Опубликовано

Трупы Большого театра. Митрофанов & Сорокин

Сцена двадцать девятая

Весна вступала в свои права. По ночам Степанову не спалось. Он вертелся с боку на бок, считал до тысячи — ничего не помогало. В ту ночь его разбудил подкравшийся потихоньку пекинес. С трудом заснувший Степанов открыл глаза. Кажется, за окном шел дождь. Потом завыла автомобильная сигнализация. К ней присоединилась еще одна и еще. Конечно, вряд ли угонщики стали бы покушаться на машину Степанова. Это ведь не какая-то иномарка. И все-таки. Береженого бог бережет. Степанов не мог понять, заработала ли сигнализация, установленная в его машине. Ее звуки вполне могли затеряться среди гудения и пения сигнальных устройств, установленных на других автомобилях. Степанов не хотел будить Машу и потому на цыпочках прошел на кухню и там высунулся в окно. На макушку капнуло дождем. Степанов пригляделся и увидел рядом со своей машиной фигуру… Снегурочки. На ней был тот самый нарядный светлый костюм, в котором Снегурочка в последнем действии бросается в костер. Женщина в оперном одеянии расхаживала возле машины Степанова явно с агрессивными намерениями. Она что есть силы пинала колеса, а потом, сняв туфлю, застучала по ветровому стеклу.

Степанов вернулся в спальню и быстро, наспех оделся, натянул тренировочные штаны, надел рубашку, в коридоре накинул куртку и обулся в кроссовки. Он закинул на шею ремень кобуры, запахнул полой куртки табельный пистолет и, не дожидаясь лифта, помчался вниз, прыгая через две ступеньки.

Сильный дождь тотчас вымочил его до нитки. Степанов машинально поднял воротник куртки. За шумом дождя женщина не расслышала его шагов. Он подскочил к ней и крепко обхватил со спины. Она дернулась, пытаясь сопротивляться, но следователь уже развернул ее лицом к себе. Перед ним в костюме оперной Снегурочки стояла Грушева. Она отчаянно рыдала и так же, как и Степанов, промокла до нитки.

Степанов, удерживая Грушеву одной рукой, выключил сигнализацию. В небе блеснула молния.

— Ну вот и грозы начались! — воскликнул Степанов.

— Спасите! Меня хотят убить, — подала голос Грушева.

Степанов поспешно оглянулся. Нет, вокруг не было ни души, никто за ними не следил. Он обнял Грушеву за плечи и повел в подъезд.

В подъезде девушка несколько успокоилась. Степанов сунул руку в карман, нащупал носовой платок и протянул ей. Она послушно вытерла мокрое лицо.

— Пойдемте к вам, — всхлипнула Грушева.

Степанов покачал головой:

— Нет, не стоит. Мои не должны знать слишком много.

Грушева дрожала от холода. Степанов снял куртку и накинул ей на плечи. Они присели на широкий подоконник.

— Рассказывайте, — сказал Степанов.

— Против меня составлен заговор. Меня хотят убить. Во главе этого заговора — Вера Молочкова и Сафьянов. Понимаете, я должна была петь Снегурочку во втором составе, то есть дублировать Величаеву.

— Подождите, а кто же теперь должен был петь вашу партию, партию Купавы?

— Какая-то Амалия!

— Ага! И что же дальше? Вам довелось петь Снегурочку?

— Довелось. И, поверьте, я пела не хуже иных.

— А как же балет? Ведь вместо оперы Римского-Корсакова должен был идти балет Чайковского!

— Да, да, две Снегурочки, опера Римского-Корсакова и балет Чайковского. Но худсовет балет не принял. И, надо сказать, мне это стоило определенных усилий. Но я не могла не выступить против! Понимаете, они хотели совершенно испортить все! Чайковский задумывал совершенно другое. А эти, Грибаков и Царедворский, главным героем сделали царя Берендея, представляете? Его должен был танцевать Саскаридзе. Какой-то гомосексуализм вместо балета. Лель в черном трико, царь Берендей — в белом, Мизгирь — в золотом, а Снегурочка — нежно-голубая. А ставить должен был Жуй, знаете, такой «французик из Бордо», во Франции никому не нужен, а у нас считается авангардистом. Ненавижу!

— Ну, успокойтесь.

Грушева высморкалась.

— Короче, — продолжала она, — той гадостью поганить сцену Большого не будут. Пусть этот дурацкий балет идет на Кремлевской сцене, а мы как пели «Снегурочку» Римского-Корскова, так и будем петь. И вот за мной вдруг стала охотиться Томская или какая-то тетка, похожая на нее. Да что вы глаза вытаращили?

— Удивляюсь. Но как же она проникает в театр?

— Как? Она тридцать пять лет на сцене Большого, знает все ходы и выходы. И у нее, конечно же, помощники. Да и Сафьянов, я думаю, в курсе. Томская жива! Она — ясное дело — решила, что во всех ее несчастьях виновата Величаева. И, может быть, Галина и права. Величаева в ужасе, заперлась у себя в квартире. А меня вот подставили вместо нее. А я вам так скажу: если Томская и вправду жива, то пиши пропало! Она петь свои партии никому не даст, особенно Снегурочку! И вот сегодня, сегодня…

— Вы убедились в том, что Томская действительно воскресла? — Голос сле- дователя прозвучал иронически.

— Очень даже возможно.

— И вы думаете, она проникла в театр в маске?

— Да какая разница! Главное, что она наверняка встречалась с Сафьяновым. Я даже предполагаю, что он уговаривал ее ничего не предпринимать. Но разве Томскую уговоришь! Ну, так вот, поступило приглашение от Сафьянова: дружеская посиделка после спектакля. Приглашение Сафьянова — это приказ. Стол накрыли в директорском кабинете. Я хотела переодеться, но Молочкова передала, что Мих-Мих хотел бы всех видеть в костюмах и в гриме. Меня усадили в центре, заставили петь. Ланина сидела рядом, усердно подливала мне.

— Кто еще был за столом?

— Кто? Да все, кого вы знаете. Сафьянов, Ланина, Молочкова, Грибанов, медики наши, Грубер и Книгин. Ах да, еще такой парнишка, по прозвищу Юпитер, он должен был Леля танцевать в этом дурацком балете. Представляете, он еще студент балетного училища, а уже уехал в Нижний с сольной программой. Ну, и конечно, новый директор Смирнов. Говорят, он в погонах. Величаевой не было. Я вскоре устала, мне уже хотелось разгримироваться, переодеться. Меня раздражала Молочкова с ее глупыми репликами. Я решилась уйти в туалет, на другой этаж, где лампы не забрызганы штукатуркой. Ведь у нас в театре вечный ремонт. Тимошенков заметил, что я опьянела, предложил проводить. Но я отказалась. Тимошенков — мужик добрый, но и приставать мастер. Ну, я прошла в туалет, все нормально. Но голова все-таки кружится. Выхожу. Смотрю, Величаева стоит в сарафане Снегурочки, в руках какой-то тесак, лицо злое. Ясное дело, убьет! Не знаю, что делать. Думаю, может, она с ума сошла. Начинаю говорить так ласково, как с безумными разговаривают: «Здравствуйте, Анастасия Макаровна…» А сама соображаю, как бы сбежать. И вдруг замечаю, что она вовсе не на меня смотрит. Я скосила глаза. Батюшки! А там еще одна Снегурка. Я потихоньку стала отступать в большой коридор. А мне навстречу — вы не поверите — третья Снегурочка. Идет, качается, будто березка на ветру.

— А сколько всего в театре костюмов Снегурочки?

— Не знаю. Наверно, несколько. Но я дальше вам расскажу. В общем, я назад в туалет бегу, разбиваю в туалете стекло. Невысоко, второй этаж. Я по крыше подсобки так и покатилась, по наклонной плоскости. И что же вы думаете? За мной с криком лезет Величаева и прыгает.

— Может быть, вам показалось? Вы не ошиблись?

— За кого вы меня принимаете! Я ведь от страха совсем протрезвела.

— Ну, хорошо, одна Снегурочка — Величаева, а две другие кто?

— Как я могла разглядеть? Мне не до того было. Я жизнь свою пыталась спасти.

— Вас могли разыграть. Вы сами говорите, что много выпили. Наконец, вам могли что-нибудь такое подлить в бокал.

— Ну, не знаю. Выскочила я на улицу. Уже моросило. Я искала такси. А уже поздно, машин нет. И еще вот что: я когда бежала, услышала выстрел за спиной, и женские голоса кричали, как будто ссорились.

— Вы думаете, это Снегурочки ссорились?

— Да, я так думаю. У вас сигареты есть?

— Я не курю.

— Жаль.

— И вам бы не надо. Это же вредно для голоса.

Грушева с досадой отмахнулась.

— А Величаеву вы потом видели?

— Нет.

Грушева теперь выглядела осунувшейся, усталой. В окно было видно, что небо посветлело. Степанов подумал, что скоро соседи по подъезду поведут выгу- ливать собак.

— Я думаю, что это Сафьянов и Молочкова устроили. Больше некому, — произнесла Грушева.

Ее знобило. Она плотнее закуталась в куртку следователя, отвернулась от него и посмотрела в окно.

— Послушайте, возле вашей машины какие-то мужики ходят.

Степанов тоже посмотрел. Нет, певица не ошиблась. Возле машины и вправду ходили какие-то темные фигуры.

— Посмотрите, в кармане нет мобильника? — попросил Степанов.

— Нет. Ничего нет.

Степанов снова посмотрел в окно. Да, какие-то подозрительные типы. И вдруг по лестнице зашуршали чьи-то шаги.

— Вася, Вася, — донесся знакомый голос.

Это была Маша, в халате, босые ноги в шлепанцах, голова повязана пестрой ко- сынкой. Она с неподдельным интересом рассматривала собеседницу мужа.

— Познакомься, Машенька, — начал Степанов, чувствуя комизм ситуации. — Это вот Ирина Анатольевна Грушева, певица, солистка Большого театра.

Женщины сдержанно поздоровались. Выглядели они, конечно, забавно: одна полусонная, в халате, другая — в испорченном дождем оперном костюме.

— Маша, ты мобильник случайно не захватила с собой? — полюбопытствовал Степанов.

— Представь себе, нет, — в голосе жены послышались насмешливые нотки.

Степанов снова глянул в окно. Неизвестные дергали дверцы его машины. Дальше медлить не имело смысла. Он кинулся вниз по лестнице.

Увидев Степанова, потенциальные угонщики на мгновение замерли. Следователь шагнул им навстречу. В руке одного из злоумышленников блеснул лом. Он держал оружие в левой руке; должно быть, был левшой. Степанов наставил на этого наглеца пистолет.

Внезапно Степанов почувствовал резкую боль в кисти. Второй нападавший ударил его резиновой дубинкой со стальным стержнем. Удар пришелся по пистолету и задел кисть. Пальцы Степанова были разбиты в кровь. Пистолет, громыхая, проскакал по крышам припаркованных автомобилей.

Нападавшие поспешили воспользоваться короткой растерянностью Василия Никитича, быстро заломили ему руки за спину, пригнули его к капоту машины, намереваясь ударить головой о капот. Но Степанов недаром был человеком трени- рованным. Он ухитрился подтянуться, обхватывая руки противников, затем двинул их пятками по ногам. Негодяи невольно ослабили хватку. Тогда Степанов саданул их локтями в подбородки. Теперь он был свободен и побежал.

Бандиты ринулись за ним. Он вскочил на капот своей машины. Сигнализация заработала бешено. Он бил бандитов ногами, в голову, в грудь, куда придется. Вокруг пели и гудели сигнальные устройства автомобилей. Вот-вот должны были проснуться жильцы соседних домов. Но вошедшие в раж бандиты уже не думали о том, что люди могут вызвать милицию. Степанов не мог не заметить, что его противники находятся в отличной физической форме. Бандиты колотили Степанова дубинками там, куда могли дотянуться. Лом валялся неподалеку, резко отброшенный. Нападавшие вскочили на крыши соседних автомобилей, чтобы удобнее было подбираться к жертве. Краем глаза Степанов заметил юркую «A4», мигавшую фарами. Казалось, машинка мигала, призывая громил скорее покончить с ним.

Один из нападавших прыгнул к Степанову. Крыша задребезжала. Но Степанов был начеку. Мощный удар в пах опрокинул громилу. Тот скатился вниз и боковым зеркалом рассек висок. Пытаясь удержаться, он дернул Степанова за рубашку, плотная материя затрещала по швам.

Второй нападавший, увидев печальную судьбу своего сотоварища, угомонился. Он бросил дубинку, подхватил пострадавшего под мышки и потащил. Теперь они должны были добраться до машины, на которой приехали. Из машины вышли водитель и огромный плечистый мужик. Степанов поднял с земли дубинку и погрозил в их сторону. Они сделали шаг назад. Степанов вспомнил о женщинах, оставленных в подъезде, и поторопился вернуться.

На лестничной площадке он никого не обнаружил. В квартире же застал тишь, гладь да божью благодать. Маша и переодетая в одно из ее платьев Грушева дружески пили чай.

— Ну вот, — начала жена, — Ира мне все рассказала. — Чувствовалось, что ей льстит знакомство с артисткой. Но тут же Маша заметила, как выглядит ее муж. — Вася! Что с тобой? Немедленно в ванную!

Когда Степанов вернулся на кухню, ему оставалось лишь присоединиться к чаепитию.

— Так что же все-таки случилось? — спросила Маша.

Грушева смотрела на следователя испытующе.

— Да в общем ничего страшного. Машину хотели угнать.

— О господи!

Но Степанову сейчас не хотелось всех этих охов и вздохов. Поэтому он поспешил переключить внимание жены на что-нибудь другое.

— Маша, а почему мой мобильник красуется посреди стола?

— А это мы с Ирой решили записать ее показания, то есть все, что она мне рас- сказала.

— Молодцы, — похвалил Степанов.

— Пойдем, Ира, я тебя уложу, ты ведь всю ночь не спала. — И Маша увела Гру- шеву в гостиную, где обычно ночевали припозднившиеся гости или приезжие родственники.

Страницы ( 30 из 34 ): « Предыдущая1 ... 272829 30 31323334Следующая »