Глава девятая
Эта глава о том, как «дружба с Россией и андроповский порядок» сделали из Александра Григорьевича президента Лукашенко; о том, как Ельцин помог Рыгорычу, а Черномырдин потерял Белоруссию; а также о том, почему белорусские гаишники не берут взяток, а у белорусской армии нет проблем с топливом
КОЛХОЗНЫЙ ЗАЕМ РЫГОРЫЧА
Тогда же, в начале 1994 года я участвовал в предвыборной кампании белорусского депутата Александра Лукашенко. Я познакомился с этим минским деятелем чуть раньше, когда один мой знакомый попросил устроить в Москву лечиться от астмы приятеля Лукашенко Коноплева. Тогда он был не слишком известен даже в своей республике, а сейчас занимает весьма высокое место в законодательной власти. Это один из тех близких людей Лукашенко, который позволяет себе обращаться к батьке на «ты». И вот этого человека Лукашенко просил пристроить в хорошую московскую больницу. Я взялся помогать.
А Лукашенко был уже заметной фигурой в парламенте. У меня возникла идея устроить ему политические гастроли в Москве. Я выступил в Думе с инициативой провести совместное заседание белорусского и нашего парламентов. Тогда еще не было планов создания союзного государства. Но ощущение, что необходимо налаживать какую-то совместную работу, уже появилось. Хотя, к сожалению, не у всех на Охотном Ряду. Моя инициатива с первого захода не прошла. Правда, мы ставили вопрос достаточно жестко, и эта идея, по крайней мере, получила широкую огласку.
Мы все плотнее общались с Лукашенко. Тут как раз были объявлены президентские выборы. Лукашенко решил рискнуть. Я взялся оказывать ему содействие в организации выступлений в Москве. Предложил заслушать белорусского коллегу на Охотном Ряду. Теперь уже одного Лукашенко. И на сей раз мой ход прошел. Выступление перед российским парламентом стало важным эпизодом в предвыборной кампании будущего президента.
Он был тогда председателем комиссии по коррупции. И, конечно, по статусу выступать на нашем пленарном заседании не мог. Регламент не позволял. Но эпоха революций расширяла возможности. И с участием аграрников и тогдашнего спикера Рыбкина договорились, в порядке исключения, все-таки дать возможность выступить с думской трибуны «белорусскому товарищу».
Это была большая неожиданность для официального Минска. И тогдашний премьер Кебич, и экс-спикер Шушкевич, которые конкурировали за место президента и считались основными кандидатами, не воспринимали Лукашенко как реального противника. И только после того, как он с большим эффектом выступил перед российским парламентом, они встрепенулись и были весьма раздражены. Звонили даже Черномырдину и жаловались: «Что это вообще за история! Кто его туда пустил!» На что Черномырдин резонно отвечал: «Мы парламент не контролируем, вы это прекрасно знаете»
Эффект от пребывания Лукашенко на Охотном Ряду был усилен еще и тем, что после выступления на пленарке я провел с ним совместную пресс-конференцию, куда для повышения статусности был приглашен вице-спи- кер от нашей фракции Венгеровский. Наша троица сидела на трибуне малого зала Госдумы, где с депутатами общается пресса. Что тоже достаточно почетно. И очень редко происходит в отношении иностранных деятелей.
Лукашенко толкнул отличную речь. Он говорил о братских отношениях между Россией и Белоруссией, о
проблемах коррупции в Белоруссии, которые он, как председатель антикоррупционной комиссии, знал не понаслышке. Он, не скупясь на детали, поведал, как его комиссия разоблачила Шушкевича, который за государственный счет ремонтировал квартиру. В целом весь ремонт обошелся в 4 тысячи долларов, взятых из государственной казны. Журналисты дружно засмеялись. Что за деньги! Лукашенко сделал паузу: «Знаете… — пресса притихла, и тут я впервые заметил, что этот человек обладает гипнотическим даром, — вы смеетесь, и может, по московским масштабам 4 тысячи долларов — это не деньги. Но у нас человек существует, получая пенсию в 10 долларов. И это деньги. А Шушкевич потратил на свой ремонт 400 пенсий. Бабушка какая-нибудь должна копить, отказывая себе во всем, 40 лет, чтобы эти 4 тысячи собрать». И когда он это сказал, смеяться перестали. Его логика сработала. Все представили бедную белорусскую крестьянку, которая получает 10 долларов и негодует по поводу коррупционеров во власти. Он, конечно, очень талантли- во реагировал на журналистский стеб.
А ведь действительно, ничего смешного в истории с этим мелким ремонтом не было. Шушкевичу это, между прочим, стоило поста спикера Верховного Совета. Лукашенко тогда много чего накопал, поднял громкий скандал, и Шушкевича подвинули. У Белоруссии еще не было президента. И вот с этого эпизода фактически стартовала президентская кампания.
Сейчас можно только удивляться, насколько демократична была Беларусь, чтобы депутат, за которым реально не стояло никаких группировок, никаких капиталов, практически никакой внешней поддержки, стал президентом. Это невозможно ни в одной стране. И уж тем более в нашей.
В Минск Лукашенко вернулся уже заметной политической фигурой, его перспективы начали всерьез обсуждать… И штаб Кебича сделал крупную ошибку. Он вообще-то много совершал ошибок, причем трагических, одну за одной — но эта была посерьезнее прочих. С подачи агитаторов Кебича минская пресса начала писать о том, что Лукашенко — белорусский Жириновский. Я созванивался с Александром Григорьевичем, и он сетовал: «Вот видишь, Алекс, меня уже называют белорусским Жириновским. Незнаю, что делать». Я говорю: «А что делать? Надо наоборот, радостно подтверждать: «Да! Я белорусский Жириновский!» В каком смысле? А в таком, что в России Жириновский всего несколько месяцев назад выиграл выборы. И пользуется уважением огромного количества людей. Если в этом смысле Жириновский, то я готов им быть!» Тем самым вы гарантируете, что соберете не меньшее количество голосов на этих выборах. Что вы фактически уже являетесь фаворитом этой гонки. Жириновский стал победителем. Значит, вы признаете: да, я победитель».
Теперь уже нет сомнений, что такая аналогия действительно сыграла ему на руку. Хотя, конечно, очень значима была его беспроигрышная программа. Фактически в своей кампании Лукашенко обещал две вещи. Он обещал дружбу с Россией и андроповский порядок. Всего два пункта! Но главное, все четко понимали, что он обещает и что он говорит. Центральная идея была внятной и перспективной.
Плюсом для него было и то, что он голосовал против ратификации Беловежских соглашений. Причем, единственный в белорусском парламенте. Он при всяком удобном случае это напоминал, доставая свой любимый козырь.
Отменной была и его манера общаться, такая доверительно-народная и немного колхозная. Эта интонация подкупала огромное количество людей. Он по-прежнему считался недавним председателем колхоза.
И такая вот прическа — манера прикрывать лысину с помощью заема. Я поначалу изумлялся: чего он этот провинциальный заем делает? Надо постричься, как сейчас модно: коротко или наголо. Но потом понял: он же по- прежнему в образе председателя колхоза, а они именно так должны делать. Это такая деревенская стилистика. Он же не московский человек. А «наш Рыгорыч», как произносили его отчество на белорусский манер. Тимошенко косу кладет, а у Лукашенко — заем.
Чем больше я с ним общался, тем сильнее у меня крепло впечатление, что это человек, обладающий, если можно так выразиться, лунатическим провидением. На всех важных развилках он всегда выбирал единственно верный путь, чутко прислушиваясь к голосу судьбы. Когда-то он служил в армии, тянул офицерскую лямку. И вдруг, вроде бы ни с того ни с сего, решил армейскую службу оставить, уйти на гражданку. «Вот утром, — рассказывал Лукашенко, — я проснулся и понял: я не должен служить в армии. Почему? Не знаю. Но я ушел». Он ушел, когда вообще не представлял, чем будет заниматься. А ведь уже была семья. И он был перспективным офицером. Какой человек в советское время откажется от офицерской карьеры? Когда все понятно, все ясно, надежно. А он ушел. Ждал чего-то.
Вдруг его вызывают в райком и говорят: «Примешь отстающий колхоз?» Снова ни с того ни с сего. «Конечно, приму», — сказал он без раздумий. И взялся восстанавливать разваливающееся хозяйство.
У него все получалось. О колхозе говорили и шумели. Туда приезжали комиссии. Лукашенко попал в газету. Сообщалось, что этот нетривиальный председатель решил сеять лен. Сеял он его или не сеял, но колхоз и его председатель прославились.
После, при Горбачеве, он, будучи уже известным сельским руководителем, стал заметен на республиканском уровне. Лукашенко начали приглашать на заседания партактива. И однажды он выступал на активе с участием Горбачева. Эту дискуссию показывали по всей стране. А Лукашенко как раз позволил себе выступить довольно вольно по тем временам. Не то чтобы он решился вступить в полемику с Горбачевым. Но говорил ярко, не в обычной номенклатурной стилистике. Вызывал смех в зале, оживление, как тогда писали. Горбачев по поводу его выступления тоже высказался. Так Лукашенко обратил на себя внимание уже на союзном уровне.
Стартовали выборы в Верховный Совет Белоруссии. Ему, человеку заметному на местной политической арене, предложили поучаствовать. Он хорошо провел кампанию, ходил по дворам, разговаривал со всеми колхозниками и колхозницами. И уверенно победил.
Стал работать в парламенте. Все депутаты кинулись в комитеты, где бюджет, экономика, что-то зарабатывать. А ему, как он мне впоследствии признавался, ничего хлебного не досталось. И он пошел в совершенно иную степь, в ту сферу, которая тогда не сулила никаких преимуществ, а только одни неприятности. Комиссия по коррупции — институт достаточно специфичный. Но именно благодаря этой комиссии он раскручивался. Если бы он ушел в какой-нибудь комитет по экономике, он бы там тихо, может быть, и сидел до сих пор. Но к комиссии по коррупции было привлечено внимание прессы постоянно.
Так сама судьба вела его за руку. Все у него сходилось: ушел из армии, попал в колхоз, потом в Верховный Совет, а потом и в главное минское здание. Его Величество Случай сделал его президентом республики. При невероятных обстоятельствах. И как тут не поверишь, что у тебя есть особое предназначение.