Глава 2
В главе рассказывается о том, что скрывалось за внушительным бюстом Марины Влади; о том, были ли в советское время олигархи и что такое привилегии по-советски; о том, как русское искусство убивало американских президентов; о том, кто подставил Галину Брежневу в «деле о бриллиантах»; о том, как КГБ и МВД воевали из-за Аллы Борисовны; о том, кто и зачем прострелил почку честному генсеку Андропову; о том, на какой мове до 17 лет розмовлял Михаил Горбачев; а также о том, как одна медицинская ошибка скомпрометировала половину ЦК
ГРУДЬ «КОНТРАБАНДИСТКИ» МАРИНЫ ВЛАДИ
С Высоцким я встречался дважды. Первый раз, когда мы приехали с Бабеком к нему на спектакль. Кажется, давали «Десять дней, которые потрясли мир». Мы прибыли к середине представления, он сидел в гримерной. Прошли сразу к нему. Бабека там все знали, поэтому двери перед ним легко открывались. Высоцкий не скрывал своей радости, что появился повод отвлечься от работы. Я был ему представлен как «наш товарищ». Высоцкий среагировал моментально: «Ну что — надо ехать куда-то в кабак! Че сидеть-то?! » После чего было принято смелое решение махнуть рукой на спектакль и отправиться в злачное место. Высоцкий вышел с нами, а в это время в театре был, видимо, антракт, было тепло, и народ тусовался на улице. Зрители с изумлением увидели, что Высоцкий садится в автомобиль и уезжает. Выбегает взволнованный администратор театра и кричит: «Володя, ты куда вообще?» А он ему: «А че куда? Мне-то всего пару песен выйти спеть и все. Спектакль — массовый. Там все бегают — революция. Я-то не нужен». «Володь, ну ты что! Тут все пришли специально послушать твои песни. Что думаешь, на революцию, что ли, посмотреть?» А он говорит: «Да пошли вы все к черту!» Сел, завелся и уехал.
Мы отправились в ресторан «Центральный». До сих пор помню, как Бабек заказывал. Он взял меню. Стал рассматривать. У него спросили: «Что будете заказывать?» А он: «Давай так! Все что здесь есть, по две порции принеси». Судя по лицу официанта, таких заказов он никогда прежде не получал. «Вы уверены? — на всякий случай переспросил этот парень. — Тут же 40 наименований!» «Я говорю — все неси. А мы попробуем. А там, может, еще люди к нам присоединятся. Дело такое…»
И официанты, конечно, прыгали вокруг.
Высоцкий серьезно выпил, но держался. Надо сказать, что даже будучи в сильном подпитии, он себя контролировал. За столом велась весьма содержательная, отнюдь не светская беседа. Разговор перекидывался с темы на тему. Было видно, что у Высоцкого есть свой взгляд на то, что происходило в стране, и взгляд этот был не очень характерным для того времени. Тогда вся наша интеллигенция была однозначно прозападная. Ей дико надоел этот совок, который трудно переносился с его ограничениями, с этой фатальной невозможностью поехать, скажем, в Париж, спокойно, без характеристики.
Высоцкий воспринимал жизнь более рельефно. Может быть, потому, что жена была иностранкой и он не испытывал никакого чувства унижения перед Западом, касаясь подобных тем. Редко и даже практически невозможно было тогда услышать от человека интеллигентного критику западного образа жизни, не на собрании, а просто за столом. Впервые такую критику я услышал от Высоцкого. Запомнилась такая его характеристика западного уклада: внешне это выглядит как санаторий, но порядки там очень жесткие и распорядок дня надо выполнять.
В середине нашего разговора подошел человек и сказал, что звонит Марина из Парижа. «О, и здесь нашла!» – воскликнул досадливо Высоцкий. Потом я узнал, что у Марины была целая система коммуникаций. То есть она имела в Москве свою телефонистку, которая разыскивала его в разных местах: у друзей, в ресторанах… Еще и в помине не было мобильной связи, а у Влади была разработана технология, которая позволяла находить мужа практически везде. Так что Высоцкий вряд ли удивился такому звонку. И эта фраза « О, и здесь нашла!» — это был немножечко понт.
Вообще он показался мне человеком несколько высокомерным (в отличие от Бабека, который держался совершенно естественно). Но наверное, и не могло быть по- другому. Он был дико популярен, и ему действительно приходилось нелегко, потому что на него буквально все бросались. Я видел, как улыбались все официантки — кто радостно, кто кокетливо, как подходили пьяные мужики, просили автографы, что-то говорили… «Володя, послушай…» Чувствовалось, что вся эта фамильярность ему дико не нравилась. «Какой я им Володя? Почему собственно — они в первый раз меня видят». А они воспринимали его как доброго знакомого, с которым уже много лет проводят время.
Закончилось все это упоем и тем, что Бабек спросил девчонку-официантку: «А что вы сейчас делаете? Смена закончится, куда вы потом двигаетесь?» А она ему: «Да никуда!» Тогда Бабек сказал: «Вот что, собери какую-нибудь закуску-выпивку, коньяк, да поехали с нами. Девок вон своих зови. Жрачку в пакет положите. Я сейчас все это дополнительно оплачу. Вы переоденьтесь, а мы вас ждем». На этой радужной ноте я взрослых дядей оставил. Шел второй час ночи. Мне нужно было домой. Я был приличным мальчиком, ночевал всегда дома. А мои собутыльники уехали с официантками. Кстати, хорошие девки были, просто на загляденье.
Оглядываюсь на ту эпоху, прихожу к выводу, что уровень девиц, которые вращались в нашем кругу, был весьма приличным. Во всяком случае, повыше тех, что сегодня тусуются в различных ночных клубах, да еще просят 400—500 долларов за «дружескую встречу». Уровень был гораздо выше, потому что страна была закрытая и элита 300-миллионного народа стягивалась в Москву. Настоящие сливки. Нельзя было, как сейчас, раз и махнуть в Париж, Италию. Но был хороший шанс удовлетворить свои амбиции в столице Союза.
Элита скапливалась в этих московских средах. Девки с высшим образованием, с отличным воспитанием, пышущим здоровьем телом и аристократическими чертами лица. Причем их нельзя проститутками было назвать. Скорее уж куртизанками. Даже официантки были очень красивыми, потому что было престижно работать в центральных ресторанах Москвы. Сейчас любая красивая девчонка мечтает в Лондон, Нью-Йорк поехать. Тогда стремились в Москву и с удовольствием в столице работали.
Второй раз я увидел Высоцкого в компании. В доме у одного человека в Щемиловском переулке рядом с Новослободской. В этой квартире, впоследствии хорошо мне знакомой, Высоцкий бывал довольно часто. В тот вечер собрались в основном люди творческие, многие сами были интересными персонажами, но, естественно, именно Володя был сердцем этой компании, и даже спел один раз, хотя чувствовалось, что ему это не очень хочется.
А после его смерти жизнь столкнула меня с Мариной. Возникла ситуация, потребовавшая моего участия. Марину зачем-то заставили сдавать весь архив Высоцкого в Литературный архив — ЦГАЛИ. Она упиралась: «Почему, ведь он же не Максим Горький, даже не член Союза писателей?» Но и Советский Союз уперся. Тогда Влади решила все рукописи предварительно скопировать и хотя бы копии вывезти во Францию. Для этого требовалось их микрофильмировать — сфотографировать и уменьшить. По тем временам это была самая передовая технология.
Так получилось, что взялся за этот подряд мой знакомый фотохудожник Дима. Он попросил меня поехать с ним, потому что несколько боялся этой работы: вдова поэта была в зоне особого контроля. И вот мы втроем, Марина, я и Дима, отправились на дачу Высоцкого, которую впоследствии разобрали. Эта была печальная история. Напомню ее, если кто не знает. На своей территории Эдик Володарский, известный сценарист, разрешил некогда построить дачу, где Высоцкий и обитал. Но после его смерти хозяин участка не захотел, чтобы там веселились какие-то друзья Высоцкого или жила Марина. Документов на «объект» никаких не было. К тому же Володарского достали фанаты Высоцкого, которые приходили фотографироваться на фоне исторического дома. И сценарист принял радикальное решение: домик снести. Это была неприятная история для семьи и вообще для всех поклонников. Жестко поступил сценарист Володарский. Но иначе, видимо, не смог, потому что нельзя жить рядом с музеем.
Но в тот год знаменитая дача еще стояла. По приезде мы произвели разделение труда. Дима работает, фотографирует эти рукописи, а я развлекаю Марину. Уйти и оставить рукописи нам под честное слово она не решалась.
Дима работал всю ночь. А мы с Мариной всю ночь проболтали.
Она полулежала на диване. Я сидел рядом и расспрашивал. Времени было полно, мы могли вдоволь наговориться на все темы, она ударилась в воспоминания — о себе, о Володе, о его семье. Рассказывала, как снялась в «Колдунье», получила сногсшибательный гонорар и как этот гонорар технично распатронился за год — полтора. То, что в России потом называли рэкетом, во Франции делалось очень интеллигентно. Приходили, скажем, представители общества защиты животных и говорили: дайте такую-то сумму на общество, вы ведь не хотите, чтобы в публикации было написано, что вы не любите кошек. Ведь тогда вы вообще не сможете сниматься. Она давала. Потом приходил человек из мэрии и без обиняков излагал свою просьбу: вы тут у нас живете, дайте на ремонт городской ратуши, потому что все вас будут за это благодарить, а вы самый знаменитый житель у нас. Она жила в небольшом городке в предместьях Парижа. Она давала на ратушу, на кошек, на борьбу за мир. Это был такой интеллигентный рэкет, о каковом явлении в России тогда еще никто не слышал. Совместными усилиями земляки сделали Марину Влади не такой богатой.
Я с удивлением узнал, что в последние годы ее практически полностью содержал Высоцкий. Вопреки общепринятому мнению, что он женился на миллионерше и что «вот повезло-то парню». На самом деле он очень неплохо зарабатывал. Он брал по 300 рублей за концерт. В день он мог дать три концерта. Это были огромные деньги по тем временам. Кстати, спонсировал его (хотя такое слово не употреблялось) тот же Бабек. Подкидывал «дровишек» и Вадим Туманов, известный золотопромышленник, с которым я тоже сталкивался. Вадим, во всех отношениях незаурядный человек, сделал немало для Высоцкого. Он был, как я понимаю, тем, кого сегодня принято называть «реальным спонсором». О нем поговорим особо.
А пока вернусь к тому вечеру на еще не снесенной даче Высоцкого. Высоцкий умер в 80-м перед Олимпиадой. Соответственно – шел, может быть, 81-й, или 82-й. Марина полулежала на диване, отбросив куда-то тапочки. Мы болтали. Отправиться спать было бы не по-товарищески – человек же работал. Делать было нечего, вот мы и предавались воспоминаниям. Точнее, говорила в основном она. Говорила очень спокойно, очаровательным голосом, на хорошем русском. И даже в полутьме, отменно, да что там говорить — потрясающе выглядела. Моя детская психика была под давлением. Соки бродили. Она женщиной не молодой была, конечно, но была она — высший класс! Во-первых, огромная грудь. Во-вторых, модно одета. И потом, когда ты знаешь про нее так много, когда понимаешь, что это не просто тетя Мотя, а великая актриса…
Она хорошо осознавала, какое производит на меня впечатление, и, чтобы не возникала неловкость, иронизировала по поводу своих достоинств. Шутила, что поскольку у нее грудь немаленькая, у нее есть шанс вывезти все собрание сочинений в лифчике (по груди же они шарить не будут!) Впрочем, это была совсем не шутка. План авантюры как раз предусматривал именно такой способ «контрабанды». Делались микрофильмы на пленках, и пленок должно было быть столько, чтобы все уместилось на ее груди.
И действительно, ее внушительного бюста хватило на весь архив. Все, что было необходимо, она вывезла. Дима ее провожал. Рисковал, между прочим. Замечу, что она сама об этой авантюре впоследствии не распространялась. Но, как говорится, что сделано, то сделано.
Той ночью она очень поучительную историю рассказала о своих отношениях с Высоцким-старшим. Отец Володи ее поначалу не принимал. Да просто ненавидел. Он был офицером, воспитанным в «старорежимных» традициях, и не сомневался, что она шпионка. И что Володя плохо кончит с ней. Что сына непременно посадят. Он был просто в шоке от выбора сына.
Ее это беспокоило, по понятным причинам. И главное же — ничего не помогало, ни уговоры, ни попытки сделать подарки, ни попытки повлиять через сына. И в конце концов она предприняла отчаянный шаг. Затащила свекра в комнату и показала ему фотографию, где стоят: она, вождь французских коммунистов Жорж Марше и Брежнев, и все улыбаются. «Папа, ну вы же офицер! Вы же понимаете, что не все я вам говорю, но что-то вы должны сами понимать. Я показываю вам фотографию, из которой вы должны сделать определенные выводы», — и она со значением на него посмотрела. После чего папа сказал: «Я все понял!» И совершенно к ней изменился. Антипатию — как рукой сняло! Теперь он частенько говорил сыну: «Береги Марину!», волновался: «А где Марина?» У него стал совсем другой взгляд на отношения «молодых».
И взгляд этот, как ни странно, был не так далек от истины. Я постепенно пришел к выводу, что брак этот был не случаен. То, что Марина помогала французской компартии, — всем известно. Именно при посредничестве Марины делались пожертвования для французских левых, для Марше. Это был один из неофициальных каналов общения между Москвой и Парижем. Она многие годы выполняла такую деликатную миссию. Стало быть, в СССР ей не могли не оказывать определенную государственную поддержку. И зная ту систему (Сталин умер не так давно), берусь утверждать: никому бы не дали никаких браков заключить, если бы где-то не решили, что это полезно. Где-то наверху рассудили: а почему бы и нет?
Обратите внимание: наступило постперестроечное время, когда нет такого политического контроля, но ни одного брака подобного калибра между звездой Запада и звездой России не было заключено. Ни одного. Шелл с Андрейченко? Не тот уровень. А тогда и французская невеста была звезда первой величины у себя на родине, и жених — звезда первой величины в России.
Одним словом, брак этот был не случайным. Это был своего рода проект, который курировался со стороны советских спецслужб и со стороны ЦК партии. И когда говорят, что Высоцкий был непризнанным певцом, неформалом, что его травили… Хочется внести ясность: его прижимали в некоторых сферах, но это не была государственная травля. Театральный мир — тот его травил. Ненавидел за яркость, за огромные деньги, за особое положение в тусовке, за то, что он мог ездить в Париж, за жену- француженку — за все. За спортивный «Мерседес», за охранников, которых тогда ни у кого не было, а он ходил в сопровождении крепких ребят, и это было совершенно удивительно для всех окружающих. Спортивный «Мерседес» даже по сегодняшним временам — признак особого статуса, а по тем-то вообще представлялся чем-то космическим. Ясно, что особый статус Высоцкого, будем так говорить, государство использовало в своих целях. Вокруг него шла борьба. Но брак с Мариной дал ему охранную грамоту. Он оказался фигурой международного масштаба. Он стал в центре каких-то сложных отношений между компартиями. За него всегда мог вступиться Жорж Марше. А это прямой выход, например, на Брежнева.
Таким образом, Высоцкий попал в ту ситуацию, благодаря которой его выпускали за кордон. Конечно, он не был любим своей средой, но то, что он нравился отдельным деятелям партии, — это правда. И его слушали на дачах у членов Политбюро. Скажем, была одна замечательная девушка — дочь Полянского, члена Политбюро. Она была женой Ивана Дыховичного. Так вот, ее семья очень дружила с Высоцким. И говорили, что поэт иногда появлялся на даче Полянского.
Но, повторяю, не за счет дружеских отношений создавался особый режим для Высоцкого, особые привилегии. Покровительствовало само государство. Особенное того момента, как Владимир вышел на международный уровень и кто-то санкционировал их отношения с Влади. Если бы власти были против, то разрушили бы эту любовь в одночасье. Для государства такое было несложно сделать. Но кому-то сия история показалась привлекательной.