Глава IX
Филофей, самодержавие и третий Рим
Обозрение древней и московско-императорской России дает основания полагать, что их частная и государственная общественная жизнь была воздвигнута на простейших и в то же время значимых основаниях оседлого общежития: двор или дом.
Западноевропейский образец несет нечто иное: местное население завоевывалось силой и управлялось чужеземной аристократией и олигархией.
Московская Русь зачиналась со двора. Ведь основной проблемой первых удельных князей московских была малочисленность народонаселения. Отсюда своеобразие великорусской жизни. Однако лишь историки XIX—XX веков, среди которых были не только славянофилы, постепенно пришли к мысли об особенностях великорусского типа социальной формации.
Развитие древнерусского и московского общества и государства представляет собой выделение и самостоятельное развитие зачатков общественных отношений, зарождающихся в домострое. Политическая организация удельных княжеств, одним из которых был Московский удел младшего сына Александра Невского – Даниила, вернулась к тем же основам, как только варяжское дружинное начало было исчерпано ходом русской жизни и вконец забылось. Этот тип получил свое развитие в Московском государстве. Царский дом, или двор, состоит из членов царского семейства. Слуги царя, окружающие правителя государства, нисходят по степени от высших, приближенных, до низших. Однако в силу расширения и роста Московского удела элементы двора разделяются: появляется народ, «сироты царские», то есть состоящие под защитой, охраной и попечением государя. Рост и развитие Московского удельного княжества в Великорусское государство было процессом государственного единения в государственной сфере по первоначальному типу двора или дома. В этой связи после Куликовской битвы в правительстве начинает вырабатываться ясное представление о государственном единстве и единстве государственной власти. С этого времени в государственной жизни Великороссии начальный тип дома или двора восстанавливается во всей своей полноте. Самый тип власти остается, в сущности, таким, каким он был, базируясь на основах великорусской жизни. Из жизни восточнославянских племен он перешел в общественный строй древнерусских княжеств, однако смог остаться чистым лишь в государственном и общественном быту великороссов. Украинцы и белорусы не смогли разрешить проблему собственной самостоятельности в условиях столкновения интересов сфер западноевропейского и татаромонгольского влияния, имевших границу контактов на территории Западной Руси.
Разумеется, говоря о домостроительных принципах в государственной сфере, нельзя пройти мимо крепостного права, которое проистекало из этих основ великорусской жизни. Однако в древнерусской жизни оно носило лишь властный характер юридического права на человека и никогда не было правом собственности на человека.
Крепостное право Древней Руси было основано на патриархальных отношениях, связанных с великорусским бытом – дом или двор. Оно напрямую вменяло владельцу попечительство о людях, справедливость в обращении с ними, правильное определение их обязанностей и повинностей. (Вырождение крепостного права в эксплуатацию людей ради барыша и обращение юридического права на людей в капитал с целью извлечения наибольшего процента стало характерно в России с началом реформ Петра I и петербургского (имперского) периода российской государственности.) Можно сказать, что крепостное право развилось из домашней власти по образцу жизни дома, двора. Поэтому на Руси оно не было ни строго юридическим, ни экономическим явлением. Иностранные наблюдатели Московской Руси и России вплоть до XIX века немало удивлялись тому факту, что, несмотря на крепостную зависимость (в течение трех веков), великорусский крестьянин нисколько не походил на раба. В основании этих наблюдений лежит правда, которую иностранцы не поняли, потому что она лежала совершенно вне круга их понятий. Но кто вник в характер и внутренний смысл крепостных отношений, тот найдет эти наблюдения очень понятными и естественными. Крепостное право было основой общественной жизни, которая определялась первообразом великорусского быта —двор или дом. Из этого начала произошла и государственная жизнь Руси, возводимая во всей сложности и полноте государственного дома. Крепостное право, введенное в рамки частного права, лишь ускорило крушение империи. В московский период оно имело вид общественного договора правителя и всего общества, то есть являлось сферой государственного права и определяло всю общественную и государственную жизнь во всех мельчайших подробностях. Все Московское государство представляло собой колоссальный дом, подвластный московскому царю, который управляет им посредством своих слуг. Как был устроен частный быт, точно так же было устроено и все государственное здание.
Домашняя дисциплина послужила образцом для дисциплины общественной и государственной. В царской власти, сложившейся по типу власти домовладыки, русскому народу представилась в идеальном виде та же самая власть, которую он знал из своего ежедневного быта. Царь есть воплощение государства и государственной власти – таково было представление великорусского народа. Потому он превыше всех, он вне всех споров и сомнений, он неприкосновенен. Это положение царя делает всех равными перед ним, хотя и неравными между собой.
Совершенно понятно недоумение западных европейцев перед таким типом государственной власти, ключ к которому у них потерян. Не зная, что она собой выражает, такие наблюдатели были готовы подвести ее под известный шаблон восточных деспотий. Ведь русский царь – не начальник войска, не избранник народа, не глава государства или представитель административной власти, он даже не отец народа. Однако же иностранец видел, что власть царя есть и она всемогуща и лежит вне сферы деспотического насилия. Народ и царская власть сжились у нас, как Англия со своим парламентом, до тех пор пока оба учреждения носили национальный характер. Как только государственный институт утрачивал представление о национальных интересах, реакция общества в обеих странах следовала незамедлительно. В Англии этот институт показал более глубокую национальную природу.
В способности создать себе идеал государства в народных формах и потому доступных и понятных каждому, а также в умении сохранить и поддерживать его заключается историческое значение самого народа; великорусский народ создал отличную от других единодержавную форму государства, отвечавшую его понятиям, в виде самодержавия. Прочие славяне этого сделать не смогли, утратив на значительный период времени свою политическую самостоятельность. Народный характер царской власти был поколеблен самой властью в значительно более поздние времена и оказался связан с насаждением сверху общинного быта.
Термин «самодержавие» является византийским заимствованием, потребовалась значительная работа для его московской адаптации. Наиболее известными писателями, работавшими над идеологической обработкой термина, соответствующей московским условиям, были старец Филофей и царь Иван IV Грозный. Определенные мысли поданному вопросу высказывал и дед Ивана Грозного – московский царь Иван III Грозный. Именно при нем политические реалии и проблема преемственности Византийской империи стали актуальными для Руси.
Власть и государство при Иване III уже приняли единодержавную форму. В связи с женитьбой царя на византийской принцессе в страну хлынул поток западных европейцев, которые принесли с собой новые идеи, породившие в столкновениях со старыми, местными различные отношения к единодержавной власти, народу и церкви перед актуальной перспективой, открывшейся после падения мировой империи и образования политического вакуума в мировом раскладе сил.
Осмысление процессов, замещающих влияние и присутствие Византии в мировых делах, было катализировано в России вторым браком московского царя с Софьей Палеолог, племянницей последнего византийского императора, погибшего на крепостных стенах Константинополя при штурме турками-османами Царьграда.
Идеологические основы московского единодержавия, понятные всему кругу цивилизованных государств того времени, стали во главе творческих усилий русских правителей, богословов и философских мыслителей.
Первым моментом этих усилий было сохранение православия во всей его чистоте. И сто лет спустя Иван IV на вопрос папского легата Поссевина, какую веру исповедует Московия, отвечал, что «мы веруем не в греческую веру, а в истинную христианскую, принесенную Андреем Первозванным», то есть учеником Ионна Крестителя и первым из двенадцати избранных учеников (апостолов) Божиих, брата Симона Петра. И далее царь московский показывает папскому посланнику крест, водруженный апостолом на горах Киевских, с пророческим предсказанием его: «Видите ли горы эти? Поверьте мне, на них возсияет благодать Божия». Легат стушевался после такого ответа и более не предлагал царю обратиться в лоно Римско-католической церкви. Понятно почему: римский папа ведет свое духовное превосходство от апостола Петра, а царь указывает, что русское первородство выше, оно от Андрея, который призвал этого Петра.
Между тем этот факт указывает на то обстоятельство, что московские цари уделяли много внимания укреплению роли Руси в современной системе геополитических координат, среди которых важнейшими были государство, государственная власть, их отношения с народом, церковью и олигархией. Внутреннее единство позволяло России выступать державной силой и в международных отношениях, где происходило замещение выдающейся роли Византии для современного мира. В первую очередь это касалось идеологической составляющей государственной политики Руси, ибо необходимо было закрепить на этой почве духовный союз государства, а точнее, государственной власти и православной церкви. Миропонимание великорусского человека того времени вне зависимости от сословной принадлежности заключалось в видении государства и власти как сферы деяний большого российского, тогда великорусского, дома-двора. Следовательно, государственная политика Великорусского государства XV—XVI веков должна была по необходимости с учетом геополитических реалий включать в себя понятную всем слоям московского общества идеологию, обосновывающую значение и величие этого государства.
Такая общественная позиция была не нова для Русского государства. И в более ранние времена, в период удельных княжеств, политические споры часто носили религиозно-идеологический характер, а участники этих споров — князья — постоянно ссылались на церковные авторитеты, дабы упрочить обоснование своей позиции. Но авторитет Константинополя в религиозных делах был незыблем. Так, в XIV веке шведы предложили новгородцам устроить религиозный диспут между католиками и православными, но были отосланы ими непосредственно к патриарху в Царьград. Флорентийская уния, принятая на вселенском соборе в 1439 году при одном голосе — православного священника Марка Эфесского — против, также не была признана действительной в Москве.
Погибая от турок, греческие власти готовы были на любые уступки. Император и патриарх константинопольский искали унии в надежде на крестовый поход против иноверцев, который объявит глава Римской церкви. Поэтому уния была устроена таким образом, что сохраняла греческий церковный обряд, но признавала главенство папы и католические догматы. Кроме того, после признания константинопольским патриархом главой Русской церкви не московского, а западнорусского митрополита, великий князь Московский объявил православных греков «изрушившими». Упомянутый митрополит Руси, ученый грек Исидор так преуспел в своей склонности к унии, что папой римским был облечен в 1440 году дополнительно саном кардинала и «званием легата от ребра Апостольского для всех стран северных». В первой своей литургии по возвращении весной 1441 года в Москву Исидор произнес имя папы римского Евгения и прочел определение Флорентийского (Феррарского) VIII вселенского собора о соединении западной и восточной церквей под верховенством папы римского с сохранением права преимуществ четырех Восточных патриархов так, что они занимают первые места непосредственно после папы. Все эти новости сильно изумили в Москве и духовенство, и мирян. Однако Василий II, великий князь Московский, находившийся при оглашении в храме, не растерялся и обличил Исидора как лже- пастыря, губителя душ и еретика и велел низвести изменника с престола, посадить под стражу и созвать собор русских епископов для рассмотрения постановления Флорентийского собора.
Собор епископов в Москве признал унию противоречащей православному учению. Сам Исидор ухитрился бежать из-под стражи, «изшел бездверием» и оказался в Литве, а оттуда перебрался в Италию. В качестве папского легата он был пленен турками в Константинополе в 1453 году. После этих событий собор русских пастырей 5 декабря 1448 года избрал нового митрополита всея Руси, воспользовавшись первым правилом апостольским и 4-м правилом I Вселенского собора, которые давали право епископам каждой области избирать и посвящать старшего епископа. Исполнением этих правил были возведены в митрополиты всея Руси первые русские люди на этом посту: Илларион в XI веке и Климентий в XII веке.
Москве в этом столкновении интересов удалось предотвратить вмешательство в свои внутренние дела, используя международные инструменты вмешательства по религиозным основаниям, а Русская церковь получила реальную возможность стать автокефальной.
Преемником Василия II Темного был его старший сын Иван Васильевич, которого слепой отец сделал своим соправителем и еще при своей жизни – великим князем. Современники называли Ивана III Васильевича «русский Макиавелли» за его ум, сильную волю и великие государственные способности, идущие на пользу стране. Они же указывали на то, что царь московский в связи с браком на византийской принцессе сформулировал особое представление о своей власти, основываясь на преемственности исчезнувших греческих императоров. Царь показал это на деле, венчав своего внука Дмитрия на царство, а не на великое княжение. Однако осознание московским царем себя в качестве единого государя могучей великорусской народности и соседа мощных европейских государств пока не находило точного словесного выражения в этой новой обстановке. Иван III в этом направлении лишь предпринял меры для выработки нового церемониала («чина») для приема гостей и послов при московском дворе. Он сильно отличался от предшествующего протокола. Одновременно царь отказал римскому (германскому) императору в принятии от него титула короля и настоял, чтобы в сношениях с ним иностранные государи именовали его титулами «кайзер» или «император». Кроме того, Иван III начал в 1484/85 году войну с Литвой, разгневанный на зятя, наследного великого князя Литовского и избранного короля Польши Александра, нарушившего договор о недопущении силой обращать православных к папизму. Война при жизни царя не была завершена, но при нем многие литовско-русские земли и правившие на них князья перешли на московскую службу от католического государя к православному.
Таким образом, национально-государственная политика Ивана III была направлена на воссоединение русских земель в общее государство — дом на основе единства веры, народности и старой династии Владимира Святого. Однако в делах церковных первый самодержец на Руси не присваивал себе власть, ограничиваясь утверждением соборных решений и содействием исполнению приговоров своей властью.
Именно ближайший сотрудник Ивана III митрополит всея Руси Зосима выдвинул в начале 90-х годов XV века геополитическую идею «Москва – новый град Константина», ставшую идеологической основой того государственного дома, который московский царь укреплял своими делами. Зосима смело соотносил новозаветные пророчества с современными греко-русскими реалиями, обосновывая преемственность русских и ставя под сомнение систему поставле- ния иерархов, принятую греками. Иван III поддерживал митрополита в построении национально-государственной идеологии, проникнутой духовно-религиозным содержанием, для обоснования роли и положения царя во всех сферах государственной и общественной жизни. Когда митрополит пришел к заключению, что для полноты реализации идеологии необходимо секуляризировать церковные земли, то царь в этом вопросе не пошел на обострение отношений с церковью, выступившей против Зосимы.
В 1494 году Зосима был вынужден оставить московскую кафедру по причине (в чем Иван III был убежден) его пороков и пьянства. Зосима удалился в Симонов монастырь, а оттуда в Троице-Сергие- ву лавру. Между тем собор 1503 года выявил в концепции Зосимы, кроме нужной идеологической составляющей, некоторые другие моменты, связанные с рационалистическими идеями, которые развивали сугубо учения западноевропейской секты пассажиров и по сути являлись антихристианскими. Реакция Ивана III была немедленной и жесткой: внук царя Дмитрий и его мать (невестка царя) Елена были заточены как главная опора этой секты. Сын царя от второго брака Василий был объявлен наследником престола. Таким образом, династия продолжилась от брака византийского. Члены секты претерпели значительные гонения и исчезли без следа.
Концепция Зосимы носила эсхатологический характер, а потому была поддержана московским царем. Внешним источником ее было падение Константинополя, а богословским — наступление судного дня в 1492 году, который, согласно «Толковой Палее», совпадал с 7000 годом со дня сотворения мира. От византийцев это убеждение перешло к московским книжникам, вызвав в обществе и клире сомнительные толкования.
Иван III, заострив внимание на национально-государственном аспекте царской власти, обоснованной Зосимовой концепцией, не заметил иных выводов. И лишь обличение антитринитариев блес-
тящим оратором игуменом Иосифом Волоцким помогло понять ее антихристианскую суть.
Однако игумен, разбираясь в системе защиты монашества от антитринитариев, побочно разработал еще политическую теорию, обосновавшую право московских князей на абсолютное «самодер- жавство». Фактически он сделал шаг вперед по сравнению с концепцией Зосимы, поскольку объяснил, почему московскому государю должны подчиняться все христиане, включая духовенство. Царь, писал игумен, лишь «естьством» подобен человеку, властию же сана яко от бога». Главное слово принадлежит самодержцу и в делах церковного управления, ибо он «первый отмститель Христу на еретики». Бог вручил ему все высшее — «милость и суд, и церковное, и монастырское, и всего православного христианства власти и попечения». Значит, «царский суд святительским судом не посужа- ется ни от кого». Более того, доказывал Иосиф (в миру Иван Санин), московский государь является главой «всея русския государем», и удельным князьям подлежит оказывать ему «должние покорения и послушания», «работать ему по всей воли его и повелению его, яко господеви работающе, а не человеком».
Начатое Иосифом идеологическое возвышение единодержавной власти стало нормой русской философско-политической мысли XVI—XVII веков. Разработка идеологии русской государственной власти была поддержана авторами церковно-ортодоксального направления. Выход Московского государства на уровень общеевропейской и восточной мировой политики побуждал и московских государей лично уделять внимание этой теме. Решительным деятелем в этой сфере был царь Иван IV Грозный. Поддержанный в своих начинаниях церковными идеологами, он бесповоротно встал на позиции Зосимы, Иосифа и старца Филофея, обосновывавших и развивавших концепцию московского единодержавства, которая имела прогрессивное значение и соответствовала новому положению объединяющегося государства. Кроме того, светская централизация страны под единой властью одного государя открывала путь к сохранению церкви и окончательному преодолению смут, раздоров и распрей в идеологической сфере, которые будоражили не только церковное сознание обывателя, но и воздействовали на его общественное поведение и отношение к системе власти.
Идеологический союз единодержавной власти и церкви поднимал и решал центральные вопросы о статусе государя, его правах и обязанностях в контексте поддержания общего внутреннего мира и благоденствия. События в России конца XV—XVII веков показывают, что под прикрытием антицерковной оппозиции свои династические права пытались заполучить многие боярские фамилии из родов Гедиминовичей и Рюриковичей: крупнейшим «делом» здесь было вышеупомянутое дело невестки царя и его внука, наследника царевича Дмитрия Ивановича, а также ближайшего родственника царей Ивана III и Василия III Вассиана Патрикеева. Обнаружившиеся под покровом церковного спора об антитринитариях действительные династические распри вынудили принять срочные меры, дабы упорядочить нормы, составляющие идеологическую основу государства. Что касается государственных преступлений, имеющих целью свержение царя или ставивших вопрос о престолонаследии вообще, то в указанное время уже были подготовлены «инструкции» по добыванию соответствующих вещественных доказательств и утвердилось само понятие «государственное преступление».
В этой связи в начале XVI века появляются одно или несколько посланий старца Псковского Елизарьева монастыря Филофея, представляющие дальнейшее развитие идей о «Москве — третьем Риме». Несколько позже — в первой четверти того же века — бывший иерарх тверской Спиридон пишет свое «Послание о Мономаховом венце» о происхождении русских государей от «сродника Августа — кесаря» легендарного Пруса. Положения последнего послания многократно приводились царем Иваном IV в его переписке с Курбским, который отстаивал позиции боярской олигархии в ее борьбе с единодержавием московским.
Старец Филофей в своих посланиях, адресованных царю Василию III и дьяку Мунехину, возводит положение об особой роли России и ее государей на более высокий идеологический уровень. Старец указывает не только на преемственность Москвы Константинополю, «Москва — новый град Константина», но и обосновывает периодизацию мировой истории, на современном этапе которой Москва является подлинным и безусловным центром мира. Это положение подводило его автора к мысли об особом, своеобразном пути строительства нового русского государства, поскольку в условиях, когда окружающий мир духовно «изрушился», опора на чужой опыт должна быть ограниченной – только как на опыт отрицательный. Величие и ответственность России за ход дел в мире, в первую очередь сохранение и поддержание истинно правой веры, в действительности была направлена на укрепление российской государственности, идеологическое обоснование московского единодержавия в его союзе с церковью как действенного средства возвеличивания Москвы в качестве мирового оплота истинного христианства на основе внутригосударственного и национального единства, то есть самодержавной власти. Так, мы читаем у Филофея: «Блюди и внемли, благочестивый царю, яко вся христианская царства преидо- ша в конец и спадошася во едино царство нашего государя по пророческим книгам; яко два убо Рима падоша, а третей (то есть Москва) стоит, а четвертому не быти». Старец развивает мысль о падении и Рима, и Константинополя вследствие ереси, и осталась одна Москва, которой, чтобы назначенное пророчество осуществить, необходимо быть сильной и единой, поскольку пророчества говорят, что четвертого Рима не будет. Его предшественники осифляне лишь указывают на необходимость укоренения византийской традиции гармонии церкви и государства на Русской земле применительно к новой международной ситуации. Филофей же строит глобальную историософскую концепцию первородства Москвы в современном мире по отношению к иным странам и государствам. Он возводит роль Москвы до преобразования ее в третий Рим в политическом и религиозном смыслах. Кроме того, как известно, Руси были переданы из Византии царские регалии, что символизировало передачу имперских полномочий. Так поступил в 476 году военачальник Одоакр, происходивший из германского племени скиров, когда лишил престола малолетнего римского императора Ромула Августула. Он отослал знаки императорского достоинства в Константинополь восточноримскому императору. Западноримская империя перестала существовать. Таким образом, Русь получала с концом Византии глобальные полномочия от обеих империй в виде императорских регалий.
Отсюда следовала важность идеологического обоснования факта передачи регалий. Такой подход требовал определенной адаптации к современным условиям. Государственная идея единодержавия, как уже говорилось, была народной, или национальной, идеей, ибо была построена на всем понятной идее государства как большого дома с домовладыкой во главе. Однако выход Руси на мировую авансцену, где сталкивается множество иноплеменных и иноверных интересов, требовал от книжников и властей более полной, разработанной идеологии. Например, византийская преемственность требовала титулатур «царя» и «патриарха», которых на Руси не было. Не было и первенства русской церкви среди других православных церквей.
Византийская традиция верховной власти, принадлежащей императору, заключалась в принципе «то, что угодно императору, имеет силу закона», сформулированном в III веке. С признанием христианства в IV веке при Константине I официальной религией церковь стала считать императора помазанником божьим. Византийский император был неограниченным правителем — автократором (т. е. самодержцем). Его власть не была наследственной; императора избирали синклит олигархов (сенат, иногда димы, то есть спортивные организации, руководимые враждующими между собой группировками знати) и войско. Расположенный близ дворца ипподром (цирк) — место конных и иных состязаний — был нередко ареной бурных выступлений народных масс, инспирированных олигархами для решения собственных политических задач.
Старец Филофей уже называет Василия III царем: «Вся царства православныя храстианския веры снидошася в твое едино царство: един ты во всей поднебесной христианам царь». Для титулатуры еще Иван III требовал называть себя в международной переписке царем, однако не поощрял того при своем дворе. И понятно почему: царь в соответствии с каноном византийским должен получить поддержку церкви и патриарха, которого не было еще на Руси, как помазанника Божьего.
Официально утвердительная грамота восточных патриархов о возложении на московского государя титула царя была прислана в Москву в 1561 году. Учреждение патриаршества на Руси состоялось позже, при Федоре I на соборе греческих иерархов в 1589 году.
Поэтому усилия ортодоксальных церковных идеологов в обосновании «вселенских настроений» Москвы как «третьего Рима» увенчались достижением византийского государственного образца: во главе державы православный царь, подле которого патриарх. Особенно этому процессу содействовал Иван IV Грозный после своего венчания в 1547 году на царство. При его царствовании претворялись в жизнь меры по приведению Руси к единомыслию и едино- мудрию. В это время возникли два крупнейших литературных памятника – Четьи- Минеи и «Книга Степенная царского родословия».
В первом содержалась систематизация и обработка всех читаемых книг, которые «обретались» в Русской земле. Расположенные по месяцам, они должны были дать целую энциклопедию знаний, способных остановить «шатания» нравов и утвердить народ в истинной вере.
«Степенная книга» объясняла, как объединялись русские земли в единое централизованное государство, утверждала и возвеличивала институт самодержавия. Вся история России излагалась в форме княжеских житий, каждое представлялось в виде ступени восходящей на небо лестницы. Основываясь на идеях русских книжников о богоутвержденности царской власти, составители «Степенной книги» приравнивали московский царей к апостолам. Отсюда вытекала необходимость «исправления» русской истории, которое было под стать их святому лику. В целом «Степенная книга» являлась обобщением большой идеологической работы, проведенной богословами и книжниками почти за сто лет — со времени Ивана II до Ивана IV — и направленной на укрепление русского централизованного государства.
В результате этой работы удалось обосновать и сформулировать концепцию самодержавия как синтеза институтов византийского православного императора и московского единодержавия как владыки государственного дома.
Византийская традиция, рассматривающая императора как выражение высшей власти в государстве и посланника божьего, была соединена на Руси с московской традиций единодержавной наследственной власти в государстве – доме. Эти длительные усилия московских государей и книжников увенчались успехом в царствование Ивана IV Грозного, принявшего высокую титулатуру: «боговен- чанный царь, самодержавный государь».
Своеобразие этой идеологической позиции, упрочившейся окончательно при Иване IV, в том, что идея нового государства, воплощающего правую веру, «изрушившуюся» во всем остальном мире, освобождалась от социально-реформаторских черт и становилась официальной идеологией уже существующего «православного истинного христианского самодержства». Главной задачей становились поэтому не реформы в государстве, а защита его от всех антигосударственных сил, которые «растлевают» страну «настроением и меж- дуусобными браньми». Царь уделял особое внимание самодержавной власти и стремился заменить негодных и «изменных» бояр новыми людьми. Бояре как сословие и общественная группа выступали в общегосударственном доме с собственными интересами, что не могло быть принято новой государственной идеологией и, соответственно, политикой московских государей, выработавших идеологическое обоснование самодержавия. Интересно, что даже такой сторонник сословно-представительской монархии, как князь А. Курбский, в существе своего идеологического спора с царем Иваном IV Грозным не возражал против государственной политики царя. Он изобличал «опасный и губительный «культ личности», который, по мнению князя, окружает царя и «вдохновлен им».
В оригинальной форме государственной власти, какой было оформление самодержавия, Россия указала свой путь развития, малопохожий на социальный путь западных европейцев, предъявивших свое понимание мира посредством капиталистического способа производства и буржуазного общества. Не поняв сути самодержавия и его экономической стороны, западные европейцы отнесли его чохом к «азиатскому способу».
Концепция самодержавия или самодержавной власти носила в России характер внутрицерковных мотивов во имя искания освя- щенности исторического бытия. Им был придан светский характер, когда в целях государственного строительства и утверждения единовластия в едином государстве потребовалась соответствующая времени политическая идеология. Придание московскому единодержавию священного смысла в качестве царской власти и самодержавия явилось исключительно результатом работы церковных русских людей. Усвоение этой концепции в виде «Москва — третий Рим» на века определило государственную и национальную политику Московского государства.
Важнейшей особенностью самодержавия является усвоение государственной властью ее священной миссии. Миссия государственной власти заключается в ее священном воздействии на ход истории. Самодержец потому помазанник божий, что вершит историю не в силу проявления своей свободы воли, но благодаря связанности своей с мистической сферой высшего промысла. И церковь идет навстречу такой власти, ибо вносит в нее благодатную силу освящения. Более того, власть и церковь не могут существовать отдельно друг от друга из-за разноплановости божественных задач, им вменяемых. Церковь, будучи пастырем, пасет народ, государственная власть контролирует ход истории с помощью народов, подчиненных ей Божьим промыслом. Вспомним христианскую норму, что «всякая власть от Бога». Поэтому разработанная церковными кругами идеологическая доктрина самодержавия есть в том числе и национальная идеология. Поскольку эта идеология применяется и на практике, то самодержавие выступает как материальный фактор истории в виде реализованной национальной политики. Но кроме того, самодержавие есть и откровение, поскольку выражает собой и в своих действиях замысел сакральной истории.
Вот почему религиозный провиденциализм и светская концепция «Москва – третий Рим» отвечали всем запросам, могущим возникнуть в государственной, церковной и общественной сферах Московской Руси. Из общих положений провиденциализма, которые не вступали в противоречие с возможным непознаванием путей промысла в истории, старец Филофей делает вывод, что конечные судьбы мира связаны лишь с тем, что совершается в христианских народах. Он говорит, что историческое движение там, где очевидны взаимоотношения Бога и «избранного народа». Не все христианские народы избранные, и, по мысли старца, в определении этого избрания идея «христианского царя» играла решающую роль, ибо только ему открывалось «священное» в истории мира. Только подлинно христианский царь видит пути осуществления промысла в исторической конкретности, которая делает недоступным пониманию обыденного человека безошибочное познание этого промысла.
Русская богословская и философская мысль признала третьим Римом Москву, поскольку в сознании русских людей живет убеждение, что только в России хранилась в чистоте христианская вера, идущая рука об руку со справедливым русским царем во исполнение эсхатологических ожиданий высшего откровения. Отсюда возникает идея об особой миссии русского народа, русского царства, кристаллизующаяся в учении о «святой Руси», то есть об универсальном всемирном значении России. Таким образом, церковно-политическая идеология, известная как самодержавие, охватывает гармонический спектр богословских учений об отношении церкви и государства, церкви и народа, идею священной миссии царской власти и русского народа, основанную на авторитете Священного Писания и отцов церкви.
Особый момент этой концепции сакральной власти – то обстоятельство, что царская власть, хотя и имеет отношение к земной жизни людей, является в действительности фактом внутрицерковного порядка. Церковь имеет обязанность помогать царю в этом, осуществляя, будучи пастырем, принцип заступничества перед царем. Повторяясь, отметим, что возвеличивание царской власти было выражением сакрального (священного) понимания мировой истории. Таким образом, царская власть есть та точка, в которой происходит встреча исторического бытия народа с волей Божией. Отсюда прямой вывод русской государственно-церковной мысли: неправедный царь — «не Божий слуга, но диавол». В царе утверждается откровение, или мистическая тайна, недоступная рациональному осознанию, сочетание начала божественного и человеческого; в нем освящается историческое бытие. Русское осознание царя выражается — в отличие от западного кесарева начала — в историческом преображении царя в священника, точнее, в первосвященника, наподобие библейского Мелхиседека — царя Салимского (Иерусалимского), священника Бога Всевышнего. Образ Мелхиседека, царя правды, отражен и в Ветхом, и в Новом Завете. Псалом CIX пророчествует о Мессии, что «Он священник во век по чину Мелхиседе- кову». Более того, Писание (Зах. VI, 12, 13) указывает, что «как и Мелхиседек, Господь Иисус Христос есть Царь и Первосвященник»; подобно Мелхиседеку «Он несравненно и выше Авраама или его потомков» (Евр. VII, 3).
Загадочен образ Мелхиседека, о котором святой апостол Павел заключает, что «Уподобляясь Сыну Божию, он пребывает священником навсегда». Именно ему Авраам по прибытии в Ханаан вручает десятую часть своей поклажи. Мелхиседек является первым историческим лицом, который упоминается как царь Иерусалима (Салима). Концепция самодержавия, в которой центральную роль играет царь правды и справедливости, предполагает оцерковление земной власти: «царь» и есть «церковный чин», в своем идеале – первосвященник по чину священника-царя Мелхиседека, государя Города — мира (Иерусалима) и первосвященника Бога Всевышнего. Эта идеология связана с принципиальным сближением государственного бытия и церковного, ибо «священное» понимание истории указывает, что царь бренного мира преображается в «священника Бога навсегда». Но ведь это преображение судьбоносно не только для царя как человеческого существа. Царь завершает замысел Божий и открывает тем самым тайну судьбы, предначертанную свыше народу, над которым осуществляется самодержавная власть царя. Так история (людей и народов) приходит к своему божественному заключению.
Великой — перед народом и государством — заслугой русских царей Великорусского государства является претворение в государственной и национальной (государственно-национальной) политике державы на практике перспектив апокалиптических беспокойств и эсхатологических ожиданий в реальное предчувствие предстоящей жизни Русской державы. Ортодоксальные церковники и книжники дали концепцию бытия Русского государства, выдержанную в строго эсхатологических тонах и категориях апокалиптического минора. Она существенно отличается от аналогичной западной католической концепции хилиастического мажора, где реально-символической фигурой наместника Бога на земле выступает римский папа, символизирующий своим земным бытием действительность наступления царства Божия на земле.
Протестанты, напротив, впоследствии впали в материализм, приняв на веру принцип предопределенности, который показывает человеку степень его богоугодности, богоизбранности почему-то через степень его материального благополучия. На этой в полном смысле слова ереси выстроено все здание буржуазного общества.
Не так думали русские книжники и поступали русские цари. Если Москва есть третий Рим, то и последний: наступила эпоха, последнее земное «царство», то царство, что реализует сакральные заветы и ценности на земле в отведенный краткий срок его существования.
Именно как царь-священник Мелхиседек, московский царь есть последний и единственный, так как он — всемирный царь, поскольку содержит и совмещает под своей самодержавной властью все истинно христианские, то есть православные, царства.
Провиденциальное значение Москвы, находящее подтверждение в авторитете Священного Писания, в том и заключается, что она заменяет, а не продолжает второй Рим — Константинополь. Священная задача Москвы не в том, чтобы продолжить и сохранить непрерывность византийских традиций, но в том, чтобы заменить или как- то повторить Византию, — построить новый Рим взамен прежнего, павшего и падшего. Таким образом, вселенское церковно-историческое предание становится явью, переносясь в национальные пределы Великорусского государства. Однако эта явь требует и преображения национального Великорусского государства во всемирную империю для претворения божественного замысла. Окажутся ли следующие государи России соответственны этому замыслу? История человеческая и промысел Божий все расставили на свои места, чему мы все свидетели.
Политическая доктрина «Москва — третий Рим» позволила государственной власти России и народу распространить свое влияние и свою землю на одну шестую часть мира, в то время как просвещенный Запад, унаследовав Западную Римскую империю и церковный институт папства, только и делал что дробился на крохотные «передовые государства», пораженные нравственным и политическим маразмом. В качестве национальной идеологии эта доктрина породила государственно-этический императив «народу принадлежит сила мнения, а царю — сила власти». Согласно ему три силы — царь, народ и церковь — стали рядом и составили органический монолит русской мысли, русского чувства, русской воли и православной совести. При этом земские соборы никогда не претендовали на власть, а цари московские никогда не шли против мнения земли Русской.
В укладе государственной мысли и жизни русского народа не было разделения службы своей родине — государева дела, но царь, церковь и народ выступали с совокупным делом, сторонами одного целого: самодержавной власти Московского государства. Не было разделения по удельным, областным интересам, не было государственных задач, отличных от разрешения поставленных целей народа. Сила авторитета и власти московских царей в слитности их с «гласом народа», ибо в мнении народа своего видели они единственно верный и единственно крепкую основу своего государственного правления. Церковь освящала эти две силы мудростью и авторитетом христианского слова, являя собой Христа, ибо, согласно св. ап. Павлу, она «есть тело Его, полнота Наполняющего все во всем» (Ефес., 1, 23). Церковь наделена задачами духовного управления: «Истинно говорю вам: что вы свяжете на земле, то будет связано на небе; и что разрешите на земле, то будет разрешено на небе» (Матф., 18, 18). Церкви заповедана одна цель: всех привести к единству веры и познания Сына Божiя (Ефес., 4, 11 — 13), неизменно продолжать сие дело (Марк, 16, 20), пока, наконец, не скончаются времена язычников (Лука, 21,24) и все враги Христовы будут низложены (1 Кор., 15, 25) и будет едино стадо и един пастырь и будут упразднены всякое начальство и всякая власть и сила (1 Кор., 15, 24).
И церковный авторитет утверждает на земле и среди народа пророчества Священного Писания о том, что Бог владычествует над царством человеческим и дает его кому хочет (Дан. 2, 21) и «Нет власти не от Бога; существующие власти от Бога установлены» (Рим. 13,1). Отсюда все предержащие власти, как от Бога имеющие власть свою, суть Его представители и поверенные. Но истинный царь избирается Богом, или через пророка, или по наследию, а не по самовластному присвоению себе царской власти и не по слепому произволу народа. Царя, говорит Священное Писание, надобно поставлять из своих братьев, из своего народа, а не из иноземцев. Царь должен следовать постановлениям Священного Писания и церкви, не отступая от них ни на шаг направо, ни на шаг налево, тогда царствие его будет благословенным. Как державный правитель народа, царь имел право утверждать и предписывать все то, что, по его благоусмотрению, может содействовать достижению конечной цели общества. Отсюда он имеет право издавать законы и постановления во имя общественного блага, руководствуясь законом Божьим; учреждать низших, подчиненных себе правителей, которые должны быть его представителями и исполнителями воли его; не только наблюдать за исполнением его законов, но и производить суд над их нарушителями, употребляя для сего награды и наказания и в крайних случаях обладая правом жизни и смерти, если другие меры оказываются недостаточными к сохранению спокойствия и безопасности в обществе от людей злонамеренных и беспокойных. Вообще, царь как глава и представитель государства, блюститель и защитник его прав и преимуществ, державный правитель народа имеет право употреблять все законные средства к утверждению безопасности и возвышению благосостояния своих подданных. Царская власть даже в своем высшем проявлении — самодержавии – не изъята из повиновения законам Божиим. Отсюда следует, что предержащие власти свято и ненарушимо должны исполнять волю Божию о конечной цели народа и свои великие обязанности, служа примером для своих подданных.
И вот в посланиях «Москва — третий Рим» великому князю московскому, венчанному на царство Василию III старец Филофей предостерегает государя о наступлении последней эпохи, о последнем земном царстве. Старец грозит царю, но не славословит, ибо решаются судьбы мира. Тем более с еще большим смирением и «с великим опасением» подобает блюсти и хранить чистоту веры и творить заповеди Божии, потому что московский царь и есть тот последний и единственный, а значит, всемирный царь, то есть самодержец.
И здесь мы видим апофеоз развития церковно-государственной доктрины власти. Русская мысль выходит из национальных представлений о московском единодержавии, переводя его во всемирное, вселенское представление о Царе Мира, то есть о самодержавце, священном посланнике Бога Всевышнего — царе-первосвящен- нике. Таким образом, всемирная роль «Москвы — третьего Рима» заключается в исполнении пророчеств Священного Писания, напрочь исключая всякие мнения западных европейцев о деспотической власти, вызываемых у них этим вселенским символом. Не следует забывать, что священный символ дается не в мнении, но в откровении, которое в первом приближении есть чувство. И сам этот символ, связанный с существованием на земле помазанного самодержца, по сути своей так глубоко национален, что является, по Филофею, всемирным символом священного выражения величавой мысли о царе как носителе права и справедливости, правды и милости, свободы, силы и славы. Поэтому самодержавие является не только нормальным, свыше установленным порядком, оно является исконным фактом русской и мировой истории. Самодержавная власть имеет божественное происхождение с назначением своим явить миру политическое и религиозно-нравственное совершенство, при котором исчезнут всякая власть и всякое насилие.
Не столько мирским делом защиты низов и опоры на низы самодержавие оправдывает себя на земле. Хотя и здесь мы видим жертвенные судьбы Алексея, сына Петра I, Павла I, Александра II, павших во исполнение этих принципов от рук олигархов и аристократов. Царь всегда имеет средства и сам является средством реализации «священной» истории, то есть замыслов Божьих на земле. Так выразил это чувство царь Иван IV Васильевич Грозный 23 февраля 1551 года в Кремлевском дворце по случаю съезда членов «Собора Божьих слуг»: «От вас, пастыри христиан, учители царей и вельмож, достойные святители Церкви, требую нравственного наставления.
Не щадите меня в преступлениях. Смело укоряйте мою слабость. Гремите словом Божьим — да жива будет душа моя!».
Этот союз сыграл свою знаменательную роль в завершении Смуты, которая возникла в результате политических устремлений ничтожного, но влиятельного меньшинства — московской олигархии, – в корне противоречащих национальным и государственным интересам России. И лишь позиция Патриарха всея Руси Гермогена, отказавшегося освятить «избрание» тушинскими боярами на московский престол чужеземца Владислава, сына польского короля Сигизмунда, изменила ситуацию. Действия Гермогена полностью определялись теми священными нормами, по которым претендент на царство мог стать самодержцем. Гермоген на практике ценой своей земной жизни (уморен голодом чужеземными интервентами в Кремле) выполнил свою пастырскую обязанность: через протопопа Савву и нижегородского земского старосту Козьму Минина-Сухорукова сформировал народное ополчение, чтобы можно было созвать земский собор и доверить ему верховное управление всей Русской землей и всем русским войском, которое поручено было князю Дмитрию Пожарскому.
Именно князь Дмитрий Пожарский 6 февраля 1613 года на заседании Великого земского собора спросил у собрания ответа на кардинальный «священный» вопрос: «Теперь у нас в Москве Благодать Божия воссияла, мир и тишину Бог даровал. Станем у Всевышнего милости просить, дабы дал нам самодержителя всей России. Подайте нам совет благий. Есть ли у нас Царское прирождение?».
Как известно, на следующий день собор дал ответ народу, кто на Руси царского происхождения. Поскольку избрание происходило при полном соблюдении правил Священного Писания, то приобретение самодержавной власти династией Романовых следует признать освященной авторитетом Божьих законов, что и было подтверждено церковью. И надо сказать, что дед и отец Петра I вполне точно проводили идеи и замыслы учения Филофея о «Москве — третьем Риме», синтезировавшего в единое целое государственный опыт московских царей Ивана III, Василия III, Ивана IV и Феодора I и пророчества Божьи о самодержце, цели его призвания и данной ему самодержавной власти для осуществления этого замысла Божия.