Ленин и Керенский. Эпилог.

     Народнический идеал социализма Керенского и его друзей – эсеров и отколовшихся от них народных социалистов вполне подходил современной России с ее огромной крестьянской массой. Вместе с тем, Керенский, полагали в основе социальной жизни свободу, в чем отличался от прагматиков-крестьян, для которых свобода была неразрывно связана с правом на землю, а право на землю была для крестьян реальной свободой. Вот что пишет об идеологических основах политического поведения Керенского Н. Суханов: «Отсутствие сколько-нибудь достаточных ресурсов государственного человека – это, конечно, наиболее характерное для Керенского как данной и законченной исторической личности. Это характерно для него вообще с любой точки зрения – и с правой, и с левой… Керенский принадлежал к числу социалистов народнического толка… Керенский был мелкобуржуазным демократом. И это его классовое положение, эта его классовая идеология должна была определять его устремления и его тяготения в политике…По своим стремлениям, вкусам, повседневным интересам, связям это не был участник социалистического массового движения. Это был столичный адвокат, всеми корнями связанный с петербургскими радикальным и либеральным обществом. Это был необходимый элемент и заправила столичных интеллигентских кругов, варящихся в собственном соку под знаком социализма, обыкновенно, «народнического», – таких кружков, для которых народ все еще продолжал оставаться абстрактной идеей, а не конкретным материалом для их работы и не основным субъектом демократического движения. Кружки эти тяготеют больше к верхам, испытывая род недуга при прикосновении с низами». Суханов верно передает психологическую и политическую физиономию Керенского, поскольку только такая политическая фигура в наиболее воплощает собой организатора дворцового переворота или заказчика революции сверху, по большому счету. Ленин внимательно читал мемуары Суханова и оставил маргиналии на этой странице его книги без указания персонажа, чью характеристику он дает: «Блестящий адвокат-депутат – политический пройдоха, это – синонимы в «цивилизованных странах». Один из членов государственной комиссии по «делу мятежа Корнилова», допрашивавший премьера в Зимнем дворце в середине августа 1917 года подтверждает эту характеристику: «…показания Керенского замечательно любопытны с точки зрения личности Керенского. Этот государственный муж эпохи великой революции в острейший и напряженный ее момент в своих собственных описаниях воссоздает типичнейшую дворцовую обстановку восемнадцатого века. Тут нет революции…тут нет небывалого доселе активного и прямого участия масс в государственной жизни; тут нет никакого народа ни даже «общества» в лице его противоречивых и борющихся групп. Тут ничего нет, кроме дворца…Тут одни нотабли и приближенные, вхожие во дворец, то есть маленькие человечки…» Суханов далее расширяет свое понимание личности Керенского, особенно, в тяжелой политической ситуации: «Он был белее снега. Отвечал на вопросы громко, отрывисто и неопределенно…он плохо слушал и понимал…Передо мной были налицо явные признаки нервного расстройства…Таким я видел его впервые (27 февраля в Таврическом дворце), но впоследствии видел таким не раз. И впоследствии мне стало очевидно…что тут есть и другая сторона дела: появившаяся с первого момента уверенность Керенского в какой-то своей миссии, мгновенно возникшая готовность его защищать эту миссию приемами «бонапартенка» и величайшее раздражение против тех, кто об этой миссии ещё не догадывается…» Разумеется, чувство «бонапартенка» у Керенского возникло не в одночасье, но воспитывалось всем ходом его воспитания в семье, члены которой с младых ногтей Александра Федоровича готовили из него «героя русской истории» и свято верили в эту его историческую миссию. А.Я. Гальперн, который сменил Керенского на посту Генерального секретаря Верховного совета ВВНР в мае 1917 года и с сентября стал управляющим делами Временного правительства, в своих мемуарах приводит интересные данные о заговорщиках. Он пишет о том, что руководители противодинастического заговора во главе с Керенским и Гучковым собрались 25 февраля на квартире Н.Д. Соколова для координации действий предстоящего дворцового переворота. Как известно, Гучков настаивал на выполнении предыдущего решения – назначении переворота на дату 1 мая н. ст. 1917 года. Но, очевидно, возобладала позиция Керенского в его особую миссию и в немедленном совершении переворота. В. Шульгин приводит сведения о трех сходках главарей желтого Февраля, о которых ему лично рассказал Н.Д. Соколов: «Кажется, 10 февраля появилось открытое письмо к рабочим Петрограда…К этому времени относится совещание, о котором поведал впоследствии Н.Д. Соколов – человек, не то меньшевик, не то большевик, – но поведал при такой обстановке, что ему не имело смысла искажать истину. Слышал я это лично. Соколов сказал следующее: «Перед тем как должна была собраться Государственная дума, произошло совещание революционных организаций Петрограда, как рабочих, так и солдатских. Представители рабочих предложили организовать уличные демонстрации. Солдатские же представители ответили: «Для чего вы нас зовете? Если для революции, то мы выйдем на улицу, но если для манифестации, – то мы не выйдем…после уличных манифестаций…мы, солдаты, не сможем вернуться в казармы – нас будут расстреливать!» Представители рабочих признали эти соображения правильными и заявили, что для революции они не готовы…» Cледовательно, заговорщики из групп Керенского и Гучкова и представитель нелегального ПК Соколова до 10 февраля проводят совещание и утверждают текст подметного письма к рабочим столицы с призывом к вооруженному выступлению, затем проводят, до 25 февраля, совместное совещание о координации действий всех групп заговорщиков, на котором Гучков как руководитель военного заговора настаивает на старой дате – 1 мая; окончательно, курс на немедленное совершение дворцового переворота было принято 25 февраля. На всех трех нелегальных сходках Керенский настаивает на немедленном совершении переворота. В воскресенье 27 февраля, выходной день, Керенский со старыми заговорщиками – Мстиславским, Филипповским, Пальчинским к двум часам дня организует в Таврическом дворце первый революционный орган – Военную комиссию как штаб переворота, оформленную затем, задним числом, как полномочный орган Временного комитета Государственной думы. Только к пяти часам депутаты-заговорщики организуют «Комитет для водворения порядка и для сношения с учреждения с учреждениями и лицами» в составе двенадцати депутатов Государственной думы – Родзянко, Некрасов, Коновалов, Дмитрюков, Керенский, Чхеидзе, Шульгин, Шидловский, Милюков, Караулов, В. Львов и Ржевский. Этот комитет станет известным в сокращенном наименовании, как Временный Комитет Государственной думы. Милюков, фигурировавший в списках «теневого правительства» заговорщиков из российского «Комитета 300» с 1915 года, так определяет, в передачи Суханова, существо дворцового переворота февралистов-заговорщиков: «Ясно, банкиры, промышленники и либеральные помещики, опираясь на поддержку войск, справившись с рабочими при помощи военной силы и широких обещаний, сменили власть камарильи на своё собственное министерство под знаменем государственного порядка и войны до победного конца…» Милюков также считает, что «политическое поведение Керенского» определялось эгоцентрическими чертами: «Он весь был соткан из личных импульсов». Суханов присоединяется к этому мнению лидера кадетов: «Керенский…погибал от своего импрессионизма и «мессианства». Суханов выделяет у Керенского единственный сознательный политический мотив: «Во главе антимонархических сил шел, конечно, Керенский, действуя и пафосом, и угрозами, играя на своем особом положении «полномочного представителя демократии» в министерстве, подчеркивая особый вес своих мнений». А.Я. Гальперн подтверждает это наблюдение: «Ненависть к трону и монарху лично характеризовали Керенского в первую очередь». Близкий друг Керенского Зинаида Гиппиус замечает: «Керенский – в советском Комитете занимает самый правый фланг, а в думском – самый левый». Все вместе взятое определило лидирующую роль Керенского во Временном комитете Государственной думы и во Временном правительстве. Так, влиятельный эсер Зензинов пишет 11 марта: «Керенский – фактический премьер». К этой дате относится наблюдение Гиппиус о Керенском (14 марта): «Лицо Керенского – узкое, бледно-белое, с узкими глазами, с ребячески-оттопыренной верхней губой, странное, подвижное, все-живое. Чем-то напоминающее лицо Пьеро…Торчащие кверху, короткие волосы Пьеро-Керенского…» Пьеро страдал от неразделенной любви к Мальвине, Керенского не полюбила его идеал – русская Революция. По свидетельству Милюкова, Керенский, в бытность министром юстиции, начинал свои речи к народу с восклицания: «Теперь царь надежно находится в руках обер-прокурора, в моих руках. И будет предан народному суду». (В дореволюционной России министр юстиции одновременно совмещал должность генерального прокурора, что, например, имеет место и в США). Граф Игнатьев, военный атташе во Франции, передает слова Керенском, сказанные ему в личной беседе в Париже в 1918 году: «Я знаю, сколько трудно говорить с нашими солдатами. Да, что, впрочем, они собой представляют? Что такое наш народ? Разве он способен меня понять?». Действительно, Керенский до 14 апреля ст. ст. не руководствуется в своем политическом действии национальными интересами и постоянно, по свидетельству Милюкова, до 14 апреля ст. ст. каждодневно наносит визиты английскому послу Бюкенену в компании кн. Львова, Церетели, Терещенко. С вступлением США в войну совещания переносятся в резиденцию американского посла Фрэнсиса. Это означает, что Россия в период властвования «министра от демократии» и «любимца времени» Керенского не была суверенным государством, но являлась демократией под внешним управлением: сначала – Англии, затем – США. Милюков считает, что, именно, американцы посоветовали Керенского избавиться от него, то есть Милюкова как члена правительственного кабинета. В свою очередь, британцы не простили Керенскому смену политических предпочтений, поскольку Керенский в эмиграции постоянно говорит о том, что причиной падения его правительства были «интриги англичан». Все это похоже на правду, поскольку в период 16 декабря 1916 года – 8 января 1918 года президент США Вильсон работает на первой американской доктриной мирового превосходства, которая «вылилась» в программу «14 пунктов» и которая обострила американо-британские отношения. В то время англичане ещё считали себя мировым гегемоном. Вторично Керенскому не удалось вернуться во власть. Революция 8 ноября 1918 года (революция сверху по сговору рейхсканцлера Макса Баденского и крупнейших германских воротил финансово-промышленного капитала и лидеров парламента) в Германии и политический макиавеллизм Ленина, который перевел империалистическую войну на рельсы гражданской войны в России, создали в стране состояние военного лагеря. Единственная возможность управления огромной страной в это время состояла в установлении военной диктатуры. По этой причине политические противники Ленина – левые эсеры называли Ленина «культурным диктатором». Прежние тайные договоренности Ленина с германскими представителями были аннулированы самим ходом исторического процесса, так как не существовали ни кайзеровская Германия, ни гарант этих договоренностей – Вильгельм II. Однако, Керенский устроил наследникам Ленину политическую ловушку, подточившую государственное устройство страны и через три четверти века развалившую Советскую Россию. Абстрактную ценность свободы он заложил в публично-правовые отношения между народностями России введением права на самоопределение народов. В издаваемой в эмиграции Керенским газете «Дни» из номера в номер муссировалась тема: «Существует ли для России угроза распада?». В 1919 году большевиками было признано «деление страны на губернии и уезды» устаревшим, и большевики по инициативе Ленина изменили национальный облик России. Искусственное создание национальных образований заложило под Россию этногеополитическую мину. Только реализация идеи перманентной революции – термин, впервые введенный К. Марксом, – могла ее устранить и нейтрализовать, чего не случилось. В эмиграции Керенский много писал и полемизировал с советскими лидерами по поводу национального устройства России. Сталин до конца своих дней требовал сведений о Керенском: чем занимается, на что живет, кто «крутится» около него, нельзя ли «использовать» бывшего главу Временного правительства. Специальным распоряжением вначале Ягода, а затем Берия поручили спецслужбе «разрабатывать Клоуна». Берия пишет резолюцию: «тт. Фитину, Судоплатову. Надо наладить освещение групп Керенского и Чернова. 7 января 1942 года». Источник Аллигатор, в частности, сообщал в Москву, что живет Керенский на средства старшего сына инженера и материальную поддержку чехословацкого правительства. Его журнал «Новая Россия» финансируется американскими банкирами. Керенский часто бывает в Англии, где живут его бывшая жена Барановская и два сына. Керенский поддерживает связи с Бунаковым, Рудневым, Зензиновым, Демидовым, Алдановым, Авксентьевым, четой Мережковского и З. Гиппиус. Аллигатор сообщает далее, что Керенский заявляет: «Диктатура Сталина — самая жестокая и ужасная из всех известных на земле». Причем источник далее сообщает, что Сталин — это всего лишь продолжение Ленина.