Глава десятая
В главе рассказывается о том, кто наживался на контрабанде иракской нефти, о методах работы иракских «чекистов»; о том, почему Буши уничтожают врагов саудовского режима; о том, какова цена прощения за массовое убийство; а также о том, как ЛДПР спасала иракских младенцев
ГОВОРИШЬ С САДДАМОМ – ВСПОМИНАЕШЬ СТАЛИНА
В середине 90-х годов я занялся международной деятельностью в Думе и в партии. У нас исторически были очень тесные контакты с арабским миром, в целом с мусульманским миром. К нам на Востоке хорошо относились. Партия решила эту линию развивать. И с конца 1992 года у ЛДПР, еще за год до парламентских выборов, установились хорошие, прочные контакты с Ираком, с его президентом. Который к тому времени правил страной уже 13 лет. Саддам решил открыть новую страницу отношений с русскими. Потому что СССР не стало, а отношения с советским руководством развалились. Горбачев предал его, когда в 90-м году, перед началом войны в Персидском заливе, не оказал ему никакой поддержки, и даже более того, стал на сторону коалиции. Хотя нас связывали союзнические обязательства.
По прошествии двух-трех лет иракцы стали потихоньку работать с нашим парламентом и с отдельными депутатами. Серьезных официальных контактов с ельцинским правительством не было. Зато появилась совершенно новая свежая сила в России — Жириновский. Саддама наша партия сильно заинтересовала. В ноябре 1992 года председатель ЛДПР впервые встретился с Хусейном. А в декабре того же года, по следам Жириновского, приехал в Ирак и я.
Когда мы победили на выборах, Саддам очень радовался. Это было доказательство его прозорливости, политического чутья. Потому что во время подготовки первого визита Жириновского в Багдад некоторые иракские руководители, в том числе Тарик Азиз, не очень советовали Саддаму встречаться с Владимиром Вольфовичем. Они ныли, что лидер ЛДПР имеет сомнительную репутацию, депутатом не является, фракции своей в парламенте не имеет. Ну, был кандидатом в президенты, набрал 8 процентов голосов. Но, конечно, не является той фигурой, которую можно принимать на столь высоком уровне. Однако, видимо, другие источники дали Саддаму много информации, которая его расположила. Возможно, иракский вождь прочел, что говорил Жириновский в своей книге «Последний бросок на юг», возможно, посмотрел еще какие-то выступления и заинтересовался: что это за человек с такой системой взглядов на жизнь. Импонировал, наверное, и некоторый антиамериканизм основателя ЛДПР.
Так или иначе, Саддам, вопреки советам своих дипломатов, Жириновского принял. Не исходя из формата Жириновского как руководителя партии, а из интереса к личности, интереса к сути вопроса, к наличию особого взгляда на мироустройство. И они пробеседовали два часа. Причем это был не светский трен, а крупный разговор, по широкому спектру тем: о видах на развитие мира, страны, о проблеме курдов.
И когда Жириновский победил на выборах, Саддам был очень доволен, что утер нос своей дипломатической службе. Сказал: «Ну что? Кто умнее — вы со своими технологиями или я, который интуитивно принял важное решение?» О такой реакции Хусейна рассказал мне впоследствии сам Тарик Азиз в приватной беседе: вот наш президент оказался мудрее и умнее нас — мы-то, если честно, осторожничали насчет Жириновского.
В первые же наши приезды в Багдад встречали нас как самых дорогих гостей. Особенность Ирака тех дней состояла в том, что там вообще не было иностранцев. Я жил в Багдаде, в известной гостинице «Аль-Рашид», которую теперь показывают в каждом выпуске новостей об Ираке. И был едва ли не единственным ее постояльцем. Такое, по крайней мере, сложилось впечатление. Это был период жестких санкций, так называемых послевоенных санкций ООН, когда страна была закрыта для внешнего мира. Нефтью торговать не разрешалось. Ирак варился в собственном соку. Никаких контактов. Разве только старые связи с арабским миром. Но с европейцами никаких отношений не было.
Собственно, именно мы начали прокладывать в Ирак из Европы новые тропинки. Начиная с 1992 года мы привозили в Ирак самых разных людей, в том числе европейских депутатов из союзных нам политических партий. Расширяли зону поддержки Ирака и в своей стране, и на Западе. Мы привели туда десятки коммерсантов, которые заключили контракты, стали торговать, зарабатывать. Это было исключительно важно для России, потому что в Ираке не работала промышленность, и все заказы в то время перепадали нам. Особенно то, что касалось машиностроения.
Тогда же я встретился с Саддамом. Помню первое впечатление: я беседую с Иосифом Виссарионовичем. Я много слышал от старых партийцев о том, как генералиссимус себя вел. В поведении Хусейна прослеживалось что-то подобное. Даже внешне они похожи, с манерой тихо говорить, все делать медленно, со значением, не суетиться, гармонировавшей с военным френчевым костюмом. Вообще у всех руководителей партии БААС была зеленая а-ля армейская одежда. Все высшие партийцы располагались в особняках, очень нам знакомых. Их дачи походили на загородные резиденции ЦК КПСС — с таким восточно-партийным стилем. Крупные и не очень дома, похожие на наши госдачи. С такой же подчеркнутой скромностью: сразу было видно, что это рабочие резиденции, где не было ничего лишнего, где все люди ходили в военной форме. Это все очень напоминало сталинское руководство.
Даже по конкретным персонажам из окружения двух вождей можно найти прямые аналоги. Допустим, Сталин — это Саддам, Тарик Азиз — это Микоян, он и внешне похож. Вице-президент Рамадан был похож на Кагановича. Иссат Ибрагим, тоже важнейший партийный деятель, — на Молотова. Это был костяк режима — старые партийные товарищи, которые вместе занимались революцией, сидели в тюрьмах. Знакомая нам история.
Может быть, западники этот режим не очень просекали, а нам он был понятен. Почему нам и удалось так быстро адаптироваться к иракским реалиям. Мы понимали, как все строится, как принимаются решения. Если на верхнем уровне уже приняли решение — допустим, работаем с ЛДПР, и если мы ничего плохого не сделаем, то это решение надолго. Оно стратегическое. А не как у нас: на второй день кто-то сказал “не надо», и все планы сразу отменены. Нет, раз принято решение, значит, оно будет работать.
Ирак нас интересовал по вполне очевидным причинам. Мы осознавали, что эпицентр мировой политики и мировой экономики находится именно там, на Ближнем Востоке, где качается нефть. И показатель мировых цен на нефть влияет на экономику. Соответственно, Саддам, от которого зависит качка нефтяной цены, является джокером в мировой политике. Самым настоящим джокером. Даже в условиях, когда полностью перекрыты все каналы поставок… Любые слухи из этого региона, даже одно ожидание новой войны с Ираком, переброска войск, болезнь диктатора, вообще любые шевеления — приводили к колебаниям цен на нефть. Так, биржу трясли слухи 1994 года о том, что Хусейн готовится ко второму броску на Кувейт, о том, что он перебрасывает войска, пошло Обострение…
Ситуация в Ираке и вокруг него была и, наверное, долго еще будет мощнейшим фактором мировой политики. Надо отдать должное Жириновскому: он увидел это раньше других. Понял, что в данном регионе находится не просто богатая нефтью страна, а один из нервных узлов планеты. И что России выгодно присутствовать там, где есть нерв мировой политики, чтобы играть в ту или иную сторону.
Наша игра может быть разной, но если ты не участвуешь в этом процессе — ты провинциальная держава. Ты не великая держава. Почему Советский Союз активно вмешивался в арабские дела? Он понимал, что от этого зависит и его благополучие. Революция цен на нефть в 1974 году дала нам огромную денежную подушку, мы активно модернизировали свои производственные мощности, закупая самое передовое западное оборудование, и в общем-то неплохо жили, как теперь выясняется.
Существенным было и сильнейшее влияние Багдада на весь остальной арабский мир. Как только стало известно, что ЛДПР активно работает на иракском направлении, то и все прочие арабские страны нами очень сильно заинтересовались. Спустя пару лет, в 1994 году, я встречался с эмиром Кувейта и всем высшим руководством этой страны. Будучи всего лишь заместителем председателя комитета по международным делам. Конечно, мой статус не дотягивает до встреч с первыми лицами государств. Но тем не менее, по всем каналам кувейтскому руководству рекомендовали встретиться — именно из-за того, что мы дружили с Саддамом. И естественно, во время разговора с эмиром Кувейта мы так или иначе затронули тему Хусейна. Был задан вопрос: «Правда ли, что вы недавно встречались с Саддамом? Как он выглядит, как
вы оцениваете состояние его здоровья? Есть слухи, что он серьезно болен». Я сказал, что не нашел ничего, что могло бы свидетельствовать о его болезни.
Всем было интересно, что происходит с Саддамом и теми, кто с ним рядом. Здоровье багдадского начальника тоже было фактором политической игры. Как раз настал момент очередного обострения ситуации в Персидском заливе..
После того, как мы победили, стали фракцией, сотрудничество пошло полным ходом. В 93, 94, 95-м годах мы были единственной политической силой, которая серьезно контактировала с Ираком. А уже при нашем посредничестве туда приходили люди из Англии, Франции, Словении, Италии. И, конечно, России. Бизнесмены, политики, партии. Мы оказались каналом связи с этой страной. И к 1996 году результатом этой лоббистской деятельности, в хорошем смысле слова, стало то, что санкции частично начали отменять. И появилась известная программа «Нефть в обмен на продовольствие». Не просто так она возникла. Она была создана как результат усилий многих политических сил, итог меняющегося мнения в мире по поводу Ирака и возобладания определенных экономических интересов. И во Франции, и в других странах политики трясли свое руководство и требовали от него изменения отношений с Багдадом.
Сразу после того, как программа «Нефть в обмен на продовольствие» была запущена, желание поработать в Ираке выказал весь мир. Все кому не лень сюда полезли. Уже в гостинице «Аль-Рашид» было не протолкнуться. Все бегали, суетились. И мне всем им хотелось сказать: «Где вы были три года назад, когда мы ходили и всех убеждал и, что это нужно делать? А все отмахивались — кому, мол, нужен этот Багдад?»
Вот сегодня американцы поднимают шум, что кто-то получал взятки на той программе. Это выдуманная история. Основные деньги делались не на программе «Нефть в обмен на продовольствие», а на контрабанде нефти. Контрабанда шла несколькими путями.
Ночью она шла наземными путями через Иорданию. Последняя просто озолотилась на этих санкциях. Точнее, озолотились иорданские власти, а в инфраструктуру страны они вкладывать прибыль так и не захотели: по крайней мере, нормальные дороги почему-то не построили. Когда едешь из столицы Иордании Аммана до границы с Ираком — жуткие, отвратительные шоссе. Особенно неприятно ночью, когда тебе навстречу едут бензовозы и ты опасаешься: вот занесет эту дрыну, заденет она тебя — и полный вперед. Приезжаешь на территорию Ирака — отличные трассы. Несколько полос в одну сторону, несколько в другую. Начинаешь просто дышать. Саддам не скупился на дорожное строительство. А король иорданский, который столько лет зарабатывал на санкциях, ничего не построил. Все разворовали…
Днем же контрабанда шла морским путем. И тут она проходила под контролем американцев. У меня нет ни малейших сомнений, что стоявшие в Персидском заливе американские военные были в доле. Потому что любые перемещения морского транспорта фиксировались. Они не могли не знать о том, что бесперебойно шли суда с нефтью.
Знали, но помалкивали. И лишь изредка, раз в три или четыре месяца, театрально ловили какое-нибудь судно, показывали его по телевизору и еще месяц определяли, что там была за нефть и чья она. И часто выяснялось, что там нефть из… Ирана. Но на этом показательные суды останавливали.
Схема была такая. За поставки в обход санкций отвечала иракская нефтяная компания «Сомо». Она давала нефть не всем, а только хорошим людям. Плохим (по иракским понятиям) она не отдавала. Причем черное золото отгружали даже без предоплаты. Нефть стоила в три раза меньше мировой цены. Ты забирал, реализовывал по мировой цене и возвращал долг через полгода, а то и год.
Они не трясли. И многие люди этим пользовались и просто кидали иракских поставщиков. Глупые люди, конечно. А умные рассчитывались, и им еще хватало.
Правда, надо было рассчитаться со многими. С иранцами, потому что морские пути нефтяной контрабанды, шедшие через Басру, контролировали стражи иранской революции. И с американцами, которые закрывали глаза на эту бурную деятельность.
И пусть они теперь не морочат головы, не говорят, что не знали, — суда шли непрерывно. Не видеть их было невозможно, те же спутники легко засекали. А военные суда могли перехватить эти караваны в две секунды. Они просто закрывали глаза.
Работали специальные лоцманы, которые знали, как вести эти танкеры, куда сливать. Был построен серьезный бизнес, и делались большие деньги. Нефть шла на мировой рынок, и процентов 60 ее покупали те же американцы.
Контрабанда шла всегда, но с появлением программы «Нефть в обмен на продовольствие» появился и легальный путь, через ООН. Действительно, были некоторые откаты. Фирмы-посредники требовали где-то 15 центов с барреля. Куда это все уходило — дело темное. 15 центов с барреля — это не так уж и много, если посчитать. Это не такие радикальные деньги, чтобы из-за них так шуметь, как это делают американцы.
Вот на том нелегальном «шелковом пути» действительно делались деньги. То, что зарабатывалось там, можно было назвать хорошими деньгами. А то, что наваривалось вокруг программы «Нефть в обмен на продовольствие», — это так, сопли и слезы.