Сцена девятнадцатая
Фантастические идеи теснились в мозгу Антона. Он понимал, что невольно очутился в эпицентре водоворота страшных и таинственных интриг. В сравнении с этими интригами его собственные планы и действия могли показаться мелкими и ребяческими. Наверное, именно поэтому Антоном до сих пор не заинтересовалась ни милиция, ни те таинственные субъекты, которые всю эту кашу заварили. Да, кому-то было выгодно исчезновение певицы Томской, и вот его мать пропала! Возможно, хотели подставить его, но не вышло. Однако операция была разработана столь тщательно, имела столько степеней защиты, что неудача с Антоном никак не отразилась на ее исходе. Впрочем, наверное, это просто было случайное совпадение, то есть то, что Антон стрелял в мать как раз в тот вечер, когда она должна была исчезнуть. Его поведение было даже на руку таинственным исполнителям настоящего преступления. Теперь Антон начинал понимать, что певицу Томскую хотели выжить из театра, выжить любым способом, даже посредством убийства. Бесплодные загадки мучили Антона.
Но ведь кто-то должен был знать всю правду. Подумав, Антон решил, что таким человеком, наверное, является Михаил Михайлович Сафьянов, друг матери. Но был ли он в тот вечер в театре? Должно быть, все-таки сидел в ложе. А если даже и не был, все равно он должен знать. Ему, конечно же, доложили. И теперь Антону вовсе не обязательно идти в милицию, а надо направиться прямиком к премьеру, в его кабинет, в Кремль. Но как туда попасть?
Антон знал о существовании подземного хода, проложенного еще при Сталине, чтобы вождь всех времен и народов мог проходить в Большой, не искушая уличные толпы своим явлением. Однажды Антон и сам очутился в этом туннеле. В тот вечер в Кремле должен был состояться торжественный прием. Дед Антона, тогда директор Большого, сопровождал на прием лучших представителей труппы, и в их числе и мать Антона, молодую перспективную вокалистку. Прием готовился пышный, с участием ино- странных делегаций.
Вдоль стен тоннеля мягко блестели лампы. Вороные авто медленно продвигались по широкому шоссе. Шины шуршали по асфальту. Кабели под лампами казались нескончаемыми, это зрелище завораживало Антона. По этим кабелям бежала секретная информация, оберегающая страну. Слышен был звук электричек метро, странный, пульсирующий, доносившийся издалека.
Тогда отец и мать еще были вместе. Отец, победитель всесоюзного конкурса вокалистов, бережно держал жену под руку. Ничто не предвещало несчастья.
Машины въехали в накопитель, где, вытянувшись, застыли солдаты, а серьезный милиционер проверял документы. Поднялись в зал, одни на лифте, другие — по лестнице с бордовым ковром. В огромном зале стояли накрытые столы. Множество присутствующих замерли в ожидании. Наконец вошли грузные пожилые люди. Тихий шепот смолк. Во главу стола провели усталого человека, он поднял искрящуюся хрустальную рюмку и невнятно заговорил о каких-то важных перспективах. Антон не совсем понимал, о чем шла речь. Мужчины в строгих костюмах, увешанные орденами
и медалями, завороженно внимали выступавшему. Зазвучали аплодисменты и здравицы. Шампанское нечаянно брызнуло на светлое платье певицы Томской. Какой-то высокопоставленный старец приблизился к молодой женщине и принялся старательно тереть ее грудь бумажной салфеткой. «Но там ведь уже не мокро!» — простодушно воскликнул Антон. Действительно, шампанское впиталось в ткань. Старик потрепал мальчика по голове. Отец был равнодушен, а мать смотрела на старика с таким вниманием, что Антону стало неловко. Глаза матери сияли. Казалось, она была готова на все ради этого человека. И вдруг из-за плеча начальственного старца выглянул молодой Сафьянов. Выправка офицера роты почетного караула, обаятельная улыбка успешного баритона. Сначала Антону показалось, что это какой-то незнакомый ему певец. Позже он узнал, что Сафьянов и вправду когда-то пел в хоре. В глазах молодого Сафьянова Антон прочел явственное желание стать таким же влия- тельным, как все эти орденоносные старики. На обратном пути артисты устали. Мать подремывала на плече отца. Отец что-то шептал ей на ухо. Антон сидел у деда на коленях. Вот и все, что сохранилось в памяти. Но зато Антон помнил, как попасть в заветный тоннель. Он спустился из фойе в подвал. Вход в тоннель перекрывала массивная дверь с запыленной ручкой. Этой тайной дорогой давно уже не пользовались. Правительственные кортежи открыто проезжали через город. Антон дернул ручку, дверь не поддалась. Он не знал, как ее открыть.
Антон оглянулся, заметил на стене запломбированный щит. Вот она, тайна запертой наглухо двери. Но он все же не решался сорвать пломбу. Он понимал, что нужно быть осторожным.
— Иди сюда, — вдруг окрикнул его хриплый голос.
Антон присмотрелся. Перед ним стоял театральный охранник.
— Ты куда? — спросил охранник с напускной строгостью. Антон молчал.
— Здесь всюду камеры, — предупредил охранник. — Снимают.
Внезапно Антон решился и спросил:
— Вы ничего не знаете о Томской?
— А ты куда? — произнес охранник вместо ответа. — К Михал Михалычу, к Сафьянову? Он тут ни при чем.
Но Антон был уверен, что как раз-таки при чем.
— Вы ведь знаете меня, — сказал он.
— Знаю, ты сын Галины Николаевны.
— А вас как зовут?
— Алексей Григорьевич. Если хочешь, покажу, как здесь дверь открывается. Но это тебе не поможет.
Антон подошел поближе:
— А что мне поможет, Алексей Григорьевич? Что? Неужели оставить все как есть? Ведь у меня мать пропала! Может быть, ее убили!
— Да не лезь ты ко мне! — окрысился охранник. — Все вы тут первостатейные мерзавцы, только и думаете, как бы унизить подчиненного человека. А о матери забудь.
— Вы что-то знаете?
— Может быть, и знаю, да не скажу. Я не такой дурак.
— Но я хочу знать, жива моя мать или нет! — воскликнул Антон. Теперь он страстно желал спасти мать.
— Да пусти ты! — Охранник оттолкнул молодого человека. — Жива твоя мать или мертва, кому это интересно!
— Как это?
— Да так. В театре ей больше не дадут появиться. Волчица она, твоя мать. Только на каждого волка свой охотник найдется.
— Что за загадки? Какие волки, какие охотники?
Охранник презрительно хмыкнул:
— Я попросту говорю, без всяких загадок. Это тебе, сыну, интересно знать, жива твоя мать или нет. А тем, которые решили убрать ее, одно только и нужно: чтобы ноги ее в Большом не было. Понял? А к Сафьянову можешь, конечно, пройти. — Охранник указал на ручку, которую следовало повернуть. Затем ловко снял при помощи плоскогубцев пломбу. — Иди к Сафьянову.
— Но… он знает?
— Знает, знает. Иди.
Тяжелая дверь медленно открылась. Антон увидел серые своды тоннеля, тусклые лампы. Входить сюда не особенно хотелось.
— Иди. Вот дорога.
Антон медлил.
— Ну и пойду. Не стану я обращаться к его секретарям.
— Но ведь он рано или поздно приедет в театр, — заметил Алексей Григорьевич.
— Я не могу ждать, — Антон шагнул в тоннель.
Охранник смотрел ему вслед:
— Ишь, какой смелый. Горячий, в мать. Иди, иди. Прямо в кабинет попадешь.
Антон шагал вперед, разглядывая тусклые лампы и кабели вдоль стен. Он уже побаивался. Кто знает, что может здесь с ним произойти. Мысли о карьере солиста балета, о деньгах, которые следовало выплатить за квартиру, показались мелочными. Антон тряхнул головой. Пусть даже в конце тоннеля его ждет следователь, все равно. Ведь он виноват, он стрелял в мать. Антон представил себя в тюрьме, как он отбивается от блатных. Зря он не уделял должного внимания спорту. Антон по-боксерски выставил кулаки вперед, сделал несколько выпадов.
Но теперь Томский уже сомневался в том, что премьер поможет ему. Он разду- мывал: не повернуть ли назад. Но все-таки не повернул.
А на мониторе кремлевского дежурного Антон уже давно был виден. Тот, в свою очередь, позвал офицера, и теперь они гадали, глядя на экран, не террорист ли перед ними. Ведь тоннелем давно не пользовались. Растерянность дежурного поста позволила Антону беспрепятственно дойти до кнопки звонка. Он надавил на нее. Раздался оглушительный звон.
За дверью немного помешкали, затем дверь открылась. Антон увидел направленные на него автоматы.
Его сразу же обыскали и увели в караульное помещение, разрешили сесть на стул. Антон машинально оглядывался по сторонам, ожидая решения своей участи. Появился майор, начался допрос.
Антон сказал, что хочет во что бы то ни стало встретиться с премьер-министром Сафьяновым. Майор подозрительно оглядел Антона и приказал обыскать повторно. Однако и на этот раз ничего подозрительного не нашли.
— И все-таки, парень, — грозно заговорил майор. — Ты вторгся на территорию особо охраняемого объекта. Теперь у тебя только два выхода: тюрьма или психушка.
Антон объяснил, что он сын Галины Томской, солистки Большого театра, и умолял сообщить премьеру о его приходе. Молодой человек даже решился на заведомую ложь.
— Понимаете, я его родственник, — бормотал он.
Вскоре явился подполковник. Майор и подполковник вышли в коридор. Там они о чем-то разговаривали. Один из солдат-охранников вынул опасливо из ящика стола журнал и принялся разгадывать кроссворд. Другой играл на компьютере в покер. Из коридора донеслись удаляющиеся шаги подполковника и майора. Вольным шагом прошел караул, возвращающийся от могилы Неизвестного солдата в Александровском саду. Затем майор вернулся и приказал Антону следовать за ним.
Антона вели по коридору с толстыми стенами, обшитыми деревянными панелями. Над головой покачивались старомодные фонари. В проходах дежурили солдаты кремлевского полка. При приближении майора они вытягивались и отдавали честь.
Антона подвели к высоким белым дверям. Сбоку за письменным столом расположилась пожилая секретарша. Она окинула молодого человека быстрым взглядом невыразительных глаз. Створки дверей кабинета неожиданно отворились. Стремительно вышел Сафьянов. Секретарша поднялась.
— Я уезжаю, — бросил на ходу премьер.
Тут Михаил Михайлович заметил Антона. На лице премьера заиграла мягкая улыбка. Он обнял молодого человека за плечи, повел по зеленой с красными полосками ковровой дорожке. Из боковой дверцы выскочили охранники. Один из них нес плечики с выглаженным кос- тюмом премьера.
— Ты бы ко мне еще на воздушном шаре прилетел или самолет у самого Кремля посадил, как Руст! — пошутил Сафьянов.
Вскоре Антон уже сидел на заднем сиденье «Мерседеса». Вплотную к «Мер- седесу» ехал похожий на куб джип. Мелькнули Царь-пушка и спрятанный среди елок бюст Ленина. Машины выехали из Кремля и понеслись по разделительной полосе к Кутузовскому проспекту. Сафьянов то и дело прикладывал к уху мобильный телефон, откликаясь на мелодичный звонок. Премьер поглядывал на Антона грустновато-иронически.
Машины подъехали к дому, обнесенному трехметровым забором. Антон заметил видеокамеру, контролировавшую площадку у ворот. Из будки высунулся охранник. Ворота задребезжали, раздвигаясь, Сафьянов вышел из машины. Антон последовал за ним.
Они зашли в дом. Сафьянов приказал охранникам уйти.
— Костюм оставьте в прихожей, — велел он им.
Антон увидел роскошные помещения, отделанные в новорусском стиле, с колоннами, арочными проемами, розовым искусственным камином. В гостиной в уютных креслах расположились Молочкова и Грушева. На каминной полке Антон заметил черно-белый фотопортрет своей матери. Рядом красовался макет Большого.
— Я сейчас вернусь, — предупредил Сафьянов и скрылся в коридоре.
При виде растерянного Антона Грушева хмыкнула. Молочкова вызывающе положила ноги на край журнального столика и защелкала кнопками пульта, пере- ключая программы домашнего кинотеатра. Грушева вынула из кармана платья мобильник и тоже принялась нажимать кнопки; должно быть, играла в какую-то игру. Кажется, все испытывали чувство неловкости.
— Ну, и как же нам теперь быть? — спросила вдруг Молочкова.
На экране появилась сцена из балета «Дон-Кихот». Балерина встала и сделала несколько быстрых пируэтов, прищелкивая пальцами, словно кастаньетами. Грушева скорчила гримаску и принялась распеваться. В комнату вошла какая-то женщина, видно было, что из обслуги.
Она спросила, не надо ли чего. Антон попросил зеленого чаю.
Явился премьер, уже переодетый в домашний тренировочный костюм.
Сафьянов бросил взгляд на большие круглые настенные часы и пробурчал что-то нечленораздельное. Затем взял у балерины пульт и нашел программу «Новости». Минуты три он внимательно смотрел и слушал. Вероятно, появившийся на экране сюжет имел к нему не- посредственное отношение. Речь шла о бюджетниках. «Может быть, он хотел бы все-таки улучшить положение бюджетников», — подумал Антон.
Сафьянов поманил Антона за собой. Вскоре они очутились в крошечной ком- натушке с единственным окошком. Премьер грузно опустился на диван. Над столом висела картина художника-абстракциониста. Антону было негде присесть.
Сафьянов вытер платком вспотевшее лицо. Его пристальный взгляд показался Антону взглядом опытного игрока, для которого главное — во что бы то ни стало выиграть партию.
— Я хотел поговорить с вами о моей матери, — начал Антон не очень реши- тельно.
— Да, исчезновение Галины — большое несчастье для всех нас. — Лицо Сафьянова приняло сочувственное выражение.
— Но, может быть, вы знаете…
Премьер замахал руками:
— В данном случае я знаю не больше, чем ты. — Из гостиной донеслось пение Грушевой. — Мне очень жаль, но кажется, надо готовиться к худшему.
— Но я хочу знать, жива она или нет, — Антон прикусил губу.
— Не советую узнавать.
— Но мне было бы легче, если бы я знал.
— Надеюсь, ты не причастен к ее исчезновению? — Премьер пристально по- смотрел на Антона.
— Нет, — с трудом произнес Антон.
— Я так и думал. Тебе повестка не приходила?
— Нет. — Антон сам не знал, зачем солгал.
— Ну так вот… — Сафьянов расправил плечи. — Это я велел, чтобы тебя не трогали. Но ведь ты действительно не виноват?
— Абсолютно.
— Смотри, не подведи меня.
Теперь Антон уже не спрашивал, а отвечал. Ему надо было подумать о собственной безопасности.
— У тебя деньги есть? — спросил премьер.
Антон что-то промямлил в ответ.
— Я от Галины слышал, что у тебя проблемы с квартирой. Не можешь рас- платиться. Надо бы помочь тебе. У матери были сбережения?
— Не знаю.
Сафьянов бросил на молодого человека быстрый пристальный взгляд. Затем они перешли в просторную кухню. Сафьянов выпил стакан минеральной воды. Небольшой стол накрыт был на три персоны, стояли бутылки вина.
— А у отца есть деньги? — спросил премьер.
— Ничего у него нет.
Сафьянов наклонился к уху Антона:
— Твоя мать была одна из самых лучших женщин на свете. Она и моя покойная жена. Женщины с большой буквы. А эти девчонки там, в гостиной, гроша ломаного не стоят. Ты ведь знаешь, что моя жена тяжело болела?
— Знаю.
— Твоя мать ухаживала за ней до последнего часа, — голос Михаила Михай- ловича дрогнул.
Они вернулись в гостиную. Молочкова и Грушева по-прежнему сидели в креслах. На столике исходил ароматным паром так и не выпитый Антоном чай.
— Можешь идти, тебя не тронут, — сказал премьер.
Антон сделал несколько шагов к двери, но вдруг уставился на мобильник в руке Грушевой. Антон решительно шагнул к ней:
— Это мой телефон.
— Да? — Грушева вопросительно посмотрела на Молочкову.
Антон взял у Грушевой телефон, та не сопротивлялась.
— Точно, мой. Видите, панелька надколота? Я еще хотел поменять.
— Ты ошибаешься, Антон, — сказала Молочкова. — Это мой телефон. Я дала Ире поиграть.
— Позвони с него на любой другой телефон, высветится мой номер, — настаивал Антон.
— Позвони, — Сафьянов кивнул Молочковой и вынул свой мобильник.
Молочкова набрала номер, но сразу же воскликнула раздраженно:
— Ничего не получается. Батарейка села.
— Но как же Ира только что играла? — спросила Сафьянов.
— Вот когда я играла, тогда батарейка и села, — Грушева быстро посмотрела на подругу.
— Подключите телефон к зарядному устройству и позвоните, — настаивал Антон.
— У меня нет с собой зарядного устройства, — парировала Молочкова.
— Но можно ведь воспользоваться зарядным устройством телефона Михал Михалыча, у него точно такой же мобильник, — упрямился Антон.
Премьер замялся, затем сказал решительно:
— Экспериментировать будем в следующий раз. Теперь я тороплюсь в по- сольство. — Он нажал на кнопку в стене. Дверь отворилась, вошел охранник. — Проводи, Игорь.
Теперь Антон должен был уйти. Другого выхода не было. Антон шагал нарочно медленно и успел расслышать капризный голос Молочковой:
— Хочу еще пирожных, — она разыгрывала маленькую девочку.
— Ты их получишь, если откажешься от своих штучек.
— Что ты имеешь в виду, Миша?
— Ты сама прекрасно понимаешь, дорогая.
— Хорошо, папочка.
Почему-то Антон догадался, что Сафьянов никуда сейчас не поедет, а просто-напросто усядется вместе с Молочковой и Грушевой за столик в кухне.
Степанов посмотрел на мертвое лицо. — Нет, это не Антон. Я обознался.
— Галлюцинации от усталости на работе, — неуклюже пошутил Битнев, который уже успел доложить о случившемся по мобильному Даниилу Евгеньевичу.
Николай, стоявший рядом с отцом, тоже всмотрелся в лицо погибшего. Оно было искажено предсмертными судорогами.
— Но это же Юрка, Юрка! — внезапно вскрикнул Коля.
— Какой еще Юрка? — раздраженно спросил Андрей Алексеевич.
— Товарищ моего сына, сокурсник, — ответил Степанов, побледнев.
Николай сбивчиво говорил, глотая слезы:
— Он за мной в театр увязался. На спор. Из чисто спортивного интереса. Пройду, мол, без билета и усядусь на любое свободное место. Вот и прошел.