С трех часов мы просидели там (голодные и чуть не задыхаясь от вони, проникавшей сквозь щели перегородки и пола из уборной) до девяти часов вечера…» Спустя много лет, в разговоре с красноармейцами, нещадно дымившими махрой, он рассказал: «Помню, когда был гимназистом, один раз вместе с другими так накурился, что стало дурно. И с того времени не курю».

       Здоровый образ жизни молодой Ленин продолжал и зимой. Он довольно прилично катался на коньках, один из немногих среди гимназистов, кто мог посоревноваться здесь с кадетами в фигурном катании и в том, что в наше время называют сноубордом – скатывании на коньках или, стоя на стиральной доске, с крутых волжских берегов…

           Один из ленинских биографов – Н. В. Валентинов, в будущем ближайший сотрудник Ф.Э. Дзержинского по ВСНХ СССР, услышал в 1904 году в Женеве фразу, брошенную Лениным: «Ухажерством я занимался, когда был гимназистом, на это теперь нет ни времени, ни охоты». Сам Валентинов – красавец и атлет, пользовался успехом у женщин. Он хорошо знал Симбирск, и в его воображении сразу же стали рисоваться картины того, как юный Владимир гулял с гимназисточками по берегам Свияги или в лесочке на окраине Симбирска.

            Для профиля личности Ленина характерно следующее свойство. Многодетные семьи, где есть братья и сестры, не только родные, но и двоюродные – у Ульяновых было 33(!) кузена и кузины, – нередко оказываются для детей вполне «самодостаточными». Их потребность в общении и играх удовлетворяется дома полностью. Может быть, поэтому ульяновские дети, будучи контактными и общительными, тем не менее редко заводили близких друзей на стороне. Может быть, поэтому и у Владимира таких друзей, с которыми «душа нараспашку», среди одноклассников не было. М. Ф. Кузнецов, например, проучившись с ним с 1-го по 8-й класс, написал, что и он не мог «похвастаться интимной близостью с Ильичом». О том же вспоминал в 1918 году и Аполлон Коринфский: «Товарищеские начала соблюдались им неуклонно и неизменно; но не было случая, когда эти отношения переходили бы на более интимную плоскость. Он был для всех – «наш», но ни для кого не был «своим». Как пишет биограф Ленина, В.Т. Логинов: «Это объясняет, почему воспоминания его одноклассников касаются лишь событий «внешних» и мало что говорят о формировании «жизни духа». Но попытки завязать дружбу были, ибо, как пишет Крупская, ему «ужасно хотелось с кем-нибудь поговорить о тех мыслях, которые зародились у него».

         «Вторым учеником» в его классе был Саша Наумов. Он пришел в третий класс из военной гимназии, любил музыку, играл на скрипке и все шесть лет сидел за одной партой с Владимиром. По каким-то репликам на переменах показалось, что он не только умен, но и настроения вроде бы близкие… Сговорились пойти погулять к Свияге. Но разговора не получилось. Саша стал говорить о выборе профессии и о том, что нужна такая, которая позволит быстрее сделать блестящую карьеру и получше устроиться в этой непростой жизни. Владимиру стало скучно, и больше попыток сближения с «карьеристом» он не делал. А Александр Николаевич Наумов, не терзая себя размышлениями об «общем благе» и «неоплатном долге перед народом», карьеру-таки сделал. Стал земским начальником, потом уездным предводителем дворянства в Самарской губернии. В 1905-м его избрали губернским предводителем дворянства. Встретился с Николаем II и в 1908 году «по высочайшему повелению» был введен в Государственный Совет России. А в 1915-м возглавил министерство земледелия. Чем не карьера? Гимназия гордилась им. Александр Николаевич и дальше бы пошел, но помешал 1917 год…

          Естественно, что Ленина он совсем не любил, но в мемуарах, изданных в эмиграции, написал: «Центральной фигурой во всей товарищеской среде моих одноклассников был несомненно Владимир Ульянов, с которым мы учились бок о бок, сидя рядом на парте в продолжение всех шести лет, и в 1887 году окончили вместе курс. В течение всего периода совместного нашего с ним учения мы шли с Ульяновым в первой паре: он – первым, я – вторым учеником, а при получении аттестатов зрелости он был награжден золотой, я же серебряной медалью.

           Маленького роста, довольно крепкого телосложения, с немного приподнятыми плечами и большой, слегка сдавленной с боков головой, Владимир Ульянов имел неправильные – я бы сказал – некрасивые черты лица: маленькие уши, заметно выдающиеся скулы, короткий, широкий, немного приплюснутый нос и вдобавок – большой рот, с желтыми, редко расставленными, зубами. Совершенно безбровый, покрытый сплошь веснушками, Ульянов был светлый блондин с зачесанными назад длинными, жидкими, мягкими, немного вьющимися волосами. Но все вышеуказанные неправильности невольно скрашивались его высоким лбом, под которым горели два карих круглых уголька. При беседах с ним вся невзрачная его внешность как бы стушевывалась при виде его небольших, но удивительных глаз, сверкавших недюжинным умом и энергией.

           Ульянов в гимназическом быту довольно резко отличался от всех нас – его товарищей. Начать с того, что он ни в младших, ни тем более в старших классах никогда не принимал участия в общих детских и юношеских забавах и шалостях, держась постоянно в стороне от всего этого и будучи беспрерывно занят или учением, или какой-либо письменной работой. Гуляя даже во время перемен, Ульянов никогда не покидал книжки и, будучи близорук, ходил обычно вдоль окон, весь уткнувшись в свое чтение. Единственно, что он признавал и любил как развлечение, — это игру в шахматы, в которой обычно оставался победителем даже при единовременной борьбе с несколькими противниками. Способности он имел совершенно исключительные, обладал огромной памятью, отличался ненасытной научной любознательностью и необычайной работоспособностью. Повторяю, я все шесть лет прожил с ним в гимназии бок о бок, и я не знаю случая, когда «Володя Ульянов» не смог бы найти точного и исчерпывающего ответа на какой-либо вопрос по любому предмету. Воистину, это была ходячая энциклопедия, полезно-справочная для его товарищей и служившая всеобщей гордостью для его учителей. Как только Ульянов появлялся в классе, тотчас же его обычно окружали со всех сторон товарищи, прося то перевести, то решить задачку. Ульянов охотно помогал всем, но насколько мне тогда казалось, он все ж недолюбливал таких господ, норовивших жить и учиться за чужой труд и ум.

          По характеру своему Ульянов был ровного и скорее веселого нрава, но до чрезвычайности скрытен и в товарищеских отношениях холоден: он ни с кем не дружил, со всеми был на «вы», и я не помню, чтоб когда-нибудь он хоть немного позволил себе со мной быть интимно-откровенным. Его «душа» воистину была «чужая» и как таковая, для всех нас, знавших его, оставалась, согласно известному изречению, всегда лишь «потемками».

         В общем, в классе он пользовался среди всех его товарищей большим уважением и деловым авторитетом, но вместе с тем нельзя сказать, что его любили, скорее – его ценили. Помимо этого, в классе ощущалось его умственное и трудовое превосходство над всеми нами, хотя надо отдать ему справедливость – сам Ульянов никогда его не выказывал и не подчеркивал».

       По программе обучения в классической гимназии за 8 лет учебы Владимир Ульянов получил основы самых различных знаний, два иностранных и два древних языка, прочитал всю русскую литературную классику, и, между прочим, именно в гимназии его научили писать…

       Ровный ход жизни Ленина был нарушен событиями 1 марта 1881 года, в этот день весь город читал экстренное сообщение: «Сегодня, 1 марта… при возвращении Государя Императора с развода… совершено было покушение на священную жизнь Его Величества, посредством брошенных двух разрывных снарядов… Разрыв второго нанес тяжелые раны Государю. По возвращении в Зимний дворец Его Величество сподобился приобщиться Святых тайн и затем в бозе почил – в 3 часа 35 минут пополудни».

        Нельзя сказать, что убийство царя явилось полной неожиданностью. В одном из воззваний Исполкома «Народной воли», найденном и доставленном И. Н. Ульянову в 1880 году из сызранского училища, говорилось: «Нет деревушки, которая не насчитывала бы нескольких мучеников, сосланных в Сибирь за отстаивание мирских интересов, протест против администрации и кулачества. В интеллигенции – десятки тысяч человек нескончаемой вереницей тянутся в ссылку, в Сибирь, на каторгу, исключительно за служение народу… Александр II – главный… виновник судебных убийств; 14 казней тяготеют на его совести, сотни замученных и тысячи страдальцев вопиют об отмщении; он заслуживает смертной казни за всю кровь, им пролитую, за все муки, им созданные». Другой важный штрих – руководитель «Народной воли» Софья Перовская по факту рождения принадлежала к высшей государственной бюрократии как дочь петербургского генерал-губернатора.

     На младшее поколение семьи Ульяновых и их ближайших друзей убийство царя произвело определенное впечатление. Вспоминая о детских играх, в которых участвовал и Володя Ульянов, Миша Фармаковский – сын инспектора народных училищ – рассказывал, как, нарисовав взрыв, он стал комментировать его приятелям: «А вот убивают царя! Вот летит рука, нога!..» Старушка няня опешила: «Что ты, что ты, батюшка! Теперь и стены слышат!» Следует напомнить, что именно эта старушка тремя годами ранее настраивала будущего Ленина против царя и царского правительства, ведущих, по её мнению, неправильную политику России на Балканах.

       Между тем отношение семьи Ульяновых к царскому правительству ухудшалось из-за личной обиды, лежащей в плоскости недооценки значения Ильи Николаевича в области народного просвещения. Безусловно, дети были в курсе этих трений. Незадолго до теракта, в ноябре 1880 г., Илье Николаевичу высочайше было отказано в его прошении об оставлении в должности еще на пять лет несмотря на 25-летие службы на ниве народного просвещения. Для семьи это было бы просто катастрофой. Только после мартовских событий, с назначением нового министра – А. П. Николаи, на новое прошение Ульянова от 1 ноября 1881 года было дано 30 декабря такое согласие. Обида, конечно, осталась. За 10 лет службы в Симбирске он построил 151 школу, и теперь в губернии исправно функционировало более 400 народных училищ.

        Основной претензией властей к Ульянову (старшему) была «совершенная оторванность от народа и непонимание его «истинных потребностей». Крестьянам, по мнению царя и его правительства, не нужны все эти новейшие педагогические изыски и сомнительные истины естественных наук. Они хотят, чтобы дети их умели читать псалтырь, другие богослужебные книги и петь в церковном хоре. Поэтому главным учителем должен стать священник.

        В местах просвещения народа очередной «сигнал сверху» был принят. В уездных земских собраниях ширилась и углублялась волна упреков в адрес директоров народных училищ за то, что, вырывая крестьянских детей из привычной им среды, они воспитывают людей, «составляющих угрозу для порядка». Начальное народное образование возвращалось к «допотопным временам», обусловливая отсталость России, которая была ликвидирована лишь полвека спустя, уже при большевиках. Остановить наступление церковников силами отдельных личностей не представлялось возможным, поскольку оно представляло собой курс государственной политики. Романовы своими руками выкапывали себе яму: лучшие умы России вынуждены были получать высшее образование в зарубежных университетах, где пожизненно заражались бациллами марксизма и гнилого западного либерализма. Число церковноприходских школ росло с каждым годом за счет утеснения и «преобразования» народных училищ, особенно чувашских. Теперь уже и губернская земская управа сформулировала свое мнение о том, что дети крестьянские сильны должны быть лишь в знании «слова Божия и пения духовного», в умении читать и считать на счетах. Правительственный указ от 13 июня 1884 года закреплял ведущую роль священников в светской системе народного образования и особо отмечал, что если реформа 1861 года дала мужику свободу и хлеб, то теперь он получит «духовную» пищу.

        Как свидетельствуют современники, Илья Николаевич всё больше погружается в противоправительственные размышления с Александром и Анной, причём в выбранных общественно-политических темах уже «никакого подчеркивания в смысле общественных идеалов не делал». Дмитрий Ильич, младший брат Ленина, подтверждает факт подобных бесед, но, самое главное понимает, чем это кончится для старших детей, поскольку в 1883 году Александр и Анна покидают Симбирск и уезжают в северную столицу. Иными словами, призывал к тому, что «надо было учиться помалкивать».

        Эти интересы, до поры до времени, определяют поведение будущего Ленина. Так в то время в Симбирской гимназии – как и во многих других учебных заведениях России – выпускалась своя подцензурная литература и существовали различного рода нелегальные кружки, в одном из которых под руководством учителя словесности В.И. Муратова с 1883 года состоял Александр Ульянов. В программу нелегального обучения входили работы Маркса, Энгельса, Лассаля, гектографированные революционные издания. Осенью 1885 года группа старшеклассников во главе с уже известным нам Аполлоном Коринфским стала выпускать нелегальный рукописный журнал «Дневник гимназиста», в котором помещались также и материалы социалистического толка. Владимир Ульянов во всех этих предприятиях участия не принимал, хотя и знал о них. А. Коринфский пишет, что Владимир «всякий раз просматривал с интересом все эти «журналы» … читал, интересовался, но сам не принимал ни в одном из этих «изданий» участия как сотрудник». Атмосфера вокруг И.Н. Ульянова продолжала сгущаться. Мария Ильинична писала: «Начальство ценило в нем исполнительного и ревностного работника, но стало косо поглядывать на него впоследствии, видя, что он недостаточно согласует свою работу с духом времени. А он оставался и в 80-е годы все тем же «шестидесятником, идеалистом», не способен был подделываться под новый курс…» После отъезда Александра и Анны в Петербург Владимир остался старшим из детей в доме. И вся драма отца происходила на его глазах.

         В конце 1885 года Сызранское земское собрание выразило вотум недоверия лично И.Н. Ульянову. Это событие сильно состарило его, привело к ухудшению здоровья и быстрому летальному исходу, последовавшему 12 января 1886 года (на 55-м году жизни) на глазах Владимира.

      Интересно, что, когда 1 января 1886 года пришло сообщение о награждении Ульянова И.Н. пятым орденом, на празднование этого события 6 января собрались лишь немногие сослуживцы, среди которых не было директора городской гимназии Ф.М. Керенского, отца Саши, будущего премьера России. Между тем, царь назначил всему семейству пенсию в 1200 рублей в год (в ценах 2014 года – около 1,5 млн. рублей).

         Психологический надлом в личности Ленина в переходном возрасте сказался не только в том, что, оставаясь «старшим мужчиной» в доме, 16-летний Владимир стал проявлять строптивость по отношению к матери. Надлом также определил жесткость и замкнутость характера в личном общении. На поверхность начали выходить такие черты, как насмешливость, дерзость, заносчивость. На этой почве, как сообщает Анна Ильинична, были нередки столкновения между будущим Лениным и его старшим братом, Александром. Отношения Ленина со старшим братом и ранее были далеки от идеала. Сам Александр о будущем Ленине осенью 1886 года в Петербурге высказал мнение сестре Анне: «Несомненно, Володя – это человек очень способный, но мы с ним не сходимся». Анна однозначно говорила: «Дружбы между братьями не было».

            В марте 1886 года Александр вступает в нелегальную студенческую организацию, из которой вышли главные бомбисты-народники по делу 1 марта 1887 года о попытке покушения на Александра III. Эволюция взглядов Александра Ульянова завершилась твердым убеждением в необходимости осуществления идеи цареубийства, вступлением в руководящее ядро «Террористической фракции партии «Народная воля», организацией химической лаборатории по получению динамита и изготовлением изощренных «метательных снарядов», которые включали в себя не только болты и обрезки железа, но и пули, начиненные бациллами бешенства…

            Как впоследствии установило следствие, Александр Ульянов свою золотую гимназическую медаль заложил, чтобы купить азотную кислоту для приготовления бомб, а университетскую медаль заложил в ломбард, чтобы вырученные деньги передать лидеру террористов О. Говорухину для побега за границу. Сам Ленин в 1921 году сдаст свою золотую медаль в фонд помощи голодающим Поволжья.

        Одновременно с работой в подпольной террористической лаборатории Александр Ульянов ведет жизнь благоразумного студента и радует великого соотечественника Д.И. Менделеева научным исследованием третьего глаза у какого-то вида червей. К подпольной деятельности брата была привлечена и Анна, старшая сестра Ленина, которая, следовательно, была посвящена во все террористические планы этой преступной организации.

      4 марта в печати появилось краткое сообщение: «1-го сего марта, на Невском проспекте, около 11 часов утра задержано трое студентов С.-Петербургского университета, при коих, по обыску, найдены разрывные снаряды. Задержанные заявили, что принадлежат к тайному преступному сообществу, а отобранные снаряды, по осмотру их экспертом, оказались заряженными динамитом и свинцовыми пулями, начиненными стрихнином».

        Будущий Ленин получил письмо об аресте Александра и Анны 9 марта. Очевидец вспоминал реакцию Ленина: «Он прочел, долго молчал. Передо мной сидел уже не прежний бесшабашный, жизнерадостный мальчик, а взрослый человек, глубоко задумавшийся над важным вопросом. «А ведь дело-то серьезное, – сказал он, – может плохо кончиться для Саши». В эти дни перепуганное симбирское либеральное общество отшатнулось от Ульяновых, и они оказались в полнейшей изоляции. Для семнадцатилетнего Владимира это было новое глубокое нервное потрясение. На проходивших ровно в это время выпускных гимназических экзаменах по сочинению директор Керенский Ф. М. долго вчитывался в произведенный Лениным труд на тему «Причины благосостояния народной жизни», одним из пунктов которого был вопрос о «правильной организации государственного устройства». Возвращая его, Керенский впервые сделал Владимиру замечание: «О каких это угнетенных классах вы тут пишете, причем это тут?»

        Утром 10 мая было опубликовано правительственное сообщение о казни (8 мая) пяти бомбистов, в числе которых был Александр Ульянов. В Симбирске его расклеили чуть ли не на каждом столбе, и теперь о случившемся узнали все. Вечером 22 мая из Петербурга приезжают мать и Анна, высланная под надзор полиции в Кокушкино, которая была помилована «ненавистным царским режимом», когда имелись все основания для приговора в каторжные работы, полученные другими членами нелегальной группы с таким же составом преступления. Мать рассказала Ленину о последней встрече с его братом. Свидетель этого разговора не приводит тех легендарных слов Ленина о другом пути. В действительности Ленин сказал: «Значит Саша не мог поступить иначе, значит, он должен был поступить так».

            В аттестате зрелости Владимира Ульянова стояло 17 «пятерок» и одна «четверка» – по логике, которую, кстати сказать, преподавал в 7-м классе Ф. М. Керенский. В сложившейся ситуации она вполне могла бы стать поводом для отказа в золотой медали. Но этого не случилось. 10 июня педагогический совет постановил «наградить его, Ульянова, золотой медалью». Медаль открыла ему дорогу для поступления в университет. Вместе с тем, была проведена повторная проверка его благонадежности, когда из ректората Казанского университета на имя директора Симбирской гимназии поступил соответствующий запрос. Директор Ф.М. Керенский подтвердил позицию педагогического совета, что закрыло вопрос о неблагонадежности будущего Ленина, который окончательно был утвержден студентом престижного университета. Этим семья Керенских сильно помогла будущему вождю большевиков. Как выяснится не в последний раз…       

           Но симбирское «общество» проявилось другой своей стороной. Все те, кто совсем недавно искал встреч и знакомства с семьей директора народных училищ, теперь отворачивались при встрече. Так что долго размышлять о том, куда поступать учиться и какую избрать профессию, Владимиру не приходилось: Казанский университет и юридический факультет были очевидным выбором, ибо он давал возможность не служить в системе государственных учреждений, закрытых для брата «государственного преступника», а иметь более свободную профессию – адвоката в частной конторе присяжного поверенного. Но этот выбор определялся не только прагматическими соображениями. По словам одноклассников, В. Ульянов тяготел к изучению буржуазного общества, его экономической структуры, его права, к изучению в целом современного общества. Одному из своих кузенов (у Владимира Ульянова было 33 кузена и кузины) Ленин сказал: «Теперь такое время, нужно изучать науки права и политическую экономию. Может быть, в другое время я избрал бы другие науки…»

     Оставаться в Симбирске не было теперь никакого смысла, и дом Ульяновых с садом, роялем, мебелью на Московской улице был продан 15 июня за 6 тысяч рублей. Сразу же после продажи дома семья уехала в Кокушкино. В это знойное лето 1887 года, помимо окончания гимназии и трех психических потрясений, было еще одно важное событие: нервные надломы привели Ленина к убеждению, что роман Н. Г. Чернышевского «Что делать?» — это библия нового мира, которая должна заменить собой Библию в качестве настольной книги. Книга Чернышевского была найдена под подушкой на кровати в спальне Ленина в его загородной резиденции в Горках… Чтение романа в то окаянное лето привело к ошеломляющим результатам: личность и мировоззрение Ленин получили окончательную огранку. Очевидно, что подсознательная сфера психики Ленина, которая определяет 90% сознательных действий любого человека, получила управляющие импульсы, которые закодированы именно в тексте этого романа. Но данная тема составляет предмет, который выходит за рамки данного исследования. Кроме того, требуются знания профессионального психиатра.

       Для нашего исследования важны слова самого Ленина о романе: «Когда вы читали «Что делать?»? Его бесполезно читать, если молоко на губах не обсохло. Роман Чернышевского слишком сложен, полон мыслей, чтобы его понять и оценить в раннем возрасте… А вот после казни брата, зная, что роман Чернышевского был одним из самых любимых его произведений, я взялся уже за настоящее чтение и просидел над ним не несколько дней, а недель (прочел пять раз подряд). Только тогда я понял его глубину. Это вещь, которая дает заряд на всю жизнь». Главный вывод, который извлек будущий Ленин из романа, состоял в том, что в России «всякий правильно думающий и действительно порядочный человек должен быть революционером…»

        К этой мысли Ленин пришел, разумеется, не в одночасье. Следует отдавать отчёт в том, что поколения Ленина и Керенского последовательно росли в условиях, когда, с одной стороны, в школах, в печати строго преследовалось малейшее проявление неверия, с другой – радикальная, разночинная интеллигенция проповедовала ненависть к существующему режиму. По словам Л. Ильинского, одноклассника Ленина, оппозиционный дух постепенно замещал в сознании этих поколений фанатичную благочестивость. Сама среда, из которой вышел отец Ленина, была мещанской, совмещавший обе эти противоположности. Ульянов (старший) выбивался в люди на медные гроши, что определило его литературные вкусы – произведения Н.Г. Чернышевского, Н.А. Добролюбова и Н.А. Некрасова, оппозиционеров существующему порядку вещей. Вместе с тем, с награждением в 1882 году орденом Святого Владимира 3-й степени, Н.И. Ульянов получил право потомственного дворянина, автоматически распространявшегося на всех несовершеннолетних детей. Денежное содержание директора народных училищ Симбирской губернии также составляло круглую сумму в 3,5 тыс. рулей в год. Анна Ульянова, будучи совершеннолетней, права на потомственное дворянство не получила, поскольку требовалось её личное заявление, что она не сделала до падения самодержавия.

       Мария Александровна, мать Ленина, также вносила в умонастроения детей определенный диссидентский дух, поскольку, несмотря на своё формальное православие, продолжала посещать лютеранскую кирху в Симбирске. Сосед семьи Ульяновых по Симбирску, П. Федосеев, вспоминает, что «семья Ульяновых всегда присутствовала на богослужениях в приходском храме и служились все всенощные в их квартире…» Вероятно, по этой причине Александр Ульянов при восшествии на эшафот 8 мая 1887 года счёл возможным приложиться к кресту, тогда как состоявший с ним в одной смене на казнь, П.Я. Шевырёв, отказался от лобызания креста.

       Определённую сумятицу в умонастроение детей Ульяновых вносила няня младших детей, В.Г. Сарбатова, своими рассказами о своем крепостном девичестве. Муж няни, М.В. Сарбатов, по жребию – существовавшей правовой нормы того времени – был взят в рекруты и погиб при обороне Севастополя в 1854 году. По этим же законам вдовы погибших солдат подлежали освобождению из крепостной зависимости, и няня Ленина была отпущена на свободу. В.Г. Сарбатова оказала большое влияние на будущего Ленина, воспитала в нем комплекс вины. Иначе трудно объяснить его слова, сказанные в Разливе Зиновьеву: «В некотором роде я… помещичье дитя».

           Надо думать, что детские впечатления Володи Ульянова раздвоили его сознание: он понимал себя и как потомственного дворянина, и как брата противника царизма. Глубокая культурная атмосфера, окружавшая детей в семье, включавшая чтение классиков и оппозиционных деятелей, музыкальную культуру, спектакли домашнего театра, шахматные турниры, придали этому сознанию интеллектуальную базу.

    Ещё это симбирское детство свело его с семьей А.Ф. Керенского, что сыграет важнейшую роль в его жизни. Может быть, самую важную… Почему-то эту роль десятки лет не желают замечать советские, российские и западные историки.