Сцена двадцать третья
Даниил Евгеньевич заявил, что не имеет никакого смысла объединять все происшедшие в Большом убийства в одно дело.
— Конечно, все это совершенно разные дела, — уверял он, — но все эти дела, по-моему, должен вести один следователь — Василий Никитич Степанов!
Даниил Евгеньевич тут же предложил Степанову свою помощь. Эта помощь пока заключалась в том, что начальник выдвинул несколько собственных версий и настоятельно просил Василия Никитича принять эти версии к сведению. Версии Даниила Евгеньевича были следующие: Скромный погиб вследствие халатности строителей-ремонтников, студент Юрий — пищевого отравления, пирожные оказались не совсем свежими, а охранник просто-напросто имел несчастье неосторожно обра- щаться с оружием.
— Со своим собственным оружием? — попробовал иронически уточнить Степанов.
— Разумеется, — Даниил Евгеньевич будто и не заметил иронии в голосе своего подчиненного.
— А что, театральные охранники вооружены огнестрельным оружием?
— Почему бы и нет!
— А о каком деликатном поручении вы мне тогда начали говорить по мобиль- нику?
— Я хотел бы, чтобы вы — ты, Вася, и Битнев — занялись бы привидением.
— Мы должны задержать привидение, то есть арестовать? Я правильно понял?
— Не валяй дурака. Ты же сам гнался за этим привидением.
— А что, оно, то есть она, Снегурочка, опять бродит по театру?
— Билетерша, вдова этого охранника несчастного, все время уверяет, будто ви- дела… Так что вы с Битневым расследуйте.
— Да почему же мы? Пошлите наряд милиции, пусть они эту Снегурку задержат.
— А вот учить меня не надо.
Степанов понял, что и вправду не надо. Оставалось только одно: выполнять поручение начальства.
Степанов и Битнев уже знали, что привидение Томской в костюме Снегурочки обычно появляется после окончания спектакля. Время было. Сунув руки в карманы пальто, Степанов и Битнев прогуливались не спеша. Но все же надо было ехать, надо было выполнять приказ. Степанов предположил, что здесь опять-таки не обошлось без Сафьянова. В машине он спросил у Битнева:
— А что, Андрей Алексеевич, и вправду стоило посадить Овчинникова?
— Еще как стоило.
— Почему же все-таки не посадил?
— Потому что в дело вмешались.
— Сафьянов?
— Да.
— А речь в деле шла о мошенничестве?
— Да. Во-первых, об операциях с госдолгами. Но здесь трудно что-то найти. Специалистов почти нет по этим делам. Во-вторых, о нецелевом использовании полученных денежных средств. Расхищались иностранные кредиты, предна- значенные для строительства больницы. Зарабатывали на стройке. Иностранцы, конечно, не понимали, в чем тут дело, но пришло заявление. Там, видишь ли, с на- чальником горздрава не поделились. Короче, скандал назрел.
— И что в итоге?
— Да ничего. Начальник горздрава умер, ну, тот, который заявление прислал.
— Понятно. А? Овчинников?
— Деньги проходили через его банк. Я провел с Овчинниковым несколько бесед. Жаль, это были не официальные допросы, потому ничего и не записывалось. Но в общем Овчинников сдавал Сафьянова, признавался, что все делал, как велел премьер.
— Да что толку. Вот если бы он все это сказал на официальном допросе.
— Он не сказал. Вот Сафьянов и отблагодарил его, предоставил выгодную должность в Попечительском совете.
— У них такие хорошие отношения?
— Они побаиваются друг друга. Но Сафьянов — отыгранная карта, его скоро попросят из правительства, а вот Овчинников, наоборот, связан с людьми, которые в правительство еще только придут. Газеты читать надо.
— Понимаю. Значит, Овчинников возможно, даже заинтересован в том, чтобы в Большом произошел скандал. А Сафьянов, напротив, скандала ни в коем случае не хочет. Ведь всем известно, что пока что Сафьянов — настоящий хозяин театра. А нам, бедным ментам, прихолится лавировать между этими двумя большими гадами, между Сафьяновым и Овчинниковым.
— Но мне Овчинников показался более рациональным субъектом.
Некоторое время ехали молча, потом Степанов, полистав записную книжку, обратился к Битневу:
— Послушай, Андрей, мне тут надо кое-куда заскочить, в Большой еще успеем.
Но вскоре они застряли в пробке. Битнев предлагал включить сирену с мигалкой, но Степанов не разрешал:
— Все равно выберемся. Час-два роли не играют. А к этому человечку мне обя- зательно следует заскочить.
Наконец они очутились на одной из московских окраин, где проживал отец Антона, Виталик. Позвонили в дверь. Никто не отозвался. Они заметили, что дверь не заперта. От легкого толчка она открылась. Бедняга Виталик растянулся возле кухонного стола. На губах — пена, полы пиджака разметались по полу. Виталик явно был мертв. На столе стояла литровая бутыль водки, почти выпитая, рядом — раскрошенный батон, две рюмки, аптечная склянка, шприц. К бутылке прислонена была давняя фотография Галины Томской с мужем, оба молодые, веселые. На склянке виднелась приклеенная бумажка с четкой надписью: «Синильная кислота».
Битнев и Степанов поняли, что попали сюда вовремя. Конечно, оба знали, что руками здесь ничего трогать нельзя. Василий Никитич осторожно обернул носовым платком трубку черного старомодного телефонного аппарата, стал набирать Управление. Послышались гудки. Между тем Битнев заметил на подоконнике, выкрашенном белой краской, местами облупившейся, тетрадный листок. На листке размашистым почерком было начертано: «Развращающее влияние Сафьянова…»
— Слушаю, — дежурный в Управлении наконец-то снял трубку.
Степанов попросил срочно прислать оперативную группу.
— Эх! Если бы не застряли в пробке, мы бы могли его еще живым застать, — подосадовал Андрей Алексеевич.
— Нет, не могли бы. Видишь, уже трупное окоченение началось. Хорошо бы узнать, с кем он здесь выпивал.
Оба одновременно подумали, что уж не с Сафьяновым точно.
Коллеги разглядывали неказистое жилье Виталика. На полу в комнате разбросаны были книги, в основном сочинения философов и биографии великих певцов. Возможно, подобное чтение как-то утешало неудачника. Битнев предположил, что тот, кто помог Виталику умереть, пытался инсценировать ограбление.
— Но зачем? — Степанов пожал плечами. — Что он мог здесь искать?
Степанов снова набрал Управление. На этот раз ему сказали, что бригада уже выехала. Василий Никитич обрадовался, узнав, что в группе — Дока, один из самых опытных криминалистов Управления. Пейзаж за окном выглядел достаточно уныло. Интересно, каков процент самоубийств здесь, ну, скажем, за год?
Андрей Алексеевич тем временем, оглядывая квартиру, наткнулся на потре- панный альбом с фотографиями. Степанов принялся осторожно перелистывать страницы. Сразу бросалось в глаза, что часть фотографий вынута. Возможно, эти фотографии вынул именно убийца.
Бригада вскоре прибыла, и вместе с ней легендарный Дока.
— Вот что, — сразу начал Василий Никитич, — ведь того студента, однокурсника моего сына, отравили синильной кислотой. И вот, — он указал на аптечную склянку.
— Нет, — Дока покачал головой, — я выяснил, что молодого человека отравили цианистым калием. А вот посмотрите, что мы обнаружили в помещении, пред- назначенном для театральных охранников, там они обычно чай пьют.
На протянутой Степанову фотографии оказался запечатлен пистолет. Это была современная модель, то есть оружие не было старинным. Пистолет оказался заряженным. Степанов не сомневался в том, что убийства будут продолжаться. Но почему? И за кем идет охота? За родственниками Томской? Тогда опасность угрожает прежде всего Антону. Но как тогда защитить его? А если, напротив, Антон не будущая жертва, а настоящий убийца? И ведь Скромный и охранник — не родственники Галины Николаевны.
Вечером Степанов и Битнев приехали в театр. Они попали к самому концу спектакля. За кулисами, в лабиринте коридоров, им встретилась та самая билетерша, вдова погибшего охранника. Следователи вежливо поздоровались с женщиной. Затем из своего кабинета выбежал Царедворский. Он предавался весьма странному занятию: ловил попугая, того самого, с которым Василий Никитич свел знакомство еще при жизни Скромного. Наконец Царедворский поймал птицу и торжественно понес в кабинет. Степанов заметил, что временный директор успел досадливо взглянуть на бедную билетершу. Следователи раскланялись с Царедворским.
— Будь настороже, — шепнул Степанов Битневу. — Начальство в театре просто так не засиживается.
Царедворский и вправду явно не собирался покидать театр. Он прогуливался по фойе. Зачем появились Даниил Евгеньевич и Сафьянов. Даниил Евгеньевич внимательно смотрел на премьера, как будто ожидал, что тот сейчас раскроет ему все тайны, расскажет о том, какие перемены грядут в Управлении на Петровке, а также что ожидает Газетный переулок и Калужскую площадь. То и дело звонили мобильники. Спустя четверть часа Сафьянов вышел на улицу.
— Уехал? — спросил Степанов.
— Будет дожидаться в машине у подъезда. Проводите операцию, — распорядился Даниил Евгеньевич.
— То есть? — Битнев успешно притворился непонимающим.
— Задержите того или тех, кто разыгрывает это представление с призраком.
— Значит, будем дожидаться полуночи? — уточнил Битнев.
— Глупые шутки, — сухо произнес Даниил Евгеньевич. — Кстати, Михаил Михайлович предполагает, что призрак Снегурочки по очереди изображают артистки Молочкова и Грушева. Шутят. И конечно, сегодня, зная, что в театре Михаил Михайлович, кто-нибудь из них непременно рискнет пошутить таким образом. Надо эти забавы прекратить. Заигрались девушки. Михаил Михайлович очень заинтересован в том, чтобы с этим покончить. Ведь это пятнает Большой театр. А имя Михаила Михайловича тесно связано с Большим театром.
Битнев и Степанов все эти слова хорошо уяснили. Но особенно Степанову запомнилось брошенное вскользь замечание Царедворского о злосчастной би- летерше, которая совершенно сошла с ума, без конца толкует о призраках, и потому следует ее уволить.
Полночь между тем миновала. Начинался новый день. Битнев и Степанов бродили за кулисами. У Битнева ныла еще не зажившая рука. В здоровой руке он держал купленную в уличном киоске газету, посвященную охоте и рыбалке. Степанову ничего не оставалось, как слушать пересказ статей о труднодоступных озерах Псковщины и прудах Подмосковья, так и кишащих ценной рыбой. Потом снова явился Даниил Евгеньевич.
— Что, уехал Сафьянов? — спросил Андрей Алексеевич.
— Михаил Михайлович останется до конца, пока все не выяснится.
— А девушки, то есть Молочкова и Грушева? — полюбопытствовал Битнев. — Они-то уехали?
— В том-то и фокус, что уехали, — Даниил Евгеньевич тоже все понимал. — Но ведь могут же вернуться, пройти через служебный вход.
— Но ведь служебный вход заперт, и видеокамера там работает.
— Значит, это не единственная возможность проникнуть в здание Большого ночью, — Даниил Евгеньевич усмехнулся.
Но Степанов решил продемонстрировать свою дотошность и извлек из кармана пиджака план театра.
— Вот. Все входы и выходы. Но все они сейчас как следует заперты и контро- лируются видеокамерами.
— Дай-ка мне план, — попросил строго Даниил Евгеньевич. Степанову ничего не оставалось, как вручить план началь- нику. Даниил Евгеньевич удалился с планом в руке.
— Василий, а ты в привидения веришь? — полюбопытствовал Битнев.
— Нет, не верю.
— А говорят, встречается такое.
— Говорят, что кур доят.
— А вдруг сейчас и появится? — Битнев лукаво поглядывал на коллегу.
— Да ну тебя, — Степанов замерз и пытался согреться, притоптывая.
— Эх! Жаль, не взяли поесть, и хорошо бы еще термос с горячим кофе.
Они вновь и вновь обходили закулисье. Потрескивала парусина. Донимали сквозняки. Тускло светили фонари. В ногах катался какой-то серый свалявшийся пух, должно быть, остатки искусственного снега. Вдруг сделалось особенно холодно ногам. Кажется, где-то открыли дверь. Ходуном заходила сценическая аппаратура. Что-то лязгнуло, хлопнуло.
— Глянь, воробьи, — удивился Битнев.
И вправду на сцену слетело несколько птичек. Какой корм они надеялись тут найти? Наверху снова что-то лязгнуло. Это была задняя крышка прожектора.
Тут зазвонил мобильник Степанова. Звонил Николай.
— Папка, ты где?
— На задании. А ты чего не спишь?
— Так, не спится.
— А как мама?
— Весь вечер смотрела телевизор в обнимку с Чумариком. Слушай, папа, а эта псина у нас навсегда поселилась?
— А тебе-то что?
— Да так, надоело… — загадочно ответил сын.
Степанов понял, что парню скучно и немного обидно, потому что совсем еще недавно любовь Маши принадлежала целиком и без остатка только милым Васе и Коленьке, а теперь к ним присоединился еще и пекинес Чумарик. Степанов еще немного поболтал с сыном, но вскоре разговор пришлось прекратить, поскольку внезапно зашевелилась правая кулиса. Было ясно, что кто-то осторожно эту кулису приподымает.