КОЛБАСА КРЕМЛЕВСКАЯ
Чуть позже я осознал, что у обитателей кремлевского двора есть еще одна привилегия — не менее существенная, чем интересные знакомства. На улице Грановского работала так называемая «кремлевская столовая». Там некоторым ответственным людям можно было поесть или получить ужины и обеды сухим пайком. Тамошние продукты были во всех отношениях удивительными. Их особенность заключалась в том, что они изготавливались по технологиям, которые не менялись с 20-х годов. Никакой химии не добавлялось. Никаких добавок в колбасу. Всех этих волшебств последние 15 лет не было.
По всему поголовью скота велся очень жесткий учет. Если корова рождалась, то знали и папу, и маму, и болезни папы и мамы. Если член Политбюро ел бифштекс, он мог спросить — а что это за бифштекс? Из какой такой свиньи? И можно было быстро и четко определить родословную «начинки». Имя того поросенка, от кого он получен и что с ним происходило.
Помню мед, залитый сургучом, где написано — когда упаковано и кем упаковано. Если что-то происходит, то укладчицу Петрову найдут и через 5 лет.
Конечно, в этом было гигантское лицемерие системы, о чем неоднократно говорил мой отец. Походы в кремлевскую столовую он доверял матери и мне. Вообще-то на Грановского ходили только ответственные лица, а для жен и детей работала столовая возле кинотеатра «Ударник». Но в отдельных случаях по какому-то разрешению на Грановского допускались и члены семьи. Иногда ходил я, иногда мать. Поначалу я очень комплексовал, все время сталкиваясь там с большими начальниками.
До сих пор на улице Грановского есть мемориальная доска Ленина. Напротив знаменитого дома, усеянного мемориальными досками. Во дворе был вход в столовую. Там же располагалась и спецбольница. Позже двор перегородили высокой бетонной стеной. Ее выстроили тогда, когда в этой больнице все чаще стал бывать Брежнев. Он гулял по внутреннему двору — невидимый для проходящих в столовую. Но я еще застал период до возникновения стены. И наблюдал однажды, как Брежнев разговаривал с одним из посетителей этой замечательной столовой. Видимо, генсек заметил старого знакомого и подозвал. Разговор велся через ограду. Брежнев говорил довольно громко, и было слышно, что обсуждали колбасу, кровяную колбасу, говорили про сорта, которые выпускались на Украине. Генсек в тот день был очень доброжелателен.
Спецстоловая. Огромные сводчатые потолки. Пожилые большевики ходили туда обедать и ужинать. Но большинство брало сухим пайком. Темно-серая оберточная бумага. Продукты в нее заворачивались наглухо, чтобы ничего не видно было, когда посетитель выйдет на улицу. Мне передавали кулек. Иногда в нем оказывались фантастические миноги, жареные или копченые. Иногда черная икра. Точнее, икорка была серая, не как сейчас. На талон можно было взять две банки икры. Или курицу. Кур тоже кормили по технологии 20-х годов — то есть без всякой химии (наука там не должна была присутствовать). И они были фантастического качества.
Давались талоны на обед и ужин. В день положено было отоварить талонов на 5.60. Отец выкупал пачку таких талонов, допустим, за 70 рублей, но реально продуктов там было рублей на 200. Этого мало — давались еще дополнительные праздничные талоны например, на 7 Ноября. Цены были эквивалентны ценам 1924 года. Они застыли. Там все застыло.
Однажды, помню, выступала секретарь Ленина Фо- тиева на встрече со старыми большевиками. Я был на этом вечере — он проходил как раз в Госплане. И вот она рассказывала, как была создана эта уникальная столовая.
Известна история, что Цюрупа упал при Ленине в обморок. Один из элементов советской мифологии. Но не сообщали продолжение этой истории. Мало того, что Ленин был потрясен, когда нарком продовольствия упал в голодный обморок. Ленин тут же принял решение создать столовую. В Указе было написано: для изможденных и голодающих сотрудников Совнаркома.
Фотиева делилась воспоминаниями: «Цюрупа наш упал, и Ленин подписал бумагу: учредить столовую для изможденных и голодающих». Потом она сделала паузу и добавила: «Столовая, товарищи, существует и по сей день». Пауза. «Правда, усилиями советской власти, товарищи, там теперь нет ни изможденных, ни голодающих». Все засмеялись и захлопали. Все понимали, куда она клонит.
Продавщицы в этой столовой работали по 30 лет. Они лично знали всех «шишек». Да и сами были на уровне (помню, что у одной тетки сын работал заместителем министра). Они были частью этой великой кремлевской системы. Глупо было на них кричать, жаловаться на плохое обслуживание.
Запомнилась одна забавная сценка. Обычно днем туда приезжали ответственные люди, им надо было быстро забрать продукты. Товар на скорую руку заворачивали в кульки и перевязывали веревкой. Высокие персоны торопились. И вот как-то днем стояла у прилавка бабушка и очень долго выбирала. «Покажите, девушка, эту курочку! Нет, вон ту! А что она такая жирноватая? Может, другую попробуем». Народ нервничал. Кто-то выразил свое неудовольствие — бабуля, а нельзя ли побыстрее? Пенсионерка медленно развернулась и тихим голосом проговорила: «А что вы шумите, молодые люди? Как вообще вы сюда попали?» Тяжелая пауза. «Мне, например, пропуск сюда Владимир Ильич Ленин подписал. А вам кто?» И люди растворились. Людей не стало.
В соседнем помещении была кремлевская парикмахерская. По номиналу стрижка стоила 50 копеек. Но если ты давал рубль, тебя просто любили. Парикмахер был в белом халате, на старый манер. Правильный такой дед, который, говорят, еще Сталина стриг. Рублем он был жестко доволен.
Совмещение кормления и стрижки давало дополнительное преимущество. Получил продукты — тут же, не теряя времени, сделай прическу. К тому же многие люди были узнаваемые. В городскую парикмахерскую идти неудобно. Ходить стричься в гостиницу «Москва» тоже как-то не с руки. Салонов тогда не было. А парикмахерская на Грановского — это был выход.
Вообще у элиты того времени были интересные манеры. Вот, например, Евгений Максимович Примаков. Не знаю, как сейчас, а в ту эпоху, улетая за рубеж, он с большим запасом приезжал в Шереметьево. И как бы растворялся. Люди гадали — куда это он исчезает всякий раз? А потом вдруг выныривает — посвежевший, довольный, хорошо пахнущий. Ларчик открывался просто. Оказыва- ется, он завел себе такое правило: всегда перед полетом ходить стричься. Я не сразу узнал, что в Шереметьево есть парикмахерская. Вот вам старая школа. Которая исчезла вместе с той спецстоловой.
Очень интересной фигурой в этом заведении был охранник. Сотрудник КГБ. Вероятно, отставной. Уже в возрасте, седоватый. Невысокий, с хорошо уложенной стрижкой. Ходил в синем халате. Решал, кого пускать в столовую, кого не пускать. Его величали Стражником. Он был глубоко интегрированный в систему человек. Я ему откровенно нравился — в 10—12 лет я был послушный мальчик, вежливый, деликатный. Любил его поспрашивать про старых большевиков. Он меня с некоторыми из них знакомил. С писательницей Мариэттой Шагинян, например.
Это был важный человек на самом деле. Люди, которые с ним портили отношения — кто-то, например, позволял себе с ним поконфликтовать, думая, что человек в синем халате мало что значит, — имели потом проблемы. Например, в столовую никогда не пускали космонавта Андриана Николаева. Он приходил, ждал у двери Терешкову, но внутрь Стражник заходить не разрешал. Космонавтам было не положено — если они не занимали при этом какой-то важной должности в органах управления. Столовая полагалась для чиновников уровня замминистра и выше. Или уровня заведующего отделом или сектором ЦК партии (инструктор ЦК доступа уже не имел).
Терешкова была номенклатурой председателем Комитета советских женщин. Ей было положено. А Николаев нервно ждал ее у входа. Стражник бы пустил, если бы имел к нему теплые чувства. Но, видимо, кошка когда-то перебежала.
А вот у меня со Стражником было полное взаимопонимание. Беседовали мы и на политические темы. Однажды он мне ни с того ни с сего сказал: «Передают, что Брежнев болен простудой. Грипп у него. А гуляет, между прочим, во дворе, в ботиночках с тонкой подошвой. Как- то странно все это». Так он мне передавал секретную информацию.
Брежнев часто лежал не в ЦКБ, а как раз на Грановского. Я как-то спросил Стражника, почему Леонид Ильич предпочитает именно эту больницу. Стражник, недолго думая, пробурчал: «Да тут три минуты до Кремля. А пока будешь ехать из ЦКБ, всякое может случиться». По интонации чувствовалось, что старый гэбэшник шутит. Но одновременно он раскрывал важные аппаратные тайны. Понятно, что фактор времени тоже играл роль. Брежнев, который прошел через многое и помнил заговор против Хрущева, конечно, понимал, что за три минуты добраться до работы – дорогого стоит. Что забыл Горбачев, не имевший такой школы. Так далеко уезжать в условиях, когда все качается, лежать где-то в Форосе… Иногда 5—10 минут, время подлета, решают многое, если не все.
Так что Стражник был подкованный. И имел свое политическое мнение. Однажды он ни с того ни с сего мне сказал: «Конечно, надо уже в Кремль молодого».
Когда я начал печататься, а я начал рано — работал с журналами «Студенческий меридиан», «Ровесник», — понял, что нужно выруливать на какой-то эксклюзив. И Стражник стал моим Сталкером. Через него я выходил на очень серьезных людей, которых так просто не достанешь. В основном это были партийные пенсионеры. Понятно, что действующие функционеры не давали никаких интервью, им было не до этого. А пенсионерам делать нечего. Старые большевики рассказывали охотно. И Стражник с ними работал. Говорил — вот, Алекс, хороший человек, надо помочь парню, расскажите-ка, как вы с Владимиром Ильичом…
Всю эту систему с 90-х годов разломали. Упразднили подсобные хозяйства. Закрыли столовую.
Вот сейчас Аркаша Новиков развивает подсобное хозяйство для своих ресторанов, где он кормит олигархов. Если вы приедете в это его подсобное хозяйство, увидите, что все по науке, по замечательной голландской технологии. Проблема в том, что голландская технология — это сплошная химия. А куда делась кремлевская технология? Нашим олигархам нужно быть таковыми еще сорок лет, чтобы создать ту систему, которую создали большевики. Которые, можно сказать, знали в лицо каждую телку, чье молоко они пили.
Сейчас непонятно, как это восстанавливать. Потому что коровы по голландской технологии — это нечто другое. Стойловое содержание, животные не гуляют, их регулярно кормят какими-то комбикормами, повышают им жирность. Я, например, всему этому не доверяю.
Помню свои поездки в Америку, где я был неоднократно. Меня поражало, особенно в последние годы – и всех это поражает — количество абсолютно жирных людей. Я сам далеко не худой. Но это просто жирные люди, с каким-то таким идиотическим взглядом. Особенно тяжелое впечатление производят ожиревшие дети. В очоч- ках, с неровными зубами, мутноватыми глазками. С явными признаками дебилизации. Американцы выдвигают версии, что все это из-за малоподвижного образа жизни, гамбургеров, кока-колы. А мне кажется, что все это вранье. Есть у меня, и не только у меня, догадка, что все это результат употребления в пищу двумя поколениями американцев генетически измененных продуктов. Такие продукты в США распространяются с 1959 года. То есть одно поколение выросло, и их дети прочно на этом сидят. Мы еще пока результатов не знаем. У нас всякую гадость начали добавлять в середине 70-х, но активно пошел иностранный завоз с начала 90-х. По крайней мере, еще нет второго поколения — есть только первая генерация, которая сидела на этой дряни. Проблемы начнутся со второй.
Америка столкнулась с колоссальной трагедией в результате того, что люди решили делать помидоры, которые не портятся, яблоки, которые не жрет червь. Парадоксально, что нищета в России последних лет спасает большое количество населения от этой истории. Люди, живущие своим огородом, перебивающиеся всякой ерундой, но своей — у них хотя бы есть шанс, что их дети будут здоровее. И такого идиотизма не случится.
Был как-то в Лос-Анджелесе, сидел у бассейна. Обратил внимание на папу и двух сыновей. Нормального сложения папа — и толстейшие дети. Смотрят в одну точку. Сидят как овощи. Тридцать минут смотрят в одну точку. Потом встают и куда-то бредут.
По совпадению обратно из Америки в нашем самолете летела группа детей из Чернобыля. Их провожали американцы, какой-то фонд. У всех ребятишек на спине был начертан диагноз: «Children of Chernobyl». Не знаю, может, они действительно больные. Но дети веселились, галдели. Это были просто красивые дети. Живые, подвижные. И я подумал: так кого же на самом деле следует называть детьми Чернобыля? Скорее тех, что сидели у бассейна.
Вспоминая кремлевскую столовую, думаешь об этих странных детях, толстых, которые смотрят немигающими глазами…
Меня убеждают в преимуществах западных технологий. Говорят — нужно стойловое содержание, глупо коровам бегать по пашне. Пусть себе спокойно стоят, транспортер убирает за ними дерьмо. Насыплем им комбикорм. Пусть лижут добавку. На ушах напишем порядковый номер. И вовремя, по музыкальному сигналу они будут ходить кормиться. А что? Жирность молока великолепная…
У меня есть сомнение. Попытка изменить жизнь всегда выходит боком. Вот человек не может всю жизнь гулять в тюремном дворе. Здесь такая же засада.
Конечно, есть по этому поводу научные исследования. Но проблема в том, что огромные деньги заряжены с той стороны. Кто будет бороться с этой машиной? С ней может бороться только тоталитарное государство. Когда наверху сказали – пошли вы вон, все будет так-то и так- то. Сказать некому. Это издержки демократии. Ни один правитель, никакая наука не может бороться с деньгами. С деньгами крупных корпораций, которые продают йогурты, продают это молоко. Печатайте свои умные исследования! Кому они нужны? Каждую минуту по всем телеканалам и во всех газетах вам будут доказывать, что кока-кола безвредна, что гамбургеры — отлично, дешево и сердито. Трудно воевать с огромной индустрией.
Россию спасает инерция. Все западные нововведения приходят к нам через 10—15 лет. Этот шаг во времени дает России мирную передышку.
Отец как-то приехал из Парижа. Шел 1968-йгод. Мне было 6 лет. Огорошил домашних новостью: в Париже женщины и мужчины ходят в дубленках. И скоро, наверное, у нас будут такие дубленки носить. На что мой дедушка удивленно сказал:
— В тулупах, что ли, как кучера ходить будут? Или как сейчас водители? Но те понятно, им холодно. А интеллигентным людям зачем все это?
— Нет, Аркадий Владимирович, в Европе люди ходят в дубленках. Они хорошо выделанные. Наверняка это придет к нам.
Дед остался при своем мнении:
— Никогда это к нам не придет, пусть они там делают что хотят.
Отец ответил:
— Давайте подождем 5—6 лет.
И точно. Через 5—6 лет — как повезли эти дубленки, как понеслось… Прошло еще немного времени, и дубленка стала символом престижа советского человека. Особенно если дубленка из «Березки». И к ней – австрийская обувь…