Ленин и Керенский. Эпилог.

      Среди большевистской головки после июльских дней на свободе оставались только члены ЦК Сталин и Свердлов. После окончательно определившейся ситуации на фронте и введения смертной казни в столице стали появляться недовольные представители солдатских комитетов. Они, Сталин и Свердлов, привлекли фронтовиков – представителей 29 полков к совещанию с рабочими 90 петроградских заводов, солдатами Петроградского гарнизона и кронштадскими матросами. Сталин также выступил на Петроградской большевистской конференции, где сделал основной доклад, содержащим следующие политические тезисы текущего момента: контрреволюция в данный момент победила, победа буржуазной контрреволюции неустойчива; по-прежнему идет война, не преодолена хозяйственная разруха, крестьяне не получили землю, будут идти решительные бои; мирный период революции кончился; соглашательские Советы помогли военно-буржуазной контрреволюции “раздавить большевиков”, разоружить рабочих и солдат, и тем самым лишились власти; надо готовиться к вооруженному восстанию и собирать силы. Ленин из подполья одобрил доклад Сталина. Соответственно, уже к началу VI (объединительного) съезда РСДРП (б) почти во всех районных Советах Петрограда доминировали большевики; в их рядах в июле было уже 240 тысяч человек, хотя в апреле только- 80 тысяч.

        Съезд открылся 26 июля на Выборгской стороне, в президиум избрали Свердлова, Ольминского, Ленина, Зиновьева, Каменева, Троцкого, Коллонтай, Луначарского. Последние трое представляли т.н. группу “межрайонцев” (лидер Троцкий), они занимали промежуточную позицию между меньшевиками и большевиками. Отчетный доклад ЦК тоже сделал Сталин. Он рассказал о борьбе за последние два месяца и сделал вывод: «Становится ясным, что эсеры и меньшевики, выдав большевиков, выдали и самих себя, выдали революцию, развязав и разнуздав силы контрреволюции. Поход контрреволюционной диктатуры против свобод в тылу и на фронте идет полным ходом. Судя по тому, что кадетская и союзная печать, вчера еще ворчавшая на революционную Россию, вдруг почувствовала себя удовлетворенной, можно заключить, что “дело” усмирения не обошлось без участия в походе отечественных и союзных денежных мешков». 30 июля Сталин выступил еще с одним докладом «О политическом положении», содержащим важные выводы: «Некоторые товарищи говорят, что, так как у нас капитализм слабо развит, утопично ставить вопрос о социалистической революции. Они были бы правы, если бы не было войны, если бы не было разрухи, не были расшатаны основы капиталистической организации народного хозяйства. Вопрос о вмешательстве в хозяйственную сферу ставится во всех государствах, как необходимый вопрос в условиях войны. В Германии этот вопрос также поставлен жизнью и обходится без прямого и активного участия масс. Другое дело у нас в России. У нас разруха приняла более грозные размеры. С другой стороны, такой свободы, как у нас, нигде не существует в условиях войны. Затем, нужно учесть громадную организованность рабочих: у нас, например, в Питере 66% организованных металлистов. Наконец, нигде у пролетариата не было и нет таких широких организаций, как Советы рабочих и солдатских депутатов. Понятно, что пользовавшиеся максимумом свободы и организованности рабочие не могли отказаться от активного вмешательства в хозяйственную жизнь страны в сторону социалистических преобразований, не совершая над собой политического самоубийства. Было бы недостойным педантизмом требовать, чтобы Россия «подождала» с социалистическими преобразованиями, пока Европа не «начнёт». «Начинает» та страна, у которой больше возможностей… Поскольку революция шагнула так далеко вперёд, она не могла не возбудить бдительности контрреволюционеров, она должна была стимулировать контрреволюцию. Это — первый фактор мобилизации контрреволюции. Второй фактор — авантюра, начатая политикой наступления на фронте, и целый ряд прорывов фронта, лишивших Временное правительство всякого престижа и окрыливших контрреволюцию, которая повела атаку на правительство. Есть ещё третий фактор, усиливший контрреволюционные силы в России: это союзный капитал. Если союзный капитал, видя, что царизм идёт на сепаратный мир, изменил правительству Николая, то ему никто не мешает порвать с нынешним правительством, если оно окажется неспособным сохранить «единый» фронт. Милюков сказал на одном из заседаний, что Россия расценивается на международном рынке, как поставщик людей, и получает за это деньги, и если выяснилось, что новая власть, в лице Временного правительства, не способна поддержать единого фронта наступления на Германию, то не стоит и субсидировать такое правительство. А без денег, без кредита правительство должно было провалиться. В этом секрет того, что кадеты в период кризиса возымели большую силу. Керенский же и все министры оказались куклами в руках кадетов. Сила кадетов в том, что их поддерживал союзный капитал». На съезде Сталин снова вошел в состав ЦК, но среди первой четверки по числу набравших голосов его мы не видим. Ленин получил 133 из 134, Зиновьев — 132, Каменев и Троцкий — по 131 голосу. Остальные члены ЦК — Артем (Ф.А. Сергеев), Я. А. Берзин, А.С. Бубнов, Ф.Э. Дзержинский, А.М. Коллонтай, М.К. Муранов, В.П. Ногин, Я.М. Свердлов, М.С. Урицкий, С.Г. Шаумян, Н.И. Бухарин, Н.Н. Крестинский, В.П. Милютин, И.Т. Смилга, Г.Я. Сокольников; кандидаты – П.А. Джапаридзе, А.С. Киселев, Г.И. Ломов, Н.А. Скрыпник, Е.Д. Стасова, А.А. Иоффе, А. Ломов, Е.А. Преображенский, В.Н. Яковлев. В созданный Секретариата ЦК вошли Дзержинский, Иоффе, Свердлов, Муранов, Стасова. Секретариат должен был заниматься организационными делами партии. Сталин не проявил заинтересованности войти в его состав. В целом июньский и июльский кризисы укрепили позицию Сталина в доверии к нему Ленина. Одновременно у Сталина появился политический конкурент – Л.Д. Троцкий во влиянии на Ленина. В это время – 13 августа произошел конфликт Сталина со Смилгой, убежденным троцкистом, по поводу подчинения ЦК популярной фронтовой газеты «Солдат». Троцкисты высказывались против подчинения; их сторону взял также Свердлов. В нараставшем конфликте премьера и главнокомандующего окопная газета была немаловажным средством агитации и пропаганды. Так, узнав о Корниловском выступлении, Ленин сразу оценил в его последствиях верный путь к взятию большевиками государственной власти в стране: «Мы будем воевать, мы воюем с Корниловым, как и войска Керенского, но мы не поддерживаем Керенского, а разоблачаем его слабость… В чем же изменение нашей тактики после восстания Корнилова? В том, что мы видоизменяем форму нашей борьбы с Керенским. Ни на йоту не ослабляя вражды к нему, не беря назад ни слова, сказанного против него, не отказываясь от задачи свержения Керенского, мы говорим: надо учесть момент, сейчас свергать Керенского мы не станем, мы иначе теперь подойдем к задаче борьбы с ним, именно: разъяснять народу (борющемуся против Корнилова) слабость и шатания Керенского. Это делалось и раньше. Но теперь это стало главным, в этом видоизменение. Далее, видоизменение в том, что теперь главным стало: усиление агитации за своего рода “частичные требования” к Керенскому — арестуй Милюкова, вооружи питерских рабочих, позови кронштадтские, выборгские и гельсингфорсские войска в Питер, разгони Государственную думу, арестуй Родзянку, узаконь передачу помещичьих земель крестьянам, введи рабочий контроль за хлебом и за фабриками и пр. и пр. И не только к Керенскому, не столько к Керенскому должны мы предъявлять эти требования, сколько к рабочим, солдатам и к крестьянам, увлеченным ходом борьбы против Корнилова. Увлекать их дальше, поощрять их избивать генералов и офицеров, высказывавшихся за Корнилова, настаивать, чтобы они требовали тотчас передачи земли крестьянам, наводить их на мысль о необходимости ареста Родзянки и Милюкова, разгона Государственной думы, закрытия “Речи” и др. буржуазных газет, следствия над ними. “Левых” эсеров особенно надо толкать в эту сторону. Неверно было бы думать, что мы дальше отошли от задачи завоевания власти пролетариатом. Нет. Мы чрезвычайно приблизились к ней, но не прямо, а со стороны. И агитировать надо сию минуту не столько прямо против Керенского, сколько косвенно, против него же, но косвенно, именно: требуя активной и активнейшей, истинно революционной войны с Корниловым. Развитие этой войны одно только может нас привести к власти и говорить в агитации об этом поменьше надо (твердо памятуя, что завтра же события могут нас поставить у власти и тогда мы ее не выпустим) … Теперь время дела, войну против Корнилова надо вести революционно, втягивая массы, поднимая их, разжигая их…».

      Выступление генерала Корнилова не было ни восстанием, ни мятежом. В полном согласии с Керенским Ставка готовила введение в столице военного положения и беспощадное подавление революционных сил. Керенский провел изящную политическую интригу при посредстве В. Львова, по словам Милюкова, «долговязого верзилы с чертами дегенерата», против популярного в народе генерала, знавшего семнадцать европейских и восточных языков, и убрал его с политической сцены России, открыв путь к обладанию государственной власти для Ленина. Так прошедшие в середине августа в Петрограде выборы в Городскую думу показали уверенный рост влияния на общество большевиков. За них было подано 183624 голоса, что обеспечило 67 мандатов; они уступили только эсерам — 205 659 и 75. По сравнению с майскими выборами в районные думы большевики получили на 14 процентов больше голосов. Кадеты сейчас получили 42 мандата, меньшевики — 8. Луначарский стал товарищем (заместителем) председателя Городской думы Петрограда, а будущий «всесоюзный староста» Калинин – председателем Лесного района Петрограда.

    21 августа стало известно, что немцы захватили Ригу, важнейший порт на Балтике. Еще раньше, 11 августа, в Петрограде в районе Малая Охта пожар уничтожил четыре фабрики по производству боеприпасов и большое количество снарядов; спустя три дня огромный пожар уничтожил пороховой завод и склад боеприпасов в Казани; 16 августа полностью сгорел в Петрограде военный завод Вестингауза. Никто не сомневался, что пожары были вызваны диверсиями, которые были произведены германскими агентами, среди которых назывались большевики.

    На этом фоне 22 августа Корнилов направляет Керенскому и Савинкову телеграмму, где заявляет, что “нужны крутые и решительные меры” и “если правительство хочет спасти столицу” от выступления большевиков, то необходимо срочно принять требуемые им меры и немедленно подчинить ему Петроградский военный округ. 23 августа в Могилев прибыл Савинков. На совещании у Корнилова он сообщил, что в ближайшее время правительство удовлетворит требования главнокомандующего. Савинков предупредил, что 28 и 29 августа в Петрограде ожидается “серьезное выступление большевиков”, поэтому он просил “отдать распоряжение о том, чтобы третий конный корпус был к концу августа подтянут к Петрограду и был предоставлен в распоряжение Временного правительства…действия должны быть самые решительные и беспощадные». В ответ генерал Корнилов сказал, что он иных действий и не понимает, что инструкции будут даны соответственные и что он вообще к вопросу употребления войск при подавлении беспорядков относится серьезно, и уже им отдавалось приказание о предании суду тех начальников, которые допускают стрельбу в воздух; если в данном случае, раз будет выступление большевиков, то таковое будет подавлено со всей энергией. Полковник Барановский, шурин Керенского, стоявший около стола, со своей стороны прибавил: «Конечно, необходимо действовать самым решительным образом и ударить так, чтобы это почувствовала вся Россия». После этого Савинков, обращаясь к генералу Корнилову, сказал, что необходимо, дабы не вышло недоразумения, и чтобы не вызвать выступления большевиков раньше времени, предварительно сосредоточить к Петрограду конный корпус, затем к этому времени объявить Петроградское военное губернаторство на военном положении и объявить новый закон, устанавливающий целый ряд ограничений. Дабы Временное правительство точно знало, когда надо объявить Петроградское военное губернаторство на военном положении и когда опубликовать новый закон, надо, чтобы генерал Корнилов точно протелеграфировал ему, Савинкову, о времени, когда корпус подойдет к Петрограду.

     В доказательство соглашения генерала Корнилова с управляющим Военным министерством Савинковым о подводе к Петрограду третьего конного корпуса приводится следующий текст телеграммы, отправленной Савинкову в зашифрованном виде 27 августа 2 часа 40 минут: “Управоенмину. Корпус сосредоточится в окрестностях Петрограда к вечеру 28 августа. Я прошу объявить Петроград на военном положении 29 августа. № 6394. Генерал Корнилов”. Вместе с тем, в беседе с Савинковым один на один Корнилов заявил, что больше не верит ни лично Керенскому, ни правительству, что необходимо ввести в правительство новых людей, что Советы нежизнеспособны. При этом Корнилов сказал, что готов всемерно поддерживать Керенского.

    24 августа 1917 года Керенский из Петрограда отправил Корнилову телеграмму за №10085—36848, где сообщил, что в его полное подчинение передается весь район Петроградского военного округа за исключением города Петрограда «с прилежащими к нему окрестностями». В это день вечером в Ставке, в Могилеве, в разговоре с Корниловым Савинков просил, чтобы направляемым в Петроград конным корпусом не командовал А.М. Крымов и чтобы вместо Туземной дивизии была отправлена «регулярная кавалерия, на что Корнилов согласился. Затем Корнилов заявил, что будет всемерно поддерживать Керенского, «ибо это нужно для блага отечества». Была достигнута договоренность, что как только корпус сосредоточится в окрестностях Петрограда, в городе будет объявлено военное положение. 25 августа 1917 года в 16.00. генерал Крымов составил в 7 экземплярах текст приказа главнокомандующего Особой армией, долженствующего вступить в силу с момента его опубликования. Согласно приказу действие его распространялось на Финляндию, Эстляндию, Балтийский флот и Петроградское градоначальство — на этой территории Корниловым приказано было восстановить порядок, разоружить ненадежные части, не останавливаясь перед применением военной силы против мародеров, грабителей и дезертиров. Согласно приказу вводилось осадное положение, организовывались полевые суды из трех офицеров, запрещалось передвижение по улицам с 19.00 до 7.00, а также собрания, митинги, выходы газет без предварительной цензуры.

      Днем 25 августа 1917 года в Ставке Корнилов в беседе с М.М. Филоненко, комиссаром Временного правительства при Верховном главнокомандующем, спросил, как тот относится к установлению в России военной диктатуры. Филоненко ответил, что отрицательно, обосновав это тем, что единственный кандидат в диктаторы — Корнилов — несведущ в гражданских делах, а потому диктатура будет фиктивной и ничего, кроме раздражения в демократических слоях общества, не вызовет. Далее Филоненко высказался в пользу директории как единственно возможной в настоящих условиях сильной власти. Корнилов также высказался за директорию. В тот же день, вечером, Крымов выехал в расположение своих частей, получив указание при получении соответствующего распоряжения Корнилова немедленно двигаться на Петроград, занять город, разоружить гарнизон; выделить бригаду, которая могла бы разоружить гарнизон Кронштадта. При этом ему было запрещено освобождать арестованных Временным правительством приверженцев старого режима.

     Тотчас после отъезда Крымова, в ночь на 26 августа, Л.Г. Корнилов принял В.Н. Львова, которого знал лично и о котором российская пресса разнесла слух, как обиженном Керенским, поскольку Львов не вошел в новый кабинет министров. Сам Львов представился Корнилову, как «интимнейший друг Керенского», который осведомился у главнокомандующего, как поведут себя войска в случае нового выступления большевиков. Корнилов заверил, что они поддержат Временное правительство. Затем Львов сообщил Корнилову, что имеет поручение Керенского представить ему «определенную программу и требования различных общественных групп», предлагавших планы реорганизации правительства. При этом В.Н. Львов указал на три возможных варианта нового правительства и сообщил, что Керенский в сознании всей безвыходности и трагичности положения страны, всецело забывая о себе лично, уполномочил его выяснить отношение генерала к одному из нижеследующих способов реорганизации власти: 1) генерал образует Совет министров без участия Керенского, который возвращается к частной жизни; 2) генерал образует Совет министров с участием Керенского как министра юстиции или на каком-либо ином посту; 3) Временное правительство декретирует генерала Корнилова как единоличного диктатора. Корнилов попросил Львова зайти утром на следующий день.

    26 августа 1917 года, утром, Корнилов принял В.Н. Львова. Корнилов сообщил ему, что располагает точными сведениями о том, что в период между 27 августа и 1 сентября большевики готовятся поднять восстание в Петрограде и свернуть Временное правительство и Петроградский Совет, передать немцам Балтийский флот, заключить с ними сепаратный мир, а затем уведомить об этом войска. Генерал Корнилов высказался за вторую из предложенных ему комбинаций реорганизации правительства. При этом он потребовал обязательного участия Савинкова и Керенского, о чем и уполномочил своего собеседника довести до сведения министра-председателя, добавив, что признает желательным безотлагательный приезд в Ставку Керенского и Савинкова, так как ввиду развития событий в Петрограде он не может ручаться за их личную безопасность в этом городе. Это предложение Корнилов просил передать Керенскому. Затем его помощник по политическим вопросам, бывший полтавский помещик B.C. Завойко, человек 56-ти лет, передал Львову список лиц, которые должны войти в новый кабинет министров.

     В тот же день в Ставке Корнилов подготовил приказ, собственноручно проставив в нем дату «26», где сообщал, что постановлением Временного правительства Петроградский военный округ за исключением столицы переходит в его подчинение: “В силу этого постановляю образовать «отдельную Петроградскую армию», подчиненную непосредственно ему, в которую войдут 42‑й армейский корпус, Балтийский флот, Кронштадт, Нарвские позиции и войска Петроградского военного округа. § 8 проекта данного приказа гласил, что «время перевода к новой подчиненности будет объявлено особой телеграммой».

    В. Львов прибыл в Зимний дворец 26 августа 1917 года после 19.00. Керенскому он заявил, что прибыл по поручению Корнилова и требует от его имени объявления Петрограда на военном положении, передачи всей полноты власти в руки Верховного главнокомандующего и отставки всех министров Временного правительства, включая министра-председателя. Керенскому и Савинкову предложено срочно прибыть в Ставку. По предложению Керенского Львов письменно изложил ему «требования» Корнилова — этот документ стал позднее фигурировать как «ультиматум». После этого Корнилов был вызван Керенским к прямому проводу в помещении Военного министерства.

     В эти часы у Корнилова собрались Филоненко, Завойко, Аладьин, которым главнокомандующий предложил набросать схему организации власти и состава правительства, способную стабилизировать ситуацию. Был набросан проект Совета народной обороны с участием Верховного главнокомандующего в качестве председателя, Керенского — министра-заместителя, Б.В. Савинкова, ген. М.В. Алексеева, адмирала А.В. Колчака и М.М. Филоненко. Установление единоличной диктатуры было признано нежелательным. В 20.30. генерал Корнилов в разговоре по прямому проводу просил приехать в Ставку А.Ф. Керенского и Б.В. Савинкова. Керенский дал понять, что в настоящее время не может отправиться в Могилев, но в принципе от посещения Ставки не отказался. Были посланы телеграммы М.В. Родзянко, кн. Г.Е. Львову и П.Н. Милюкову с просьбой прибыть в Ставку не позднее 29 августа для обсуждения вопроса о мерах по сдерживанию развала армии и стабилизации положения в стране.    Воспринимая Львова как личного посланника премьера, Корнилов изложил ему свои варианты действий. Это не было ни заговором, ни ультиматумом.

     Вечером 26 августа 1917 года в разговоре с Керенским в Зимнем дворце Львов подтвердил, что Корнилов предлагает Керенскому в новом кабинете пост министра юстиции, а Савинкову — военного министра. Просьба о приезде в Могилев была объяснена беспокойством Корнилова за жизнь Керенского. После этого Керенский объявил, что Львов арестован, и отправил Корнилову телеграмму о снятии его с должности и передаче дел Лукомскому. В ночь 27 августа было созвано заседание Временного правительства, на котором Керенский потребовал преобразования правительственного кабинета, а для себя — чрезвычайных полномочий для борьбы с Корниловым. Присутствующие убеждали Керенского в необходимости мирно уладить конфликт. Керенский не соглашался. В ответ министры-кадеты Ф.Ф. Кокошкин, А.В. Карташев, С.Ф. Ольденбург, П. П. Юренев заявили о своей отставке, причем первый из них обвинил министра-председателя в диктаторстве.

     В 2.30. 27 августа, согласно договоренности, Корнилов направил из Ставки управляющему делами Военного и морского министерства Б.В. Савинкову условленную телеграмму о том, что корпус сосредоточится в окрестностях Петрограда к вечеру 28 августа, а военное положение в Петрограде следует объявить 29 августа. Тем же утром в 5.50. состоялся разговор по прямому проводу Корнилова с Савинковым, в ходе которого последний подтвердил подлинность телеграммы Керенского. В 9.00. Корнилов вызвал Филоненко и показал ему телеграмму Керенского с приказом о снятии его с должности и передаче дел Лукомскому. Поскольку телеграмма не содержала ссылки на решение Временного правительства, возникло сомнение в ее подлинности и появились опасения, что ее могли послать лица, осуществившие государственный переворот. Вызванный Лукомский, со своей стороны, отказался сменить Корнилова и зачитал текст своей телеграммы правительству, отправленной несколько позднее. В тот же день в 10.45. дежурный судебный следователь Петроградского окружного суда 16-го участка Шульц, получив по телефону предложение прокурора Петроградского окружного суда, основанное на устном распоряжении министра юстиции, «об обнаружении заговора с целью ниспровержения Временного правительства путем вооруженного восстания», приступил к производству предварительного следствия, отправившись для этого в Зимний дворец, где допросил главного свидетеля — А.Ф. Керенского, а затем В.Н. Львова.

        Днем 27 августа Керенский сообщил в газеты, а также передал телеграфом и по радиосообщению о требовании генерала Л.Г. Корнилова передачи ему всей полноты власти, а также о том, что он, со своей стороны, приказал Корнилову сдать должность Верховного главнокомандующего. В ночь с 27 на 28 августа в Петрограде на совместном заседании ВЦИК Советов рабочих и солдатских депутатов и исполкома Советов крестьянских депутатов было принято решение о создании Комитета народной борьбы с контрреволюцией, который в сентябре 1917 года был преобразован в Военно-революционный комитет Петросовета.

      28 августа 1917 года в Могилеве Корнилов издал «Обращение к народу», где объявил, что «Долг солдата, самопожертвование гражданина Свободной России и беззаветная любовь к Родине» заставили его «не подчиниться приказанию Временного правительства и оставить за собой верховное командование народными армиями и флотом». Далее содержался призыв к членам Временного правительства приехать в Ставку, где будет гарантирована их безопасность, чтобы совместно с ним создать такой состав «Правительства Народной Обороны, который, обеспечивая победу, вел бы Народ Русский к великому будущему…».

     29 августа 1917 года в Луге в 3.45. на имя Крымова была получена телеграмма Керенского с приказанием двигаться с корпусом по оперативному назначению в Нарву. Поскольку телеграмма в Лужском военном комитете возбудила подозрения, Крымову она не докладывалась, а среди войск Крымова начали работать агитаторы, уговаривавшие казаков не подчиняться «контрреволюционным» приказам.

    30 августа в разговоре по прямому проводу генерал Алексеев сообщил Корнилову, что Временное правительство поручило верховное командование Керенскому, начальником Штаба назначен он, вследствие чего нужна безболезненная передача дел, чтобы управление войсками не было нарушено. Корнилов сообщил ему содержание телеграммы, подготовленной генералом Лукомским, в которой он просит приостановить аресты генералов, просит о приезде в Ставку ген. Алексеева, требует от правительства прекращения рассылки порочащих его приказов. Алексеев просил не прерывать оперативной работы и обещал выехать в Ставку как можно скорее.

    1 сентября 1917 года в 22.00. начальник Кабинета Верховного главнокомандующего передал по прямому проводу начальнику Штаба генералу М.В. Алексееву требование А.Ф. Керенского о том, чтобы «генерал Корнилов и его соучастники были арестованы немедленно», мотивируя это тем, что «Советы бушуют, и разрядить атмосферу можно только проявлением власти…». Подошедший Алексеев ответил, что «около 22 часов вечера генералы Корнилов, Лукомский, Романовский, Плющевский-Плющик арестованы».

       Заметим, что 28 августа послы Англии, Франции и Италии нанесли визит министру иностранных дел Терещенко и от имени своих правительств вручили ему ноту. В ней они “во имя гуманизма и стремления избежать невосполнимых потерь” указывали, что считают своей важнейшей задачей сохранить единство всех сил в России во имя победоносной войны”. Союзники предлагали Керенскому рассматривать мятежного генерала как “равноправного партнера”. Керенский назвал эту ноту циничной. Он понял, что союзники перестали доверять Временному правительству.

       Как выяснили историки, помощник Корнилова – В.С. Завойко был доверенным лицом крупных российских предпринимателей: он приходился племянником жене А.И. Путилова. Завойко был тесно связан с крупным нефтепромышленником из Грозного Лианозовым. Именно Завойко был идеологом и автором всех корниловских заявлений и политических предложений. Керенский в своих мемуарах приводит письмо генерала Алексеева, которое обнаруживает полное политическое одиночество Временного правительства: «12 декабря 1917 года «Известия» опубликовали письмо генерала Алексеева, которое он написал Милюкову 12 сентября. В нем говорилось: «Дело Корнилова не было делом кучки авантюристов. Оно опиралось на сочувствие и помощь широких кругов нашей интеллигенции… Цель движения — не изменить существующий государственный строй, а переменить только людей, найти таких, которые могли бы спасти Россию… Выступление Корнилова не было тайной от членов правительства. Вопрос этот обсуждался с Савинковым, Филоненко и через них — с Керенским. Только примитивный военно-революционный суд может скрыть участие этих лиц в предварительных переговорах и соглашении. Савинков уже должен был сознаться печатно в этом…Движение дивизий 3‑го Конного корпуса к Петрограду совершили по указанию Керенского, переданному Савинковым… Но остановить тогда уже начатое движение войска и бросить дело было невозможно, что генерал Лукомский и высказал в телеграмме от 27 августа номер 6406 Керенскому: «…приезд Савинкова и Львова, сделавших предложение генералу Корнилову в том же смысле от вашего имени, заставило генерала Корнилова принять окончательное решение, и, идя согласно с вашим предложением он отдал окончательные распоряжения, отменять которые теперь уже поздно…» – Из этого отказа Керенского, Савинкова, Филоненко от выступления, имевшего цель создания правительства нового состава, из факта отрешения Корнилова от должности вытекли все затруднения 27—31 августа. Рушилось дело: участники видимые объявлены авантюристами, изменниками и мятежниками. Участники невидимые или явились вершителями судеб и руководителями следствия, или отстранились от всего, отдав около 30 человек на позор, суд и казнь. Вы до известной степени знаете, что некоторые круги нашего общества не только знали обо всем, не только сочувствовали идейно, но, как могли, помогали Корнилову…» Генералу Корнилову могли быть предъявлены два эпизода, связанные с неподчинением главковерху: направление «Дикой» дивизии на Петроград и назначение командующим экспедиционным корпусом генерала Крымова. Интересно, что для распропагандирования конников Туземной дивизии был направлен Шамиль, внук имама Шамиля и летом 1917 года крупный советский деятель ВЦИК. Его миссия закончилась успехом – «Дикая» дивизия перестала существовать как боевая единица, а ее личный состав возвратился на Северный Кавказ. Вместе с тем, этот случай породил недоверие среди горцев к Керенскому и Временному правительству, в целом. Генерал-монархист И.К. Корниенко в «обвинение» Корнилова выдвигает и другое обстоятельство, имевшее место по приезду генерала Корнилова на Государственное совещание: «Я услышал поразившие меня хвастливо подлые слова, брошенные Корниловым в толпу и запомнившиеся мне навсегда: «Я имел счастье арестовать царскую семью и царицу-изменницу».