ОСТРОВОК ПРАГМАТИЗМА
После охоты на ведьм, которая началась в МИДе при Шеварднадзе, после всех неприятных впечатлений, полученных на горбачевских мероприятиях, я из здания на Смоленской площади ушел. Но ушел не просто абы куда.
В 1986 году произошло очень заметное событие в интеллектуальной жизни страны — особенно замеченное интеллигенцией. Вышла статья «Авансы и долги» Николая Шмелева. Это была публикация в «Новом мире». Шмелев — человек известный и в научных кругах, и в светских: он профессор и зять Хрущева. Он еще в студенчестве женился на дочке Хрущева Юлии. Если быть совсем точным, это удочеренная внучка Хрущева. Дочь того самого сына, который был летчиком и погиб.
В теперь уже знаменитой статье впервые были серьезно подняты вопросы экономических преобразований. Шмелев рассужал о том, какой должна быть экономика, какими должны быть рыночные элементы. Помимо прочего, он сказал, что допустима небольшая безработица. Это для советской системы было совершенно провокационным заявлением. Звучало как крамола. Статью обсуждали повсюду – как большое событие в жизни общества.
Шмелев был профессором в Институте США и Канады, и в 1986 году стал своего рода экономическим гуру. Во всяком случае, приобрел очень большую известность и имел колоссальный авторитет. Именно к нему в 88-м я и ушел аспирантом. И не раскаялся. Это, возможно, был не самый длинный этап в моей жизни, но один из самых важных. Три года непрерывной и весьма обильной интеллектуальной подпитки. Я воспринимал Институт США и Канады как своего рода Пажеский корпус. Особое учебное заведение имени Арбатова, откуда вышли очень многие люди, ставшие впоследствии «прорабами перестройки» или ее пропагандистами, создателями своего рода «зеркала перестройки» (как, скажем, Николай Сванидзе).
Три года общения со Шмелевым – дорогого стоили. Сказать, что Николай Петрович — уникальный человек — будет звучать как банальность. Но это правда. Это человек абсолютного здравого смысла. Теперь, оглядываясь в ту эпоху, прихожу к выводу, что большой неудачей для страны стало то, что Шмелева не назначили премьер-министром. Если бы где-то в 89—90-х годах номенклатура готова была допустить такого премьера, то мы бы пошли по венгерскому пути реформ. То есть сохраняя социализм, сделали бы его более модернизированным, рыночным. Но делали бы это постепенно, не резали бы по живому.
Шмелев отличался прагматическим взглядом на вещи. Хотя в массе своей ученым свойственен фундаментализм, доктринерство. За что я многих из них и не люблю.
У них есть теория, и они уверены, что именно эта теория перевернет весь мир. Только если делать так, так и так — будет хорошо. Они пытаются открыть что-нибудь для мира. И считают, что если они что-то открывают, то мир перевернется. В этом убежден каждый писатель, так считает каждый художник. Но мир не переворачивается после них. Мир стоит. Хотя у них есть шанс привнести что- то новое, что-то важное. Физики, которые изобрели ядерное оружие, сделали мир другим, конечно. Но проблемы этого мира тем не менее остались. И не сильно изменились со времен Рима. Человеческие, эмоциональные, сексуальные проблемы…
Так вот, в отличие от экономистов-фундаменталистов, которые потом, во время перестройки, своими теориями нас задолбали, Шмелев был прагматиком. Он первый сказал, что в умеренных долгах нет ничего страшного. Не надо быть провинциальным. А то премьер Рыжков все волновался, переживал: что же это мы все больше и больше долгов набираем. А Шмелев говорил: не суетитесь, ничего страшного. Весь мир так живет: одной рукой дает, другой берет. Другое дело, куда деваешь ты эти деньги, в какую экономику вкладываешь. Николай Петрович, опять же первым, декриминализировал понятие «иждивенец» (или, как любили в советские времена говорить, тунеядец). Шмелев разъяснял, что если человек не хочет работать или у него есть возможность не работать, скажем, он живет в богатой семье, то почему его надо заставлять работать? Почему, спрашивал мой профессор, везде должен быть план на 100 процентов. Ну дайте люфт какой-то. Все это здравые и естественные вещи. Но тогда звучало как откровение.
Его взгляд и его идеи абсолютно мне понятны. И тогда были понятны, и сейчас. В отличие от тех людей, которые говорили, что надо все обвалить, а потом строить. Или от тех, кто, наоборот, предлагал ничего не перестраивать, потому что и так все хорошо. Шмелев призывал не впадать в крайности, искать золотую середину, поступать в соответствии со здравым смыслом, а не абстрактными теориями. С ним было интересно работать.
И у меня получилась уникальная диссертация. Она называлась «США на мировом рынке продукции массовой культуры». То есть я изучал, как американцы работают в сфере производства телепродукции, кино, радио, печати и рекламы. Уже тогда, работая над диссертацией, я узнал, каким образом продаются сериалы. То, что у нас люди узнали лишь через 10—15 лет. А многие не узнали до сих пор. Как построена в США система кинопроката, как построена американская реклама, как американцы заходят на рынки.
Поэтому, когда в Думе инициировали закон о запрете рекламы табачных изделий, я единственный выступил и сказал: «Господа, мы сейчас участвуем в стратегической программе американских табачных компаний. Это их стандартная история. Первые 5 лет они выходят на рынок, занимаются агрессивной рекламой, потом через парламент протаскивают запрет рекламы. Почему? Чтобы новые бренды и новые конкуренты не вышли на рынок. Они его захватили уже за пять лет. Им не нужны какие-то новые сумасшедшие, которые придут, начнут выкладывать деньги и будут выталкивать с рынка. Кстати, будет и третий этап: повышение требований к качеству. Качество смолы, содержания никотина, внешнего вида. Прекрасно! Но наши табачные кустарные фабрики это убьет. Теперь поняли, о чем я говорю?
Так и произошло. Сначала убрали рекламу сигарет из электронных СМИ, через несколько лет началась тема ограничения по содержанию никотина, смолы и т.д. Работает точно та стратегия табачных компаний, которую я описал в своей диссертации. Именно так они заходили на рынки стран Латинской Америки. Ничего нового они не придумали. Это наша печаль, что люди, которые сидят в профильных думских комитетах и в соответствующих кабинетах администрации, оказались неготовыми к новому миру, который, по сути, знали люди и в МИДе, и в нашем институте, и не только там. Может быть, они знали его не так глубоко, но и этих знаний хватило бы, чтобы не наделать всех тех глупостей, которые с приходом рынка были сотворены.