ХУДРУК ПОЛИТИЧЕСКОГО ТЕАТРА
Хотя имя Гусинского часто звучит рядом с именем Березовского, Гусинский — это совсем другой типаж. Прежде всего Гусинский — театральный деятель. Это очень важно. Любой театральный деятель, особенно не ставший Станиславским, это человек немного больной. Он этим болен всю жизнь. Любой неудавшийся художник, режиссер, артист, вернее, не неудавшийся, а не ставший великим на своем поприще, не сделавший сверх- карьеру, всегда сознательно или подсознательно мучается этим и ищет другие способы для самовыражения. И Гусинский, не ставший Станиславским, в каком-то смысле им все-таки стал, создав НТВ. То есть НТВ — это была его театральная труппа. Это была его Таганка, в которой он был Любимовым.
Он заботился об актерах. Он положил им очень высокую зарплату, он действительно делал хорошее телевидение, он дарил звездам квартиры. Именно благодаря его усилиям появилось понятие «звезды телевидения». Он их любил, он им звонил, он ими занимался, он мог давать им советы: ты плохо выглядишь, надо что-то с твоей внешностью сделать. Надо поменять прическу. Это такое чисто режиссерское управление.
Если Береза — математик, технолог, для него цифра была во главе угла, то Гусинский — человек в высшей степени творческий. Для него театральность, постановка важнее, чем просто цифра. Деньги — это понятно. Они все сражались за деньги. Но подход был другой. На этой почве они и столкнулись.
Однажды Гусинский позвонил мне ночью, после того, как я в Думе стучал кулаком по трибуне и кричал, что «мы вас будем молотить», обращаясь к коммунистам. Это был 98-й или 99-й год. Тогда коммунисты уже открыто пошли на запуск процедуры импичмента. Стали угрожать. Я сорвался. Я стал орать на них в открытую, чего никто себе до этого не позволял.
И вот позвонил Гусинский и сказал: «Я видел, как ты сегодня в Думе стучал и кричал: «Мы будем вас молотить». Это было здорово. Хорошо, хорошо!» И добавляет– «Я дал указания Жене Киселеву показывать это где надо и не надо целую неделю. Гонять будут просто как иллюстрацию в разных сюжетах. В «Итогах» пойдет несколько раз. Я Жене сказал: «Классный эпизод. Все были просто в шоке. У них даже рожи вытянулись. И рожи мы покажем». Слушаю и пытаюсь сообразить – зачем он все-таки звонит? Предполагаю, что сейчас пойдет деловая часть надо то и се. Но вопреки ожиданиям делового разговора не состоялось. Ради чего человек в 12 ночи звонит и говорит, что было здорово? Не могу понять. Ну, думаю, ладно. Может, завтра что-то попросит. Ну не бывает так в Москве, чтобы деловые люди звонили друг другу по ночам, чтобы просто обменяться впечатлениями.
А потом подумал: почему не бывает? Он же режиссер, ему в кайф, ему понравилась сцена, хорошо сыграна, хороший контекст, неожиданный поворот. Там же сначала я говорил по делу. Потом стал усиливаться, усиливаться и сорвался уже на крик. Я ж не сразу на них орал. Я аргументировал, потом начал заводиться и стал орать на них и стучать кулаком по трибуне. И Гусинскому это понравилось. И потом я увидел, что этот эпизод действительно где надо и не надо показывали на НТВ.
Этот человек создал театр. Там были свои герои. Своя драматургия. Его борьба с Березой, Чубайсом, Коржаковым — это все были его театральные постановки. Вся страна наблюдала за этой схваткой. То Гусь Березу, то Береза Гуся. Первая информационная война, Вторая информационная война. Война каналов. Для него это был театр, где он сублимировался. Но надо отдать ему должное, он сумел создать серьезное телевидение. А когда сломали НТВ, разбили, его осколки, частички оплодотворили остальное телепространство. Эти семена все равно всходят на других каналах.
Повторю, в моем понимании НТВ 90-х — это Таганка эпохи Высоцкого. Можно найти немало аналогий. Тогда интеллигенция кайфовала от такого иносказания, от этого «нового театра», от Высоцкого, Золотухина, Любимова А теперь интеллигенция кайфовала от «нового телевидения», телевидения западного, Парфенова, Митко- вой. От того, что это новый стиль, новый мир, когда корреспондент в кадре движется, не стоит на месте. Все эти стенд-апы, все эти лайфы, много живых эфиров, телемосты. В этом смысле Гусинский создал новое телевидение, хотя бы и ради неких военных целей…
И он, несомненно, человек своего времени.
Березовский и Гусинский — вероучители и наставники того политического класса, который пришел к управлению с Ельциным в 1991 году. Наставники-практики.
Егор Гайдар был скорее теоретическим наставником. Гайдар дал главную идею: мы жестко привязываемся к доллару и Америке. Это до сих пор незыблемая основа нового правящего класса.
А вот практические советы — как вести себя, как зарабатывать деньги, как взламывать государство, как через знакомого мента забирать производства, как возбуждать дела в прокуратуре – этому всему научили Береза и Гусь.
И когда мы говорим про дело Ходорковского, неужели мы этого не понимаем?
Я об этом уже говорил с самим Березовским. После 2000 года я неоднократно видел Березу в Лондоне. Там уже спешить было некуда, там пространство для него оказалось суженным. Хотя он по-прежнему активно передвигается, но поле уже не то. То было поле — весь мир. А теперь поле сужено.
Меньше пространства – больше времени. В Лондоне мы уже поспокойнее обо всем говорили. Береза стал смотреть на некоторые вещи по-другому.
Я ему сказал: ну это же вы создали такую систему. Вы научили, как через уголовные дела, через наезды, через судебные санкции забирать бизнес. Надо было учить другому. Ребята, давайте, у кого больше денег, кто лучше организовал производство, тот и забирает. Что ж мы сразу пошли работать с помощью «черного» пиара, обмана в избирательных комиссиях? Мол, не надо честно избираться, а надо иметь своих людей в избиркомах и решать все вопросы. Это ж вы всему научили, и сами попали под этот танк.
Потому что вы думали, что тот человек, которого вы приведете, будет абсолютно ваш партнер. А он подумал: зачем вы ему нужны? Вот и все. Вы попали под эту раздачу, которую сами и организовали. Почему они нас выгнали? — сетуете вы. Так это же вы делали. Против вас применена та же технология. Вы у одних таким образом заби – рали, а теперь у вас.
Это вы втянули милицейских генералов в коммерческие разборки. Именно они сейчас становятся центральными фигурами споров по бизнесу. Они же должны заниматься преступниками, а не экономикой. Тем более неясно, зачем было втягивать в это ФСБ. Они должны ловить шпионов, а они разбирают конфликт на каком-то комбинате.
Чтобы изменить ситуацию в стране, нужно эти механизмы сломать и заставить людей заниматься своими делами. Бизнес отдельно, правоохранительные органы отдельно, никаких заказных историй. Четко об этом договориться. Тех, кто в это полезет, жестоко наказывать. ФСБ вообще вывести из зоны хозяйственных конфликтов. У них масса своих проблем. Это и военная безопасность, армия та же, состояние убежищ, терроризм, состояние охраны военных объектов, утечка секретной информации, шпионы, в конце концов. Не втягивать их в приватизацию какого-то там комбината. Когда под видом, что это стратегический объект, влезают в сделку, где нет ни иностранного участия, ни иностранной разведки.
Гусь и Береза стали заложниками системы, созданной собственными руками. Все эти заготовки, наработанные ими тогда, потом были реализованы против них же.
Борис Абрамыч это осознает. Он это понимает. Он не отрицает, что многие идеи, которые были реализованы с 2000 года, — это его идеи. Например, что Гуся надо выгнать из страны, и вообще завалить его политически. Он мечтал об этом. Это сделали. Но и с ним сделали то же, вот в чем беда.
Ходорковский. Он Березу тоже всегда напрягал. Береза ему завидовал, что тот был молодой, богатый, независимый, и бизнес у него был посерьезнее, чем у них. Они всегда бегали по верхам, что-то там хватали, а Миша системно захватывал большие куски собственности…
Но абсолютно неправильно винить Путина в создавшейся ситуации. Путин сел в заранее заведенную машину. Каток этот ехал и до него.
Ведь это они же ломали Быкова, отобрали у него долю в Красноярском алюминиевом заводе.
Ну если вы это делаете, почему с вами это нельзя делать? Почему вы считаете, что можете? Потому что у него нет крыши в Кремле?
На самом деле не было никакого страшного авторитета Быкова. Быков — это был интерес местных. Быков – человек, который отвечал за этот регион. Как бы вся элита договорилась. И деньги, которые шли Быкову, — это деньги, которые шли в регион. Это доля региона от алюминиевого производства. И когда вы эту долю забирали, крича, что Быков бандит, вы забрали и у тех людей, которые брали у него в кредит. Которые могли прийти и попросить у него на операцию жене, на какие-то поездки. Ведь он там был как отец. К нему приходили и говорили: «Дай три тысячи долларов матери на операцию, катаракту надо удалить» или «Дай на колбасный цех». Он: «Хорошо, только меня в долю возьмете. Я вам дам деньги, делайте колбасный цех». И спортсменам местным помогал — проводил турниры. И много еще кому. Не потому что он добрый парень, а потому, что такова была его функция в Красноярске.
Когда его выгнали, на это место пришли безликие менеджеры. Управление в Москве, Лондоне или еще где-то, а менеджер на зарплате, у него не попросишь на операцию и на колбасный цех. Стало и не с кем разговаривать. Власть обезличена. Она куда-то туда далеко уходит. Мы ее не знаем. С менеджером говорить не о чем.
А люди живут на этой земле, вот в чем дело. Они хотят развиваться на этой земле. И у них уехал отец. Можно жить без отца? Конечно, можно. Можно жить с матерью,
но без отца плохо. Отец это и заступник, и какая-то сила. И ее не стало.
Быков, как говорится, отвечал перед местными на все вопросы. Это был такой «окончательный человек». Вот Петрович скажет, значит, так и будет. И это хорошо.
Такой человек должен на земле присутствовать. Неважно, как он называется: секретарь райкома, местный координатор ЛДПР, главный акционер… Но кто-то же должен заниматься проблемами этой земли. Тем более в России общинные традиции существуют. Мы все-таки не такие индивидуалисты и по религии, и по культуре. Чтобы сказать: «Вот я тебе тысячу долларов заплатил. Вот на них и разбирайся, как хочешь. Нужен кредит – иди в банк. Банк рассмотрит. Залога нет, значит иди, к черту, кредит не получишь».
Поэтому и был человек, который отвечал на все подобные вопросы. Естественно, отец был строгий. Где-то мог и по заднице настучать. Не без этого…
Так вот, если вы так поступили с Быковым, почему нельзя так же поступить и с вами? Что мешает? Вы так поступили, и мир не кричал, не возмущался. Не было никакой истерики, когда забирали Быкова, или когда посадили банкира Ангелевича. Не мирового уровня человек был Ангелевич, но все равно у него был банк. Банк уничтожили. И Гусинский играл в этом вполне определенную роль. Они были конкурентами. Ангелевич дружил с министром юстиции Ковалевым. Который в какой-то момент поругался с милицией. Последняя отыгралась на банкире. А Гусинский приложил руку, пытался кое-что из бизнеса забрать. Ангелевича раскурочили теми же административными и уголовно-процессуальными путями.
Власть тренировалась на более мелких. Впрочем, они не были такими уж мелкими, может быть, сейчас они не рассматриваются крупными. У Ангелевича был достаточно крупный банк. Да и Быков был достаточно крупной фигурой. И это была серьезная история.
Или вот Живило, фактически один из первых олигархов. И первый, которого изгнали. Это делали Береза и Волошин.
Этот порочный круг гражданской войны надо останавливать. Потому что сама она не кончится, если кто-то не проведет амнистию по старым делам. Не скажет: «Так, сегодня подводим черту. А теперь начинается совершенно новая игра».
Но этого не может сделать сам коммерсант. Это должно быть сделано государством, сверху. Иначе вновь и вновь будут возникать подобные проблемы.
…Особенность нынешнего положения Березовского заключается в том, и это не очень хорошо понимает власть, что ему теперь нечего терять. Он уже сжег все мосты, и он будет играть с властью, придумывая какие-то новые комбинации. И девять из десяти, может, не самые удачные. Но одна может оказаться для власти опасной.
Почему? Во-первых, он решения принимает сам. У него нет бюрократической системы из 100 человек советников, которые что-то там говорят. Он волк-одиночка, поэтому у него есть гибкость. Он все мосты сжег, поэтому он будет играть по своим правилам. Ограничений в этой игре у него нет вообще. Ни моральных, ни организационных, никаких. И в этом смысле такой одиночка реально опасен для этой власти. И она зря его недооценивает. Власть думает: мы машина, государство сильнее одного человека, у нас есть все ресурсы и средства, чтобы его нейтрализовать. Но даже деньгами здесь ничего не сделаешь. Любой оперативник вам скажет, что с одиночками сложнее работать, чем с организованной бригадой. Их труднее вычислить. Труднее понять, как они принимают решения.