Сцена первая
Снег валил густыми липкими хлопьями. Степанов потопал на аккуратном коврике у двери, снял шапку и встряхнул ее. После холодной улицы коридор казался теплым и уютным. Коричневые плитки были усеяны частыми водяными капельками. В кейсе ключа не обнаружилось. Забыл! Пришлось давить на кнопку звонка. Зазвучала птичья трель. Жена встретила Степанова на пороге. Круглое ее лицо озарилось радостной улыбкой. Степанов чмокнул супругу в душистую щеку и потрепал по плечу.
На самом деле настроение у Степанова было самое что ни на есть паршивое. И собственно, по двум причинам. Во-первых, прожил с женой четверть века. За это время она успела здорово измениться. Но, значит, и он, Степанов, изменился, и далеко не в лучшую сторону. А во-вторых, на семейном совете решено было отметить юбилей дружной семейной жизни походом в Большой театр. Дело в том, что жена обожала оперу. А Степанов, напротив, не мог понять, как это возможно: просидеть в темном зале часа три, не отрывая взгляда от мелькающих на сцене длинных танцую- щих ног балерин и напряженно раскрывающихся ртов певиц. Но делать нечего! Надо порадовать милую супругу. А впрочем, в тещином трюмо под ручку с принаряженной и симпатичной, хотя и преждевременно располневшей Машей Василий Никитич выглядел еще хоть куда!
Знакомое здание Большого вдруг показалось ему маленьким, как парадный старинный чернильный прибор на широком письменном столе. Тяжелый бархатный занавес, украшенный золочеными гербами, выглядел, однако, вполне прилично. И все же Степанов припомнил разговоры о грядущем ремонте главного театра страны.
Давали «Снегурочку» Римского-Корсакова. Жена восторженно замерла в кресле. Степанов закрыл глаза. Так, по крайней мере, он не будет видеть Мизгиря, Купаву, Берендея и прочих персонажей, неестественно возвышающих голоса на фоне пестрых декораций. Степанов невольно думал о напряженной работе последних недель. Угроза терактов в столице снова сделалась вполне реальной. Василий Никитич тяжело вздохнул. Увлеченная музыкой Маша не обращала на него внимания. Степанов подумал о метал- лоискателях, установленных на входе. Исправно ли работают приборы, которые должны обеспечивать безопасность зрителей, труппы и многочисленного персонала, от гримеров до буфетчиц?
Раздались аплодисменты. Степанов тотчас открыл глаза и тоже захлопал в ладоши. Однако взглянул невольно не на сцену, а на одну из лож, близких к сцене. В ложе явно кто-то находился, но кто именно, мужчина или женщина, разглядеть не было возможности.
В антракте супруги Степановы прогуливались в фойе. Маша взволнованно рассуждала о постановке.
— Понимаешь, Вася, это совершенно новаторский подход! Вот, например, партию Леля поет мужчина, а ведь это партия для женского голоса! А ты заметил, что Весна, мать Снегурочки, не поет, а танцует?
Степанов хотя и слушал вполуха, но все-таки ответил почти адекватно:
— А что, она не должна танцевать?
Так сказать, вопросом на вопрос!
Маша рассмеялась, весело и совсем необидно:
— Да, конечно же, она должна петь!
Теперь засмеялся и Степанов. Он взял Машу под руку и слегка прижал к себе. Степановы жили дружно и практически никогда не ссорились.
Василий Никитич едва успел подумать, что никого из знакомых наверняка не встретит, как тут же прямо навстречу ему и Маше двинулась нарядная улыбающаяся пара. Плотный мужчина одет был дорого и безвкусно, в отличие от своей дамы. Идеальную фигуру красотки облегало платье явно парижского происхождения, шею украшало бриллиантовое колье, на вид камни представлялись настоящими. Спутник дамы дружески улыбнулся Степанову, и Василий Никитич тотчас вспомнил его.
Банкир Овчинников, как это частенько случается в наши дни, проходил по делу о крупном финансовом преступлении. Вел это дело как раз приятель Василия Никитича, Андрей Битнев. Вину Овчинникова не доказали, подозреваемые, что называется, легко отделались, но возглавляемый Овчинниковым банк все же лопнул.
Однако теперь банкир выглядел вполне довольным жизнью. Он, казалось, был рад встрече и охотно познакомил Степановых со своей дамой, назвав ее Амалией. Зашел разговор о том, где лучше сидеть в зале Большого. Амалия хихикала и говорила капризным голоском содержанки «нового русского». Гриша Овчинников насмешливо спросил следователя, как быть, если на сцену вдруг выскочат вооруженные до зубов террористы.
— Да, да! «Норд-ост»! — тотчас припомнила темноволосая Амалия.
Степанов нахмурился. Подобные шутки не представлялись ему уместными, где бы то ни было! Маша, почувствовав настроение мужа, сжала его локоть. Но тут в теплом воздухе фойе призывно зазвенело. Пора было возвращаться в зал. Обе пары заспешили. Овчинников беззаботно помахал рукой:
— Привет! Привет передавайте Андрею Алексеевичу от безработного банкира!
Во время следующего антракта Степановы уже не встретили банкира и его Амалию. В буфете цены оказались сумасшедшие, но все же Василий Никитич купил жене эклер и чашечку кофе, галантно усадил ее за столик, а сам пустился разглядывать фотографии ведущих певцов и танцовщиков. Портреты были эффектные, отлично отретушированные.
Спектакль подходил к концу, и следователь приободрился. А когда Снегурочка вступила в костер и вдруг словно растаяла, Степанов даже удивился, как это сделалось, что это за оптический фокус такой!
В зале долго не смолкали аплодисменты. Экспериментальной постановке дружно хлопали. Раздались громкие крики: «Бис! Браво!» Зрители не спеша поднимались со своих мест, теснились в проходах. Какие-то молодые люди, одетые вызывающе пестро, вопили, прикладывая ладони ко рту:
— Томская! Том-ска-я!
Несколько пожилых служительниц
визгливо вторили им, обнимая пышные охапки цветов.
Жена Степанова заразилась общим энтузиазмом и тоже отбивала ладони, выкрикивая: «Браво!» Василий Никитич улучил момент и наклонил голову к ма- ленькому уху жены.
— Кто такая Томская? — громко прошептал он.
— Снегурочка! — ответила Маша, почему-то тоже громким шепотом.
Степанов наконец разглядел оперную приму как следует. Ничего особенного. Певица как певица. Полноватая, в аляповатом сарафане, на голове — кокошник, на грудь спускаются искусственные ярко-блондинистые косы, на лице — слишком яркий грим. Он попытался вспомнить, как пела Томская. Кажется, и вправду хорошо!
Тенору Лелю также много аплодировали. Аплодировали и Весне, о скандальных похождениях которой многие в московском «высшем свете» были осведомлены. Хлопали и бархатному баритону Мизгирю. Аплодисменты волнами прокатывались по галерке, балконам, партеру и ложам. Степанов вдруг подумал, что напрасно пожадничал и не купил цветов. Как было бы приятно Маше увидеть кого-нибудь из исполнителей с букетом, который принес в театр ее муж! Когда еще они попадут в Большой!
Зрители медленно покидали зал. Степанов удерживал жену под руку. Напоследок он оглянулся и случайно заметил, как покачнулась на сцене Томская. Мизгирь и Лель подхватили певицу. «Должно быть, устала! — предположил Степанов. — Нелегкая все же это работа: распевать арии почти три часа кряду!»
Все устремились за пальто и шубами.
Зрителей выпускали из боковой двери, парадный ход был уже заколочен в ожидании ремонта. Степанов вынул ключи, затем помог жене сесть в машину. Внезапно на тротуар с характерным грохотом посыпались осколки. Степанов резко вскинул голову. Так и есть! Окно на четвертом этаже было разбито. В ярком световом прямоугольнике метались две темные фигуры — мужчина и женщина. Она рвалась к окну, он тащил ее прочь. Отчаянный женский вопль летел вниз. Многие приостановились. Маша, опустив стекло, выглянула с любопытством. Степанов колебался. Может быть, взбежать по ступенькам, вернуться, узнать, в чем дело? Или глупо вмешиваться в чужую семейную ссору?
Зрители расходились и разъезжались. Мимо скромного авто Степанова пронесся роскошный красный «Ягуар». Появился Овчинников в дубленке и усадил свою Амалию, укутанную в норку, в представительный, хотя и несколько уже старомодный «Мерседес». Степанов твердо решил не возвращаться в театр, а ехать домой.
На другой день следователя ожидал неприятный сюрприз. Дело об исчезновении певицы Томской. Убийство?