Ленин и Керенский. Эпилог.

       По окончании мировой и гражданской войны и до смерти Ленина советская внешняя политика заключалась в следующем: она шла двумя параллельными путями. На одном пути действовал наркоминдел Г. В. Чичерин, отпрыск аристократической фамилии, один из весьма немногих хорошо образованных ленинских дипломатов; ему было приказано внушать мысль о теории мирного сосуществования Советской России с буржуазными странами и писать дипломатические ноты западным правительствам, убеждая их в миролюбии советского правительства и в необходимости и обоюдной выгоде установления нормальных политических и экономических отношений с Советской Россией. На другом пути действовал старый партийный товарищ Ленина Г. Зиновьев; ему было приказано возглавить III Интернационал (“Коминтерн”) и всемерно способствовать развитию мировой социалистической революции. Главным теоретиком раздувания мирового революционного пожара был Лев Троцкий с его доктриной перманентной революции.

     Полное расстройство хозяйственной жизни в Советской России, создавшееся в результате гражданской войны и политики “военного коммунизма”, побуждало советское правительство обратиться на Запад за помощью в деле восстановления хозяйственной жизни страны. Германское правительство порвало всякие отношения с советским правительством. Франция и США отказывались признать его законность. Из лидеров западного мира только британский премьер Ллойд Джордж готов был разговаривать с большевиками и установить с ними “нормальные” отношения хотя бы только в области торговли. С другой стороны, британская рабочая партия проявляла интерес и даже симпатию к “социалистическому эксперименту” в России; в мае 1920 года делегация британских тред-юнионов посетила Москву и встретила там торжественный и дружественный прием. 25 августа 1920 года наркоминдел Чичерин от имени советского правительства обратился к британскому правительству с нотой, в которой он заявлял о желании «установить возможно скорее отношения дружбы и доброжелательства» и уверял, что «будучи подлинно народным правительством, советское правительство является по своей природе миролюбивым и испытывающим отвращение к завоеваниям». В Лондон отправился советский представитель Красин, которому после длительных и утомительных переговоров с британским правительством удалось заключить (16 марта 1921 года) торговое соглашение с «Правительством Его Британского Величества». В договор было включено обязательство о тот, «чтобы каждая сторона воздерживалась от враждебных действий или мероприятий против другой стороны, равно как от ведения вне собственных ее пределов какой-либо официальной, прямой или косвенной пропаганды против учреждений Британской Империи или Российской Советской Республики, по принадлежности». В особенности требовалось, чтобы советское правительство воздержалось от всякой антибританской пропаганды в Азии. Ленин 21 декабря 1920 года (до формального заключения договора) заявил: «Наша политика в Центральном Комитете идет по линии максимальных уступок Англии. И если эти господа думают поймать нас на каких-либо обещаниях, то мы заявляем, что никакой официальной пропаганды наше правительство вести не будет, никаких интересов Англии на Востоке мы трогать не намерены. Если они надеются сшить себе на этом шубу, пусть попробуют, мы от этого не пострадаем».

     После выборов 1922 года в Англии на смену радикальному кабинету Ллойд Джорджа пришло консервативное министерство Бернара Лоу. В сентябре 1921 года британское правительство заявило советскому правительству по поводу антибританской пропаганды в странах Востока протест, на который заместитель наркоминдел Литвинов 27 сентября 1921 года ответил британскому министру иностранных дел Керзону нотой, которая должна была «разъяснить» происшедшее «недоразумение». Дело в том, что антибританскую пропаганду на Востоке ведет вовсе не советское правительство, а III Интернационал, который британская нота ошибочно отождествляет «с Российским Правительством». Литвинов утверждал, что «Российское Правительство желает воспользоваться этим случаем, чтобы снова подчеркнуть, как оно это делало неоднократно раньше». Тот факт, что пребывания Исполкома Коминтерна в Москве, «а также тот факт, что некоторые члены Российского Правительства как отдельные лица принадлежат к Исполнительному Комитету (Коминтерна)», вовсе не дают оснований для отождествления III Интернационала с «Российским Правительством». «Кроме того, Исполнительный Комитет III Интернационала состоит из 31 члена, из которых только 5 русских». Таким образом, политическая «дружба» между двумя правительствами не осуществилась. В экономических отношениях между двумя странами прогресс тоже был невелик. Внешняя торговля еще в 1918 году была национализирована, и для управления ею было создано особое ведомство — «Внешторг».

      Видя необходимость восстановления производительных сил России, Ленин в конце 1920 года пришел к мысли — призвать на помощь для хозяйственного возрождения России иноземных капиталистов, предоставив им право разработки естественных богатств России на максимально выгодных для них условиях. 23 ноября 1920 года для этой цели был издан декрет Совнаркома РСФСР о концессиях. Концессионерам обещаются всевозможные экономические выгоды и «торговые преимущества» и продолжительные сроки концессий, и главное, «Правительство РСФСР гарантирует, что вложенное в предприятие имущество концессионера не будет подвергаться ни национализации, ни конфискация, ни реквизиции». Защищая свою политику и успокаивая опасения своих коммунистических радикалов, Ленин, в своем докладе на совещании 21 декабря 1920 года, указывал, что концессии означают не мир с капиталистами, а «продолжение войны в иной форме, другими средствами». Правоверных коммунистов особенно смущало обещание декрета 23 ноября, что вложенное в концессионное предприятие имущество не конфискуется и не реквизируется. По этому поводу большевистский вождь дал разъяснение: имущество концессионера, по декрету 23 ноября, не конфискуется и не реквизируется, но «судебная власть на нашей территории остается в наших руках. В случае столкновения (интересов концессионера и советского правительства) решать вопрос будут наши судьи. Это не будет реквизиция, а будет применение законных судебных прав наших судебных учреждений». В 1922 году перед ленинским правительством открылись перспективы более широкого экономического сотрудничества с «буржуазными» странами, к которому Ленин стремился с начала нэпа. Правительства Западной Европы решили созвать международную экономическую конференцию по вопросам хозяйственного восстановления Центральной и Восточной Европы. Конференция эта состоялась в Генуе в апреле и мае 1922 года и к участию в ней были приглашены и советское, и германское правительства. Советскую Россию в качестве председателя советской делегации в Генуе представляли наркоминдел Чичерин и доверенное лицо Ленина – Ганецкий (Фюрстенберг).

      Готовясь к участию в Генуэзской конференции, Чичерин, от имени советского правительства, обратился (15 марта 1922 года) к правительствам Великобритании, Франции и Италии с нотой, которая, возражая против «клеветнической кампании части западной прессы» о царящих в Советской России беспорядках и бесправии. В ноте утверждалось, что в России царствует правовой строй с полным обеспечением личных и имущественных прав и советских граждан, и иностранцев и с благоприятными условиями для развития частной инициативы во всех областях народного хозяйства. На первом пленарном заседании Генуэзской конференции, 10 апреля 1922 года, «Российская делегация» заявила от имени «Российского Правительства», что «экономическое сотрудничество между государствами, представляющими две системы собственности (т. е. капитализм и социализм), является повелительно необходимым для всеобщего экономического восстановления … и намерена предложить всеобщее сокращение вооружений». Однако западные делегации отказались обсуждать вопрос о разоружении, как не входящий в программу конференции. Долгие переговоры двух сторон в Генуе не могли привести их к соглашению. Делегации западных держав настаивали на уплате старых русских долгов и на вознаграждении иностранных подданных за убытки, причиненные им в годы революции. Советская делегация, со своей стороны, указывала на огромные убытки, причиненные интервенцией и блокадой. Она добивалась признания советского правительства де-юре и немедленного предоставления ему значительных долгосрочных кредитов.

     В меморандуме, представленном 20 апреля 1922 года, советская делегация заявляла: «Быстрое возрождение хозяйственной мощи России может быть достигнуто путем немедленной и энергичной помощи русскому народу силами европейского капитала и техники в форме долгосрочного товарного и денежного кредита, а не путем разорения русского народа и задержки экономического развития России ради удовлетворения интересов какой-то группы иностранных капиталистов». В том же меморандуме советская делегация повторно утверждала, что в Советской России существует свобода хозяйственной деятельности и правовой строй, включая гражданские суды с участием юристов. 24 апреля советская делегация подала заявление, содержавшее, по ее мнению, уступки, достаточные для заключения соглашения: «При условии оказания России немедленной и достаточной финансовой помощи и признания де-юре Российского Советского Правительства: 1. Российское Правительство объявляет себя готовым платить по финансовым обязательствам бывшего российского императорского правительства, заключенным до 1 августа 1914 года, по отношению к иностранным державам и их подданным». Оно соглашается вознаградить частных лиц-иностранцев за причиненные им убытки и готово вознаградить иностранцев, бывших собственников конфискованных и национализированных имуществ, восстановлением их в правах пользования их бывшими имуществами на концессионных началах или путем сдачи их им в аренду. И далее: «6. Возобновление платежей, вытекающих из финансовых обязательств, принятых на себя Российским Правительством, включая уплату процентов, начнется через 30 лет со дня подписания настоящего соглашения».

    Предложения, сделанные советской делегацией, показались западным дипломатам недостаточными. На заключительном пленарном заседании конференции, 19 мая 1922 года британский премьер Ллойд Джордж (возглавлявший британскую делегацию) объяснил советским делегатам, что соглашению мешают некоторые буржуазные предрассудки, существующие в западных странах: «Первый предрассудок, существующий у нас в Западной Европе, заключается в том, что когда вы продаете кому-либо товар, вы рассчитываете, что вам за него заплатят. Второй заключается в том, что, когда вы даете взаймы человеку, и он обещает уплатить вам, вы ждете, что он вам уплатит. Третий (предрассудок) заключается в следующем: вы приходите к человеку, уже ссудившему вам деньги, и говорите: «Дадите ли вы мне, еще взаймы?» — Он говорит вам: «Намерены ли вы уплатить мне то, что я вам дал?» — А вы говорите: «Нет, у меня принцип не отдавать долгов». — В умах Запада существует в высшей степени странный предрассудок, не позволяющий продолжать предоставлять займы на таких условиях». Чичерин отвечал Ллойд Джорджу: «Г-н премьер-министр Великобритании говорит мне, что, если: мой сосед ссудил мне деньги, то я обязан ему уплатить. Хорошо, я соглашаюсь в данном особом случае из желания примирения; но я должен прибавить, что, если этот сосед ворвался в мой дом, убил моих сыновей, уничтожил мою мебель и сжег мой дом, он должен, по крайней мере, начать с возвращения мне уничтоженного».

     Неудача Генуэзской конференции привела к решению созвать вскоре новую конференцию для обсуждения финансово-экономических вопросов. Конференция эта состоялась в Гааге, в июле того же 1922 года. Советская делегация повторила свои предложения, западные делегации повторили свой отказ, и делегаты разъехались. Вместе с тем, Чичерину в Генуе удалось заключить «второй сепаратный мир с Германией». В Рапалло, близ Генуи, 16 апреля 1922года Чичерин и германский министр иностранных дел Вальтер Ратенау подписали договор между РСФСР и Германией о восстановлении дипломатических отношений, об отказе от возмещения военных расходов и убытков частных лиц и об обоюдном содействии в области экономических отношений. Договор произвел большую сенсацию и волнение в западных странах, предполагавших наличие в нем секретных статей политического и даже военного характера. Чичерин категорически опроверг эти слухи.

        В начале мировой войны Ленин, отвергнув социалистическое большинство II Интернационала, ставшего на позицию защиты “своего отечества” (интересно, что лозунг «Отечество в опасности!» впервые употребил в своем приказе к армии военный министр Поливанов в конце 1915 года), потребовал, чтобы истинно революционные социал-демократы образовали III Интернационал. Обновленный Интернационал (по словам Ленина) ставит своей целью тотальное разрушение капиталистических государств и создание на их развалинах сначала всеевропейской, а потом всемирной социалистической республики. Получив государственную власть в России и опираясь на ресурсы гигантской страны, Ленин стремился укрепить Советскую власть через посредство осуществления своих глобальных планов. 1 марта 1919 года в Москве открылся международный съезд левых социал-демократических партий, который 4 марта объявил себя I Конгрессом Коммунистического Интернационала. Ленин открыл конгресс, произнес вступительную и заключительную речи и заседал в президиуме. В предисловие к протоколам конгресса редакция утверждает, что «первый конгресс Коммунистического Интернационала – одна из важнейших вех на пути мировой коммунистической революции… в исторических тезисах Ленина к I Конгрессу был со всей яркостью освещен великий путь Коммунистического Интернационала – путь борьбы за диктатуру пролетариата во всем мире». Открывая конгресс, Ленин обнадежил делегатов: «…победа за нами, победа всеобщей коммунистической революции обеспечена». В заключительной речи Ленин повторил свое оптимистическое пророчество: «Победа пролетарской революции во всем мире обеспечена. Грядет основание международной советской республики». Конгресс принял манифест, от России подписанный Лениным, с призывом к пролетариям всего мира и к «колониальным рабам Азии и Африки» объединяться, чтобы «ускорить победу коммунистической революции во всем мире». Для руководства деятельностью Коминтерна в мировом масштабе был избран Исполнительный Комитет в составе 31 человека, представлявший коммунистические партии разных стран; от России в Исполком Коминтерна вошли 5 человек, в том числе Ленин и Троцкий. Председателем Исполкома был избран, переизбиравшийся на всех последующих конгрессах, Г. Зиновьев. В мае 1919 года в Москве и Петрограде начал издаваться журнал «Коммунистический Интернационал», который являлся органом Исполкома Коминтерна под редакцией Зиновьева и «при ближайшем участии» Бухарина, Каменева, Ленина, Луначарского, Покровского, Раковского, Рязанова, Троцкого.

           Важным лицом из большевистской головки, которое постоянно, с июльского выступления большевиков, тесно взаимодействует с Лениным, с одной стороны, и с Временным правительством по поручению большевистского лидера, с другой – являлся Сталин. Июльские дни укрепили значение Сталина в окружении Ленина и партийном руководстве. Ленин, Зиновьев, Каменев и Троцкий либо скрывались в подполье, либо сидели в тюрьме. Среди членов большевистского ЦК на свободе оставался только Сталин. С 3 апреля, с момента возвращения Ленина в Петроград, Сталин постоянно находился рядом с Лениным, включая все три попытки большевиков взять власть в свои руки – 20-21 апреля, 10 июня и 3-5 июля 1917 года. Дружеское отношение Ленина к Кобе выразилось в том, что при приезде в Петроград из Финляндии в ночь на 4 июля Сталина лично сбрил ленинскую бородку во дворце Кшесинской. Отметим здесь, что партийное прозвище «Коба» носили два близких Ленину человека – Ганецкий-Фюрстенберг и Сталин-Джугашвили.

     На плечи Сталина легли переговоры с представителями ЦИК о сдаче под гарантии особняка Кшесинской, об уходе из Петропавловской крепости, о возвращении моряков в Кронштадт. Сталин обеспечивал правовое отступление большевиков и лично встречался по этому делу с доверенным лицом Керенского, генералом Половцевым, и начальником военной контрразведки последнего, капитаном Никитиным. Кроме того, контакты Сталина с эсеро-меньшевистским руководством ЦИК убедили Кобу в том, что Советы отказались от власти в пользу Временного правительства и Керенского. Теперь у большевиков не осталось никаких легальных средств борьбы за власть. Июльские дни показали, что иллюзии Керенского об «однородном» социалистическом правительстве были только желанием премьера: иными словами, выбор был простой – либо Ленин, либо Корнилов. После трудных консультаций пять политических партий – беспартийные социалисты, эсеры, социал-демократы, кадеты, народные социалисты решили создать коалиционное правительство. Большую роль в сколачивании правящего блока сыграл эсер-террорист Борис Савинков. Известный народник Ф. Степун пишет о Савинкове: “Одинокий эгоцентрик, политик громадной, но не гибкой воли, привыкший в качестве главы террористической организации брать всю ответственность на себя, прирожденный заговорщик и диктатор, склонный к преувеличению своей власти над людьми, Савинков не столько стремился к внутреннему сближению с Корниловым, которого он любил, с Керенским, которого он презирал, сколько к их использованию в задуманной им политической игре, чтобы не сказать интриге”. Внутренняя политика самого Керенского заключалась в его стремлении удержаться в центре политики России: только в этом случае премьер имел шансы сохранить свой пост и роль в политики России. Керенский также надеялся дотянуть до выборов Учредительского собрания и уже видел себя первым президентом Российской республики.

     Появление в правительстве Савинкова свидетельствовало о том, что Керенский и руководимый им правящий триумвират – Н.В. Некрасов, М.И. Терещенко и Коновалов, то есть теневое правительство России – Верховный совет “Великого Востока народов России”, или «комитет 300», взяли курс на установление военной диктатуры. Вокруг названной пятерки лиц в тот период времени в Петрограде собрались и другие знаковые политики. Среди них – А.И. Гучков, промышленник и банкир А.И. Путилов, создавший “Общество экономического возрождения России”, генерал П.Н. Врангель, прибывший в столицу за новым назначением и для создания военной организации, и другие лица. Идейно к названным лицам примыкали коллективные лица. Среди них – объединение технической интеллигенции, “Общество Бессарабской железной дороги”, “Республиканский центр”, а также связанные с ними и военными организациями – “Военная лига”, “Совет союза казачьих войск”, “Союз георгиевских кавалеров”, “Союз бежавших из плена”, “Союз инвалидов”, “Комитет ударных батальонов”, “Союз воинского долга”, “Лига личного примера” и другие менее авторитетные общественные организации. На роль руководителя военного переворота рассматривались генерал Корнилов и командующий Черноморским флотом адмирал А.В. Колчак. Керенский предусмотрел такой ход развития и официально отправил Колчака в США как военпреда, формально воспользовавшись приглашением американского посольства на этот счет. В Корнилове Керенский не сомневался: премьеру неоднократно докладывали, что в военной массе генерал постоянно хвалился тем, что именно он, Корнилов, арестовал царскую семью после желтого Февраля и отправил ее в заключение. Кроме того, в близком окружении Корнилова состоял генерал А.М. Крымов, член Военной ложи Гучкова, с которыми Керенский был связан еще с 1915 года, когда был составлен первый заговор по свержению Николая II. Все эти факты сыграли свою роль в назначении в ночь с 18 на 19 июля 1917 года Корнилова Верховным главнокомандующим. Через неделю после прибытия в Ставку в присутствии министров Временного правительства П. Юренева и А. Пешехонова Корнилов заявил, что необходимо военизировать тыл и железные дороги и ввести смертную казнь не только применительно к “мятежникам” и “неповинующимся”, но и к “агитаторам”. Корнилов прямо вторгался в политику и угрожал существованием всем политическим партиям, включая правящие элиты, прямо определив свое желание установить военную диктатуру. Корнилов дважды приезжал в Петроград и обсуждал в правительстве свои предложения. Вначале Керенский склонялся их принять, но потом отложил окончательное решение, понимая, что «казус Корнилова» может принести ему политические дивиденды при определенных обстоятельствах места и времени.

    12 августа в Москве открылось Государственное совещание, там произошла открытая полемика премьера и главнокомандующего. «И какие бы и кто ультиматумы не предъявлял, я сумею подчинить его воле верховной власти и мне, верховному главе его», — так высказался Керенский явно в адрес Корнилова. Позиция премьера была по-прежнему двойственной, он балансировал между правыми и левыми, не определив пока, за кем сила в стране: оправдывался, грозил, защищал «завоевания революции». Своей привычной политической истерикой, по словам Милюкова, Керенский скрывал наступление подходящего для себя момента, когда следует убрать с политической сцены страны опасного конкурента в диктаторы России – генерала Корнилова.

    Корнилов прибыл в Москву на 13 августа; в этот день не было заседания. На следующий день генерал выступил в Совещании. Накануне Керенский запретил Корнилову затрагивать политические темы, а потому речь Корнилова не содержала сенсаций. Эту роль взял на себя генерал-лейтенант А.М. Каледин, войсковой атаман Донского казачьего войска, который в своем выступлении заявил о насущной политической задачи момента – прекращение расхищения Временным правительством, его уполномоченными органами на местах и Советами всех уровней государственной собственности. В целом Московское совещание обнаружило непримиримость позиций правых кругов и левых социалистов, чему содействовало бессилие власти Временного правительства. За Корниловым стояли кадровые офицеры и крупная буржуазия российских финансово-промышленных групп, высшая бюрократия государственного аппарата и техническая интеллигенция, которые, вместе с тем, не имели политических средств для изменения ситуации и взятия на себя исполнения актуальных политических вопросов насущного дня. Керенский не желал передавать политическую инициативу в руки этих общественных сил, позиции которых поддерживались всеми послами Антанты за исключением Фрэнсиса, американского посла. Тем не менее, «Биржевые ведомости» в номере от 17 августа сообщили, что Белый дом предоставил кабинету Керенского военные кредиты на сумму 5 млрд. рублей (в ценах 2014 года -190 млрд. долл.). Много позднее Керенский, как всегда лукавит, говоря о том, что не мог себе простить своей ошибки, выбирая между «Лениным и Корниловым» и обрушив все здание российской буржуазной государственности. Керенский никогда не изменял своему выбору в пользу однородного социалистического правительства, а потому Корнилову как ставленнику крупного российского и международного капитала не могло быть место в планах Керенского; выбор Керенского в пользу Ленина был однозначен, что подтверждается событиями 21- 26 октября 1917 года в Петрограде. Это также подтверждается теми фактами, что в 30-е годы Керенский в издаваемых им журналах постоянно публикует компромат на правых в Советской России, особенно, из военной среды. Отметим, что к этому времени «левый» Троцкий становится совершенно правым, что требовала произведенная самим «бесом революции» ревизия его собственной доктрины перманентной революции.