Ленин и Керенский. Часть II.

      Оппозиционная акция студентов была возобновлена на следующий день в четверть первого на том же месте, в главном зале. Керенский принял деятельное участие в освистывании звуков “Коль славен наш Господь в Сионе” и хоровом скандировании выкриков: “Долой Боголепова!” В то время Боголепов занимал должность министра народного просвещения царского правительства. Вечером студенты праздновали событие, разделившись на две «фракции»: «народническую” и “марксистскую”. Керенский с самого первого своего прикосновения к политике определился с политическими предпочтениями: он присутствовал на собрании “народников”.

      Как пишет исследователь жизни А. Керенского В.П. Федюк: «Год спустя, уже будучи студентом второго курса, Керенский произнес свою первую политическую речь. Все было так же, как и год назад. Вновь огромная толпа запрудила лестницу центрального входа. Повинуясь внезапному порыву, Керенский поднялся на верхнюю ступень и громко призвал присутствующих помочь народу в его освободительной борьбе. Ответом ему были шумные аплодисменты. Самое интересное, что сам он не запомнил, что говорил и по какому поводу. Это нельзя списать на провалы в памяти – она не подводила Керенского и в глубокой старости. Скорее здесь нужно искать другое объяснение. Керенскому уже тогда не важно было, что он говорит. Куда важнее, чтобы его слушали и аплодировали ему. Керенский играл в политика, как он будет играть уже на всероссийской сцене спустя полтора десятка лет». Сам Керенский много лет спустя, в эмиграции, сказал Г. Боровику, что он не помнит ни одной своей произнесенной речи, поскольку сразу после произнесения он впадал в бессознательное состояние, которое напрочь вычеркивало содержание этой речи. Суть собственных речей Керенский узнавал на следующий день из газет. В отличии от Ленина Керенский никогда специально не готовился к произнесению речей, все речи он произносил экспромтом.

      Первый опыт политической деятельности повлек для Керенского дисциплинарное наказание: на следующий день его вызвали к ректору, профессору А. X. Гольсистену, который предложил ему взять отпуск и пожить некоторое время вместе с семьей, в Ташкенте. В столице Туркестана Керенский, по его словам, ощущал себя “ссыльным” и гордился этим чувством. Тогда он осознал, что диплом юриста обеспечивает более прямой и близкий путь в большую политику и политическую карьеру. По этой причине, проучившись год на историко-филологическом факультете, Керенский принимает решение перейти на юридический факультет, учеба на котором давалась ему легко. На втором году университетской жизни один из его случайных знакомых – Сергей Васильев, студент Института инженеров путей сообщений, познакомил Александра со своей двоюродной сестрой Ольгой Барановской, она была слушательницей Высших женских (Бестужевских) курсов. В июне 1904 года, через неделю после получения Александром диплома, они с Ольгой обвенчались в Воскресенской церкви села Клинки Казанской губернии, поблизости от которого находилось имение Барановских. В апреле 1905 года у молодых супругов родился первенец – сын Олег, в 1907 году – второй сын, Глеб. Вместе с тем семейная жизнь уходит на второй план. Главным делом в жизни Керенского становится политика.

     Об этом свидетельствует сам Керенский: «Как-то, получив еженедельную почту, я открыл газету и первое, что бросилось в глаза, – сообщение об убийстве министра внутренних дел В. К. Плеве. Трудно описать гамму чувств, охвативших меня, да, наверно, и очень многих других людей, узнавших об этом событии: смесь радости, облегчения и ожидания великих перемен”. Новым министром внутренних дел был назначен князь П. Д. Святополк-Мирский. Он пользовался репутацией человека либерального склада и в одном из первых своих интервью заявил о начале эпохи единения власти с народом. В оппозиционная прессе лидеры либералов заговорили о начале “политической весны”. Керенский почувствовал, что время его настало и сулило ему политическую карьеру: политические комбинации, пламенные речи, газетные отчеты и всероссийское признание – к этому он был готов и способен. Первым делом Керенский поспешил вступить в коллегию адвокатов и иметь официальный статус. Для вступления в коллегию требовалось иметь поручительства трех известных в адвокатском мире лиц. Керенский представил рекомендации от бывшего прокурора Ташкентской судебной палаты, бывшего губернатора и члена Государственного совета сенатора А. Ф. Кони. Керенский (старший) своими связями обеспечил поручительство первых двух лиц. С Кони помог связаться общий знакомый – публицист “Русской мысли” Гольцев. Однако, коллегия отклонила его кандидатуру, увидев в претенденте выскочку, пытающегося решить все проблемы чужими руками.

      Амбициозный Керенский, по его же словам, пришел в ярость и собирался вообще отказаться от карьеры защитника, но друзья уговорили его повторить попытку. Собрав менее именитых поручителей, Керенский был зачислен в адвокатское сословие и поступил в помощники присяжного поверенного Н. А. Оппеля. Огромное денежное приданое его матери делало возможным для Керенского отказаться от ведения гражданских или общеуголовных дел, сделав объектом внимания уголовные дела с политической подоплекой. Это обстоятельство отличает его от Ленина, который был вынужден заниматься неполитическими уголовными делами ради денег и средств для пропитания собственной семьи. Для Керенского такой жизненной дилеммы не существовало: он должен был выступать на политических процессах, поскольку его целью являлась политическая карьера.

      Кроме того, Керенский организовал прием в Петербургском Народном доме, организованном известной благотворительницей графиней С. В. Паниной, масонским деятелем, что станет, впрочем, известным только после желтого Февраля. Керенский, будучи премьером назначит графиню товарищем (заместителем) министра общественного призрения. Графиня Панина станет второй женщиной в истории Россия, вошедшей в состав правительства России. Первой была сестра Петра I Софья, возглавлявшая правительство при малолетнем брате. Очевидно, что уже в это время Керенский был замечен масонскими кругами страны. Первый «прокат» Александр Керенского в общественной жизни обеих столиц произошел в ноябре 1904 года, когда по стране прокатилась волна празднования 40-летия судебной реформы Александра II. Юбилейные вечера и банкеты использовались оппозиционными политиками для оглашения противоправительственных деклараций. Участие в этой игре, явившейся прелюдией к первой русской революции, живейшим образом принял и Керенский.

    Не случайно, за несколько дней до Кровавого воскресенья в Петербурге начали широко распространяться слухи противоправительственной направленности с требованием введения либеральных свобод. Оппозиционеры вполне угадали момент времени, когда власть можно было спровоцировать на неадекватную реакцию на волне мнимой революционности общества. Весьма интересно, что накануне шествия, в субботу, оппозиционеры из либеральных кругов направляют комиссию во главе с Горьким к министру внутренних дел Святополк-Мирскому с предостережением правительства от необдуманных мер. Горький, по сведениям Нины Берберовой, являлся крупной фигурой в масонских кругах, будучи непосредственно связанным с «головной» организацией – «Великим Востоком Франции».

    Историки утверждают, что нахождение Керенского в тот день в эпицентре событий было случайным явлением. Но в свете выше указанных фактов это обстоятельство не выглядит случайным. Сам Керенский следующим образом описывает события Кровавого воскресенья: «Вдоль всего Невского проспекта двигались, направляясь из рабочих районов, ряд за рядом колонны спокойных, с торжественно-важными лицами, одетых в свои лучшие одежды людей. Гапон, шедший во главе процессии, нес крест, а многие рабочие – иконы и портреты царя. Нескончаемое шествие текло весьма неспешно, и мы пошли рядом с ним вдоль всего Невского проспекта начиная с Литейного. На улицах собрались толпы людей, все хотели видеть происходящее своими глазами, все испытывали чувство необычайного волнения”. Когда процессия дошла до Александровского сада, со стороны здания Генерального штаба раздались залпы и в процессии многие люди повалились на землю. Керенский вспоминал: “Не могу передать состояния ужаса, охватившего нас в тот момент. Было совершенно очевидно, что власти совершили чудовищную ошибку, что они абсолютно неправильно поняли умонастроения толпы”.

       Провокация либералов и оппозиционеров против легитимной власти удалась, как нельзя лучше, и, немедля, на следующий день состоялось экстренное собрание петербургских адвокатов, в подготовке которого самое активное участие принял Керенский. Заговорщики провоцировали власть и далее: когда властями еще через день были арестованы члены комиссии Горького, то, вместо начала обычного судопроизводства, либеральные круги обострили ситуацию, возбудив в прессе, которая была им полностью подконтрольна, очередную волну «общественного протеста» с приложением очередного соответствующего воззвания, под которым стояли 217 подписей, среди которых, в числе первых, была подпись помощника присяжного поверенного Керенского. Так, Керенский впервые был взят властью под подозрение ввиду отсутствия у него элементарной гражданской лояльности существующему легитимному порядку, а фамилия Керенского вошла в соответствующие реестры «борцов за свободу».

     В качестве члена комитета по общественному расследованию событий 9 января, Керенский становится заметной политической фигурой, хотя он был определен только к задаче распределения денежной помощи среди пострадавших. Царский указ от 18 февраля 1905 года на имя министра внутренних дел А. Г. Булыгина, предписывавший последнему подготовку законопроекта о введении законосовещательного представительного органа, Керенский встретил как промежуточную победу оппозиционеров на пути к овладению верховной властью: “Теперь избранники народа по праву вмешаются в бесконтрольное хозяйничанье русского государства, а затем, уже будет гораздо легче добиться всех остальных “прав”.

      В мае Керенский срочно выехал в Туркестан, где задержался надолго и был оторван от политической жизни. Важнейшие события 1905 года он наблюдал издалека: восстание на “Потемкине”, заключение мира с Японией, стачки и манифестации, охватившие страну мощной волной. Запалом всех этих событий было Кровавое воскресенье, подготовленное эсерами, социал-демократами, народниками, фрондирующей аристократией и либеральными кругами и ставшее подлинным политическим трамплином в большую жизнь для Александра Керенского.

    В Петербург Керенский вернулся только в середине сентября. В России шла первая русская революция. Огонь революции то затихал, то разгорался в обеих столицах попеременно. Москву девятый вал революции захлестнул с начала октября: началась стачка, перешедшая затем в вооруженный мятеж – так называемое Декабрьское вооруженное восстание на Красной Пресне. Это была кульминация революционной лихорадки, охватившей все слои общества.

      В ночь на 17 октября 1905 года Керенский получил только что отпечатанный в типографии царский манифест о даровании обществу основ гражданских свобод и обещании, что никакой закон не может быть принят без одобрения народных представителей, избранных в Государственную думу. Для Керенского это явилось началом новой эры в истории России, когда государственная власть переходит в руки избранного меньшинства заговорщиков. По своим взглядам он был скорее либералом, нежели социалистом, народнический дух подпольной борьбы он не изжил до конца своей головокружительной карьеры, и это обстоятельство роднило его с русским политическим масонством. Керенский в эту пору увлекся идеями народных социал-демократов, в практической работе тяготел к эсерам, но его социальное положение обязывало казаться либералом и тайным масоном. Этот сложный гордиев узел политических взглядов останется до драматических событий Октября 1917 года.

      «Нервическая революционность» Керенского приводит его к крайним действиям: он пишет революционное воззвание гвардейским офицерам, которое должен был распространять его шурин-офицер, под воздействием кузена его жены Сергея Васильева вступает в подпольную группу под названием “Организация вооруженного восстания”, налаживает выпуск эсеровской газеты «Буревестник», первый номер которой выйдет в середине сентября. Правилом хорошего тона того времени было финансирование революционных акций богатыми людьми России. Керенскому его подпольную деятельность финансирует Н. Д. Миронов, сын богатого столичного коммерсанта. На деньги Миронова был налажен выпуск листовок и подготовлен выпуск газеты леворадикального толка. Через Миронова и Евгению Моисеенко, учащуюся Бестужевских курсов, Керенский устанавливает связь с Боевой организацией эсеров. На связи у него находится брат Евгении, Борис Моисеенко, ближайший сподручный Е.Ф. Азефа. Керенский готовится для исполнения теракта против царя. Впрочем, последнее обстоятельство никем, кроме самого Керенского, не подтверждено. Революционные метания Керенского не остались без внимания департамента полиции МВД: в ночь на 24 декабря полицейские препровождают адвоката Керенского в «Кресты» на том основании, что он имел на квартире револьвер с двумя коробками патронов к нему без надлежащим образом оформленного разрешения. Интересное воспоминание оставил А.Ф. Керенский об этом эпизоде много лет спустя. Он говорил, что, выходя на ночную улицу, остро и глубоко вспомнил родной Симбирск, Александра, Ольгу и Владимира Ульяновых. Последняя оговорка особенно ценна, поскольку может свидетельствовать о том, что в последние полтора месяца он непременно виделся с Лениным. Последний прибыл в северную столицу из эмиграции в начале ноября 1905 года, а Керенский – из Туркестана в сентябре. Ленин еще в Швейцарии согласовал с эсеровскими руководителями, в особенности, с ее лидером В. Черновым совместные революционные мероприятия в России.

      В эти же дни в «Крестах» сидел другой видный эсер В. М. Зензинов, также участник эсеро-большевистского совещания в Швейцарии в апреле 1905 года во главе с Г. Гапоном. Зензинов останется одним из самых близких соратников Керенского и не покинет его даже в эмиграции, сохраняя неразрывность масонской связи. Через три недели помощник прокурора официально предъявил Керенскому обвинение в причастности к подготовке вооруженного восстания и принадлежности к организации, ставящей целью свержение существующего строя. Не дослушав обвинение до конца, Керенский потерял сознание от приступа перманентной истерии, но его привели в чувство и заставили подписать необходимые бумаги. Через месяц, 5 апреля, Керенского выпустили из-под ареста. Считается, что проживавшая в Петербурге двоюродная тетка Керенского, Н. Г. Троицкая, имевшая связи в кругах высшей бюрократии, добилась освобождения Керенскому на условии ссылки в Ташкент.

      Пребывание в тюрьме способствовало общественной популярности Керенского и его профессиональной и политической известности. За Керенским закрепилась репутация «узника самодержавия». Он обзавелся широкими знакомствами в подпольной среде. Керенский удачно совместил в своем дальнейшим жизненном пути «работу на революцию» и неуклонное продвижение вверх по карьерной лестнице.

   Керенский вернулся в столицу из ссылки в Ташкент в середине августа 1906 года. В.П. Федюк отмечает: «…царившая в стране атмосфера была идеальна для адвоката, решившего специализироваться по политическим делам. Пребывание в тюрьме заставило Керенского определиться окончательно — никаких гражданских, никаких уголовных процессов, только политика. Но вчерашнему студенту, не имевшему никакого опыта, пробиться в замкнутую адвокатскую корпорацию было очень трудно. Среди знакомых Керенского был молодой петербургский адвокат Н. Д. Соколов». Последний в 1917 году станет особо доверенным лицом премьера Керенского, которое будет осуществлять негласные контакты с германскими властями. Кроме того, Н.Д. Соколов будет одновременно исполнять должность секретаря Петроградского совета.

     Но в то время Соколов и возглавляемая им корпорация адвокатов по политическим делам привлечет Керенского к ряду резонансных политических процессов: в конце октября 1906 года в Ревеле по делу группы местных крестьян, разграбивших имение помещика-барона; затем – дело так называемой «Тукумзской республики» в Риге, дело об экспроприации денег Миасского казначейства в уральском Златоусте, дело «Крестьянского братства» в Тверской губернии, дело Союза учителей в Петербурге; в 1912 году в Особом присутствии Правительствующего сената дело – армянской революционной партии, дело туркестанской организации партии социалистов-революционеров и прозвучавшее на всю Россию дело «Лензолота» – так называемый Ленский расстрел в Бодайбо. По последнему делу данные о жертвах сильно разнятся: правительственная комиссия сенатора С.С. Манухина установило это число в 85 человек; неправительственная комиссия адвоката А.Ф. Керенского – в 250. Для Керенского это была огромная победа. Ему было тридцать один год, а его имя уже попало на первые страницы газет. В этой поездке в Якутию Керенский встретится с ссыльной Екатериной Брешко-Брешковской, участницей легендарной «Народной воли», которая уже тогда получила всероссийскую известность и прозвище «бабушки русской революции». Брешковская произвела на Керенского столь сильное впечатление, что в Семнадцатом году он станет с ней неразлучен, чем заслужит в желтой прессе прозвище «геронтофила».

      Год спустя материалы, собранные общественной комиссией, были опубликованы отдельной книгой под названием «Правда о ленских событиях». Есть основания предполагать, что вся история с поездкой на Лену была затеяна Керенским и оппозиционными кругами для того, создать в общество образ нового либерального кумира, роль которого отводилась Керенскому. Она удачно совпало с началом избирательной кампании в IV Думу, которая являлась серьезным испытанием для публичной личности, избравшей карьеру политика. Общественная известность была лишь способом проложить дорогу наверх, но целью политика всероссийского масштаба являлось депутатское кресло.

     Осенью 1912 года состоялись выборы в Государственную думу. Механизм выборов был сословно-цензовый, когда все избиратели делились на основные сословия. Кроме того, выборы были многоступенчатыми. Избирательная кампания проходила на беспартийных началах, поскольку до того в России ни одна политическая партия не была формально легализована. На практике в первых Думах в рабочем порядке сложилось несколько партийных фракций, поделивших между собой депутатские места. Крупнейшими были фракции конституционно-демократической партии (кадетов) и Союза 17 октября (октябристов). Среди меньших по численности фракций самой известной была Трудовая группа. Она включала в свой состав депутатов неопределенно народнической ориентации и в раскладе политических сил находилась на крайнем левом фланге. В III Думе трудовики имели всего 14 депутатских мандатов и были заинтересованы в привлечении известных имен. По словам Керенского, переговоры с ним на эту тему начались еще в 1910 году, за два года до избирательной кампании. В IV Думу Керенский был избран депутатом от уездного города Вольска Саратовской губернии.  Заседания Государственной думы открылись 15 ноября 1912 года. Фракция трудовиков имела 10 депутатских мандатов. Председателем фракции был избран депутат от Тобольской губернии В. И. Дзюбинский, но фактическим главой Трудовой фракции стал Керенский.

    Ораторское мастерство политик приобретает именно в парламентских выступлениях. Оказалось, что опыт выступлений в суде не подходит для парламентской трибуны. Керенский привык к преувеличенной эмоциональности, к силе чувства, а не силе разума или логики: в этом таилась тайна убеждения присяжных. Очевидец первых опытов депутата Керенского позже вспоминал: «Он всегда слишком нервничал. Не без основания его называли неврастеником. Он обладал громким и излишне резким голосом, в речах его всегда слышались высокие крикливые ноты. Он никогда не говорил спокойно, и это слушателей иногда раздражало. Вообще, слушать его было довольно тяжело. Таков он был и в своих первых думских выступлениях». Керенский быстро усвоил правило, обязательное для любого публичного политика, — как можно чаще быть на виду. Он научился не гнушаться скандалов, если скандалы давали возможность попасть на первые полосы газет. Очень скоро в этом качестве стала мелькать и фамилия Керенского. Невнятно, но звучали в прессе голоса о принадлежности Керенского к масонским кругам.

    Русское правительство со времен Екатерины II не без основания видело в масонских ложах источник распространения либеральных и революционных мыслей и потому преследовало их наряду с другими нелегальными организациями.  В России возрождение масонства началось после первой революции. Русское масонство было в большой степени политизировано. Привлекательность масонства в российском обществе заключалась в возможности объединения на надпартийных принципах, более широких, чем партийные программы, классы или сословия. Большое значение имел элемент игры, не обязательно именно политического характера. Первый период существования в России политического масонства завершился созданием в 1912 году объединения «Великий Восток Народов России». Целью деятельности русских масонов была провозглашена борьба за политическое освобождение России. По этой причине масоны в первую очередь стремились расширить свои ряды за счет лиц, облеченных властью. Таковые были даже среди высшего бюрократического аппарата как военной, так и гражданской администрации. Нина Берберова указывает, что масонами были все великие князья, а также большая часть депутатов российского парламента.

     В 1911 году была создана думская ложа (или ложа «Роза»). Серьезного влияния в III Думе масоны получить не успели и потому особенно активно занялись вербовкой сторонников среди парламентариев нового созыва. Керенский вспоминал: «Предложение о вступлении в масоны я получил в 1912 году, сразу после избрания в IV Думу. После серьезных размышлений я пришел к выводу, что мои собственные цели совпадают с целями общества, и принял это предложение». Членство в масонской ложе давало Керенскому возможность обзавестись нужными знакомствами, опереться на организованную силу. С другой стороны, масонство было той почвой, на которой могли бы найти точки соприкосновения представители конкурирующих политических течений. Для Керенского же идея создания единого фронта либералов и социалистов была основополагающей в течение всего времени его пребывания в Думе. Керенский регулярно поддерживает связи с известными масонами – графом А. А. Орловым-Давыдовым, богатейшим аристократом, депутатом IV Думы, предоставлявшим обществу значительные средства и особняки для проведения масонских конвентов, и Н. В. Некрасовым, профессором Томского технологического института, члена кадетской фракции в III и IV Думе. Некрасов с 1909 года состоит в рядах масонов и быстро продвигается на этом пути до руководящих постов: в 1912 году становится секретарем Верховного совета «Великого Востока Народов России» и инициатором принятия Керенского в ряды масонов.

      Масоны составляли пусть не преобладающую, но влиятельную часть депутатов последней Думы. Однако Керенский и здесь сумел в короткий срок выдвинуться на первый план. Ему было легче, нежели многим. Представители крупных фракций, таких как кадетская, были связаны решениями партийного руководства. В отличие от них за Трудовой группой не стояла организованная политическая сила. Керенский был более свободен в своем поведении, ему ничего не мешало претворять в жизнь масонскую доктрину. В этом ему помогала структура масонских организаций, представлявшая собой разветвленную сеть полулегальных организаций, объединявших пестрый по составу контингент участников. Принадлежность к масонам давала одно, но очень ценное преимущество — возможность обзавестись полезными знакомствами в самых разных сферах. Керенский воспользовался этим максимально широко. Если проанализировать состав его ближайшего окружения в ту пору, когда он будет занимать различные министерские посты, мы увидим две группы: с одной стороны, молодые адвокаты, с другой — знакомые Керенского по масонским ложам. Обе группы еще более упрочили связи и отношения, когда разразилось совершенно неожиданное для русского общества резонансное «дело Бейлиса». Началась эта история в марте 1911 года, но стало привлекать внимание после того, как Бейлис стал главным подозреваемым и в качестве такового в июне 1911 года был взят под стражу. Процесс по делу Бейлиса начался в Киеве 25 сентября 1913 года.

      Керенский освещал процесс, печатая свои наблюдения в петербургской прессе. Невротическая революционность вновь дала о себе знать и по инициативе 23 октября 1913 года (то есть еще до завершения процесса) была созвана коллегия петербургских адвокатов. Керенскому не стоило большого труда добиться того, чтобы коллегия приняла резолюцию по поводу дела Бейлиса. Письмо подписали 25 петербургских адвокатов, в том числе П. Н. Переверзев (будущий министр юстиции в правительстве Керенского и публикатор документов в июле 1917 года о Ленине как германском агенте), А. В. Бобрищев-Пушкин, Н. Д. Соколов. Власти усмотрели в этом письме состав преступления, предусмотренного Уголовным уложением, как «распространение подметных писем». Слушания по «делу 25 адвокатов» проходили в окружном суде Петербурга: все обвиняемые были признаны виновными. Соколов, как один из основных авторов, и Керенский, как инициатор принятия резолюции, получили восемь месяцев тюремного заключения с последующим запретом занимать выборные должности. Реально Керенскому не пришлось отбывать приговор — его защищала депутатская неприкосновенность. Эта история скорее сыграла ему на пользу, так как в очередной раз подтвердила его репутацию политика демократической ориентации.

      В конце июня 1914 года Государственная дума завершила очередную сессию, и депутаты разъехались. Керенский известие о начале Великой войны застала в Самаре. Здесь в городском театре проходила его встреча с местными активистами; Керенского, как всегда, сопровождал «его второе я» – депутат Некрасов. Здесь они услышали крики газетчика: «Последние новости! Австрия отправила ультиматум Сербии!»  

     Дальнейшие события развивались молниеносно. 19 июля (1 августа по новому стилю) 1914 года Германия объявила России войну. На следующий день с балкона Зимнего дворца Николай II торжественно огласил манифест о начале войны. 26 июля состоялась однодневная чрезвычайная сессия Государственной думы. После речей председателя Совета министров И. Л. Горемыкина и министра иностранных дел С. Д. Сазонова по очереди выступили представители всех парламентских фракций. Лейтмотив был один и тот же — политические партии и национальные объединения заявляли о своей готовности отложить все споры и объединиться перед натиском врага. От имени фракции трудовиков выступал Керенский. В ту пору он был одержим идеей объединения всех социалистических партий на платформе защиты страны; в этом же духе была выдержана и его речь. На этом фоне диссонансом прозвучали декларации двух социал-демократических фракций. От имени большевиков выступил Г. И. Петровский, от меньшевиков — Н. С. Чхеидзе, которые в отношении к войне были почти единодушны. Социал-демократы осудили войну и заявили, что она ведется только в интересах буржуазией правительств воюющих стран. Большевистская фракция в IV Думе состояла из шести депутатов. Для разъяснения, изложенного в газете «Социал-демократ» и написанного Лениным манифеста «Война и российская социал-демократия» большевистское руководство приняло решение провести нелегальную партийную конференцию. Местом ее проведения был избран ближайший дачный пригород Петрограда — Озерки, куда можно было добраться на городском трамвае. Вечером 4 ноября 1914 года в дом Гаврилова, где проходила конференция, нагрянула полиция. Все, находившиеся там, в том числе депутаты, были арестованы.  В феврале 1915 года в Особом присутствии Петроградской судебной палаты состоялось слушание по делу депутатов-большевиков. Защитниками на суде были Керенский, Н. Д. Соколов и московский адвокат Н. К. Муравьев. Все обвиняемые были приговорены судом к бессрочной ссылке с последующим поражением в правах. Керенский по этому поводу выступил в Государственной думе с предложением считать большевистских депутатов членами IV Думы с сохранением им депутатского жалования. Это предложение было принято более чем двумя третями депутатского корпуса, кроме правых депутатов.

     Развал экономики, быстро прогрессирующая инфляция, фронтовые потери родных и близких людей быстро охладили патриотизм масс.  Весной 1915 года германско-австро-венгерским войскам удалось прорвать фронт русские войск. То, что произошло дальше, газеты назвали «Великим Отступлением». В короткий срок русские армии оставили Польшу, Литву, Курляндию. Фронт стабилизировался на линии, протянувшейся от Риги до Буковины и Бессарабии. Войска обеих сторон зарылись в окопы, началась многомесячная война на выживание. Страна переживала тяжелое время, но личные дела депутата Керенского складывались наилучшим образом. В 1915 году он уже официально стал главой фракции трудовиков и в этом качестве вошел в Совет старейшин Государственной думы. Популярность Керенского вышла за стены Таврического дворца, его публицистика печаталась в журнале со всероссийской известностью – «Северные записки». Эти месяцы были и временем бурной политической деятельности Керенского. Он не оставил планов объединения на общей платформе всех социалистических течений. С учетом же явного нежелания социал-демократов идти на такой контакт Керенский сосредоточился на установлении связей между различными народническими группами. Еще в конце 1914 года Керенский предпринял попытку объединения народников.

    16—17 июля 1915 года на квартире Керенского состоялась нелегальная конференция, в которой приняли участие три десятка делегатов от различных организаций трудовиков и правых эсеров, принявших решение об издании народнического печатного органа, о создании координационного центра народнических групп. К лету 1916 года политическое положение в стране серьезно изменилось. Неудачи на фронте, дороговизна и угроза голода стали причиной растущего недовольства. В этой ситуации легальная оппозиция явно противопоставила себя верховной власти в стране. В августе 1915 года крупнейшие парламентские фракции сформировали «Прогрессивный блок», вставший в жесткую оппозицию власти. Думские социалисты, к которым принадлежал и Керенский, не вошли в блок, но активно поддержали его.

    В августе 1916 года Керенский отправляется в Туркестан с целью проведения парламентского расследования обстоятельств, вызвавших восстание местного населения — казахов, киргизов, узбеков. За две недели Керенский помимо Ташкента побывал в Бухаре, Самарканде, Андижане. Позже, выступая с думской трибуны, он открыто заявил, что туркестанское восстание было спровоцировано грубой политикой центральных властей, произволом и взяточничеством чиновников на местах.

    В сентябре 1916 года министром внутренних дел был назначен товарищ (заместитель) председателя Государственной думы А. Д. Протопопов, который, как Ленин и Керенский, был из Симбирска. Царь, остановившись на кандидатуре Протопопова, рассчитывал через него установить рабочие отношения с депутатами Государственной думы. Надежды эти не сбылись, поскольку либеральной оппозиции стали известны контакты Протопопов в Стокгольме с германскими представителями. Поскольку они не были санкционированы думским Прогрессивным блоком, то министр был объявлен ренегатом. Вместе с тем становилось все более очевидным, что главной мишенью либеральных заговорщиков было самодержавие, существующий легитимный государственный порядок.

    Очередной парламентский скандал подтверждает это наблюдение современников. 1 ноября 1916 года открылась очередная парламентская сессия. Главным событием дня стала речь Милюкова. С небывалой резкостью он обрушился на правительство. Милюков приводил факты, доказывавшие бездарность властей, и каждый пассаж заканчивал вопросом: «Что это, глупость или измена?» Ответом Милюкову был гром аплодисментов с левого и центрального секторов депутатского зала заседаний. Сам Милюков до конца своих дней будет сожалеть о сказанном им в этот день. Через два дня эстафету обличений правительства подхватывает Керенский: «Страна истекает кровью… Мы заставим уйти тех, кто губит, презирает, издевается над страной!» Газеты окрестили происходящее в Думе «штурмом власти». Разгоряченная успехом оппозиция требовала большего. Ситуация принимала все более неконтролируемый характер. Новый 1917 год грозил стать катастрофическим, не предвещал ничего хорошего. Однако такого крутого исторического поворота никто не мог представить.

      Роковой для России 1917 год начинался в обстановке мрачной и тревожной. Известия с фронта не сулили ничего утешительного. В тылу население роптало на дороговизну, в очередях, почти не скрываясь, говорили о немецких шпионах, засевших у трона. Именно слухи в значительной мере и определяли общественные настроения в последние месяцы существования российской монархии. Страна катилась в пропасть, шансы спастись таяли с каждым днем. Власть справедливо полагала, что в военных условиях изменение государственного порядка невозможно. Оппозиционные правительству заговорщики сознательно усугубляли обозначившийся кризис.

       15 февраля после долгих рождественских каникул открылись заседания Государственной думы. По тону первых же выступлений стало ясно, что за прошедшие полтора месяца многое изменилось. По сравнению с тем, что говорилось в стенах парламента сейчас, ноябрьский «штурм власти» мог показаться демонстрацией высшей степени лояльности. Дума недвусмысленно дала понять, что время переговоров прошло. Рупором этих настроений выступил Керенский. В одной из его речей прозвучало такое, чего Таврический дворец не слышал никогда: «Как можно законными средствами бороться с теми, кто сам закон превратил в орудие издевательства над народом?.. С нарушителями закона есть только один путь — физического их устранения». На этом месте Родзянко переспросил оратора, что тот имеет в виду. Ответ не оставлял сомнений: «Я имею в виду то, что совершил Брут во времена Древнего Рима».

      Между тем положение в столице обострялось с каждым днем. На рабочих окраинах зрело недовольство, возбуждаемое социалистами всех мастей и готовое в любой момент выплеснуться на улицу. Полицейская агентура регулярно сообщала о назревающих беспорядках, но в окружении императора царило удивительное благодушие. Министр внутренних дел А. Д. Протопопов сумел убедить царя в том, что ситуация находится под контролем. 22 февраля Николай II покинул Петроград, направляясь в Ставку, в Могилев. Перед его отъездом глава правительства князь Н. Д. Голицын получил царский указ о роспуске Думы. Дату на указе премьер должен был поставить по своему усмотрению. На следующий день скрытое напряжение прорвалось наружу. Все началось с продовольственных волнений, спровоцированных недопоставкой в город хлеба. Уже 24 февраля волнения переросли в массовые демонстрации и митинги. Вместе с тем заговорщики из либерального лагеря не были уверены в том, что власть не найдет силы подавить назревавший мятеж.

     В субботу 25 февраля Государственная дума собралась на очередное заседание, ставшее, как оказалось, последним. Совещались в этот раз недолго. Через полтора часа заседание было прервано, а новая встреча назначена на два часа дня в понедельник 27 февраля. Следующий день был выходным, но в Таврическом дворце с утра стал собираться народ. За закрытыми дверями кабинетов совещались фракции и группы, из комнаты в комнату бегали взволнованные депутаты. В одну из таких суматошных минут Шульгин столкнулся в коридоре с Керенским. Тот по обыкновению мчался куда-то, наклонив голову и широко размахивая руками. Шульгин так передает разговор между ними: “Увидев меня, Керенский остановился: «Господа, надо что-то делать. Ведь положение плохо». – Шульгин:”. Если вы так спрашиваете, позвольте в свою очередь спросить вас: по вашему-то мнению что нужно? Что вас удовлетворило бы?» – Керенский:” Что? Да в сущности немного… Важно одно: чтобы власть перешла в другие руки”. – Шульгин: “Чьи?” — Керенский: “Это безразлично. Только не бюрократические”. – Шульгин: “Ну а еще что надо?” – Керенский: “Ну, еще там свобод немножко. Ну, там печати, собраний и все такое…” – Шульгин: “И это всё?” – Керенский: “Всё пока. Не спешите, не спешите…”

    Из разговора с полной очевидностью следует, что заговорщики, одним из которых был Керенский, располагают планом свержения самодержавия, но существуют разногласия между группами заговорщиков, когда назначить час и дату государственного переворота. Позднее, летом 1917 года глава военной группы заговорщиков Гучков скажет, что начали на полтора месяца раньше, чем следовало. Стремительный взлет Керенского последует 27 февраля 1917 года. В один день из политика, известного в ограниченных кругах, Керенский превратился в фигуру всероссийского масштаба, чья популярность с каждым днем только нарастала. Этот взлет был неожидан не только для окружающих, но и для него самого. 27 февраля 1917 года Керенский еще спал, когда в восемь утра у него в квартире раздался телефонный звонок, и старый приятель Керенского В.В. Сомов сказал Ольге Львовне, жене Керенского, что солдаты лейб-гвардии Волынского и Литовского запасных полков взбунтовались и с оружием вышли на улицу. Почти сразу телефон зазвонил вновь: депутат Государственной думы Некрасов повторил Керенскому известие о восстании гвардейских полков и попросил как можно скорее прибыть в Таврический дворец. Позднее Керенский вспоминал, что пришло ощущение удара электрическим током – всё, пробил решающий час. Над Россией вставал желтый Февраль и его кумир, министр революции, А.Ф. Керенский.