Опубликовано

Тело Милосовича. Алексей Митрофанов.

Тело Милосовича

ГЛАВА XIX

ОТЛЕТ ИЗ БЕЛГРАДА

Почти тотчас же в дверь позвонили. «Кого там еще черти принесли?» – подумал Филатов и поплелся открывать. На пороге стоял Милош с большим свертком в руках. Сверток был плоским и перевязанным бечевкой. Филатов онемел от такой бесцеремонности. Он никак не ожидал, что Милош заявится без звонка, да еще прямо в номер.

– Вставайте, граф, вас ждут великие дела! – весело поприветствовал его Милош как ни в чем не бывало. – Скоро улетать.

Филатов не двигался, плохо спросонок понимая, что происходит.

– Войти можно? – нетерпеливо спросил Милош.

– Да‑да, конечно! – вышел из оцепенения Филатов и посторонился.

Пока Филатов принимал душ и брился, Милош распаковал свой сверток.

– Смотри, – сказал он, когда Филатов вышел из ванной, – это икона из Косово. Очень старая и дорогая, семнадцатый век. Я хочу подарить ее тебе в знак нашей дружбы и будущего сотрудничества.

– Ну что ты! – запротестовал Филатов. – Ведь ее, наверное, и вывозить‑то нельзя.

– Не волнуйся, я все устрою, – заверил его Милош.

– Как?

– Проведу тебя до самолета. Меня никто проверять не станет.

– Нет‑нет! – еще раз попытался отказаться Филатов. – Я не могу принять такой дорогой подарок. Да и к чему это все?

– Александр, – очень серьезно произнес Милош, глядя ему в глаза, – ты меня обижаешь. Это не просто икона. Это символ наших будущих отношений, их фундамент, можно сказать. Там, где в основу положена вера, не может быть неудачи.

«Эк как закрутил!» – подумал Филатов. Ему стало неудобно за свое непонимание значения символов, и он промолчал. Черт его знает, может, здесь так заведено: в начале важных дел дарить партнерам иконы? Иногда ему казалось, что за действиями Милоша не стоит искать никакого скрытого смысла, а просто вот он такой, как есть – простой парень из Министерства внутренних дел, добившийся высокого положения благодаря своей старательности и напористости. И испытывает к нему, Александру Филатову, искреннее расположение.

Спускаться в ресторан не хотелось. Завтрак на двоих он заказал в номер. Милош опять толковал про будущую учебу дочурки, приватизацию сербских предприятий и передал ему ворох бумаг, описывающих эти замечательные заводы и фабрики. Филатов мысленно пообещал себе, что оставит их «на хранение» в ближайшей же мусорной корзине, когда окажется один.

Болтовню Милоша он слушал рассеянно, вспоминая события вчерашнего дня.

– Могила Слободана будет открыта для посещения? – спросил он, прервав Милоша на полуслове.

Тот замолчал и несколько секунд не отвечал.

– Не всегда, – наконец сказал он. – И не для всех.

– А для кого? И когда?

– Ну, если соберется группа и подаст предварительную заявку. Или там по праздничным дням.

– А кто будет за ней ухаживать?

– Люди из Соцпартии. А почему ты спрашиваешь?

– Просто так, – уклончиво ответил Филатов. – Я вот думаю – может быть, его стоило похоронить в Москве?

Такой поворот разговора оказался для Милоша неожиданным.

– Где именно? – спросил он.

– Не знаю, – ответил Филатов. – Раньше людей его уровня хоронили у Кремлевской стены или в ней самой. Там лежит немало иностранцев. Но все они умерли в России. Да и те времена давно прошли. Скорее всего, Слободана у нас похоронили бы на Новодевичьем кладбище. Мне кажется, это было бы лучше, чем во дворе собственного дома.

– Но зато здесь он на родине, – возразил Милош.

– На родине, которая не нашла ему лучшего места, – парировал Филатов.

Милош опять сделал паузу.

– Может быть, он сам этого хотел, – сказал наконец он.

– Он оставил завещание? – иронично поинтересовался Филатов.

– Выразить волю можно не только в завещании, – загадочно произнес Милош.

У Филатова опять появилось ощущение, что тот знает больше, чем говорит, и сейчас намекает на это. Но не скажет. Тем не менее Филатов хотел спросить, что он имеет в виду.

Словно предупреждая его желание, Милош посмотрел на часы и поднялся:

– Все, пора выезжать. Скоро объявят посадку на рейс. Я подожду тебя в машине.

Он захватил икону с собой и оставил Филатова в одиночестве. Филатов собрал вещи и покинул номер. Остальные члены думской делегации уже выехали в аэропорт на посольском микроавтобусе. Машина Милоша обогнала их по пути.

Когда пошли на посадку, Филатов оказался как бы во главе небольшой делегации. Впереди шли они с Милошем, сзади его подчиненный нес икону, за ним еще один подчиненный тащил кейс Филатова. Зюганов и Бабурин не могли понять, за что ему такие почести, и держались напряженно, косясь в его сторону.

Милош прошел вместе с Филатовым на борт, небрежно положил икону на полку для вещей и занимал его болтовней, пока стюардесса не попросила провожающих покинуть воздушное судно. В самолете это прозвучало диковато.

Милош в последний раз пожал Филатову руку, хлопнул по плечу и молодцевато вприпрыжку спустился по трапу. Глядя ему вслед, Филатов подумал, что тот находится в прекрасном расположении духа. Он так и не успел спросить, что же тот имел в виду, когда говорил, что воля Слободана может быть выражена не только в завещании. Уж не трибунальскому ли охраннику он высказал свое желание быть похороненным во дворе семейного дома?

Рядом с Филатовым, ближе к проходу, сидел Андрей Колесник из газеты «Коммерческий вестник». В иллюминатор Филатов видел, как отъехал трап. Пилоты включили двигатели, стюардессы попросили всех пристегнуть ремни. Филатов застегнул свой, оставив пряжку болтаться с изрядным запасом. Лень было укорачивать ремень. Кроме того, он полагал, что если произойдет что‑нибудь серьезное, то такая мелочь, как правильно подогнанная длина ремня, никого не спасет.

Время шло, двигатели прогревались в разных режимах, менялась тональность их работы, а ничего не происходило, самолет не трогался с места. Затем вдруг все стихло – пилоты просто выключили двигатели.

Все с недоумевающим видом переглянулись.

– Уважаемые пассажиры, – поспешила объявить стюардесса. – Просьба соблюдать спокойствие и всем оставаться на местах. Вылет рейса ненадолго задерживается по техническим причинам.

– На сколько это «ненадолго»? – послышались недовольные возгласы. – И что за технические причины?

– Минут на двадцать, – ответила стюардесса, проигнорировав вторую часть вопроса.

– Что еще за новости? – произнес Колесник. – Со мной в первый раз такое.

– Бывает, – сказал Филатов и опять стал смотреть в иллюминатор.

На поле, откуда ни возьмись, ветром пригнало густой весенний туман. Такой образуется от тающего снега, луж и висящей в воздухе водяной пыли. Филатов испугался, что еще, того и гляди, рейс задержат надолго. Кукуй потом в этом Белграде, ожидая летной погоды. Конечно, им предоставят аэропортовскую гостиницу, но это коренным образом ситуацию не улучшит. Состояние длительного ожидания и постоянно откладывающегося вылета способно испортить да же пребывание в пятизвездочном отеле, а не то что в аэропортовской ночлежке.

Из тумана вынырнул погрузчик, тащивший за собой несколько тележек с багажом. За рулем подпрыгивал на сиденье одетый в толстую куртку водитель, на передней тележке сидел небритый и явно похмельный грузчик. На остальных тележках лежали набросанные внавал чемоданы. Филатов подумал, что это не может быть их багаж, потому что иначе пилоты не стали бы запускать двигатели, а спокойно подождали погрузку. Значит, багаж спешил к другим самолетам.

То, что он увидел на последней тележке, заставило его забыть обо всем. Чемоданов там не было. На тележке находился один‑единственный предмет, старательно упакованный в оберточную бумагу, как и его икона. Это был… гроб. Целиком на тележку он не поместился, и поэтому его поставили под наклоном и по диагонали, узким концом вверх и вперед. С широкого конца бумага в одном месте сильно прорвалась, и из‑под нее выглядывала полированная крышка. Филатова поразило то, что она была в точности такого же цвета, как и гроб, в котором хоронили Слободана. И детали деревянной отделки по бокам были такими же.

Он протер глаза и еще раз посмотрел в иллюминатор, но успел заметить только заднее колесо последней тележки, скрывшееся под фюзеляжем их самолета.

Он освободился от пристяжного ремня и, не обращая внимания на недоуменные взгляды пассажиров, кинулся к противоположному иллюминатору. Но там ничего не было, только густые клочья тумана и серые аэродромные плиты с пробивающейся между ними жухлой прошлогодней травой. Тележки могли проехать у них под брюхом и направиться дальше в сторону, противоположную от их хвоста. В таком случае их уже не увидеть.

Филатов вернулся на место.

– Что там было? – спросил Колесник.

– Так, показалось, – уклонился он от ответа.

«Что это был за гроб? – размышлял он. – Может, он вообще пустой? Здесь гробы дешевле, а где‑то – дороже. Вот и везут отсюда – туда, чтобы сэкономить. Это не запрещено. Точно, он был пустой. Больно уж небрежно его расположили. Да и гроб с покойником внутри не стали бы упаковывать в оберточную бумагу, кощунственно это как‑то».

Ему стало интересно, есть ли в багажном отделении самолета какое‑то специальное место для перевозки гробов, или же их везут вместе с сумками и чемоданами других пассажиров? Если вместе, то соседство хорошее, нечего сказать. Получаешь чемодан и не знаешь, что тот всю дорогу терся о гроб с чужим покойником.

Ему вспомнился читанный еще в школьные годы рассказ Ивана Бунина «Господин из Сан‑Франциско». Там администрации дорогого отеля очень не понравилось, что у них скончался постоялец, и гроб с его телом велели вынести ранним утром тайком, прикидав какими‑то тряпками, чтобы остальные постояльцы об этом не узнали и не разъехались.

Припомнил он и то, что писатель Антон Чехов скончался в Ницце, а в Россию его тело привезли в железнодорожном вагоне для устриц. Кто‑то из деятелей культуры тогда сказал: «Этого вагона для устриц я им не прощу никогда». Филатов так и не понял, кому это «им»? И в чем же того было везти, если дорога дальняя, а такой вагон был в то время, может быть, единственным доступным холодильником?

«Надо же, – удивился он, – как эти похороны забили мне голову, что теперь повсюду чудится гроб Слободана. Не его это был гроб. А может, и не гроб вовсе, а какой‑нибудь антикварный шкафчик. Вон скульптор Шемякин, говорят, самолетом даже мебель свою перевозил из Парижа в Нью‑Йорк, хоть это и страшно дорого».

Вскоре двигатели их самолета опять завелись, и стюардесса снова попросила всех пристегнуть ремни. В этот раз самолет таки взлетел, и все почти три часа лета до Москвы Филатов спокойно проболтал с Колесником. Сначала он делился с тем своими впечатлениями от похорон Слободана (но далеко не всеми), а потом они просто говорили о всякой всячине. Филатов попросил того не упоминать в будущей статье себя как источник информации, и тот пообещал.

Выходя из дверей аэропорта Шереметьево, Филатов увидел стоящий далеко у служебного входа катафалк. Двое мужчин, по виду грузчики похоронной конторы, задвигали в него завернутый в бумагу гроб. Он понял, что это тот самый гроб из Белграда. Прилететь тот мог только вместе с ними, второй белградский рейс был лишь вечером.

«Значит, он пустой, раз двое справились», – подумал Филатов. Хотя это было вовсе не обязательно. По опыту он знал, что профессиональные грузчики отличаются большой физической силой и легко поднимают то, что обычному человеку кажется неподъемным.

Филатова встретил его охранник.

– Пойди запиши номер, – велел Филатов и кивнул на катафалк.

Тот прошелся мимо катафалка с видом прогуливающегося человека и вернулся обратно.

У Филатова зазвонил телефон, это был Вождь. Он отвлекся на разговор, а когда нажал отбой, катафалка уже не было.

На Ленинградском шоссе он тоже не увидел его в потоке машин. Он даже не знал, в какую сторону тот повернул – к Москве или от Москвы. В первую минуту, когда он осознал это, ему стало досадно и захотелось выругать себя за нерасторопность. «Ну и ладно, – решил он потом. – Пробьем по номеру, если что».

Страницы ( 21 из 37 ): « Предыдущая1 ... 181920 21 222324 ... 37Следующая »