Ленин и Керенский. Эпилог.

     В конце своей жизни Керенский уже говорил о революции: «Она может быть неизбежной, но никогда — желанной». Возможно, он согласился с Жоресом, который в своей «Социалистической истории», говоря об эпохе Конвента, заявил: «Революция — варварская форма прогресса. Сколь благородна, плодотворна, необходима ни была бы революция, она всегда принадлежит к более низкой и полузвериной эпохе человечества». Вождь большевиков всегда думал иначе.

    Керенский ввиду выдуманной им самим угрозой расправы бежал из Зимнего дворца «в своей обычной полувоенной одежде», в том самом френче, в каком мы видим его на многих фотоснимках; вместе с помощником командующего Петроградским военным округом Кузьминым и двумя телохранителями он выехал на автомобиле американского посольства под охраной американского флага в Гатчину, куда стягивался кавалерийский корпус генерала Краснова, будущего пособника нацистских войск во время Великой Отечественной войны. Документально установлено, что в период с 27 по 31 октября Керенский, сняв с себя обязанности главковерха и возложив их на генерала П. Н. Краснова, занимался с ним подготовкой «освободительного похода» на большевистский Петроград. Из затеи, однако, ничего не вышло: сил для похода было собрано недостаточно: пять казачьих сотен 3–го кавалерийского корпуса Краснова. У Царского Села состоялось решающее сражение, окончившееся вничью: Краснов с Керенским отошли к Гатчине, красногвардейцы – на окраины Петрограда.

     Историю бегства Керенского из Гатчины в Лугу его главные фигуранты истолковали по-разному. «В три часа дня, — вспоминает Краснов, — ко мне ворвался комитет 9–го Донского полка с войсковым старшиною Лаврухиным. Казаки истерично требовали немедленной выдачи Керенского, которого они сами под своей охраной отвезут в Смольный». На что генерал ответил категорическим отказом: «Предателями казаки никогда не были…Предавать человека, доверившегося нам, неблагородно». После этого Краснов тотчас предупредил Керенского об опасности и предложил ему немедленно покинуть Гатчинский дворец. «Как ни велика вина ваша перед Россией, — сказал он ему, — я не считаю себя вправе судить вас. За полчаса времени я вам ручаюсь». Приведя версию генерала, Керенский комментирует: «Все это сплошной вздор и вымысел». Краснов в тот день, 1 ноября, убеждал премьера «отправиться в Петроград для переговоров с Лениным», что и вынудило Александра Федоровича «спасаться бегством». «Через несколько секунд, — пишет он, — я превратился в матроса довольно нелепого вида: рукава куртки были слишком коротки, а мои коричневые башмаки совсем не гармонировали с обмотками, матросская шапка была слишком мала и торчала на макушке. Маскировка заканчивалась выпуклыми автомобильными очками». Керенского вывели к автомобилю и под охраной солдат с гранатами вывезли из Гатчины.

     Министр-председатель («почти диктатор», по Суханову) более месяца скрывался в лесах под Псковом и накануне открытия Учредительного собрания прибыл в Петроград и, по его словам, наблюдал утром 6 января 1918 года его разгон большевиками. В начале мая 1918 года Керенский с рукописью книги «Дело Корнилова» тайно приехал в Москву. Отпустив бороду и усы, он скрывался на конспиративной квартире эсеров. В течение месяца устраивались его встречи с политическими единомышленниками. Представители антибольшевистской России предполагали создать всероссийское демократическое правительство, которому надлежало вступить в переговоры со странами — союзницами. С этой миссией решено было послать за границу Керенского: «Меня делегировала Россия, которая отказалась признать сепаратный мир с Германией. Моя задача состояла в том, чтобы немедленно заручиться военной помощью союзников для восстановления русского фронта и тем самым обеспечить России место среди союзных стран на предстоящих мирных переговорах». 18 июня 1918 года Керенский отбыл на борту английского крейсера «Адмирал Об» из Архангельска в Англию и уже 20 июня прибыл в Лондон. Затем последовали вояжи Керенского по столицам Запада: переезжая из Лондона в Париж, из Парижа в Берлин, он предпринимает попытки напомнить о себе зарубежным политикам. Нина Берберова пишет по этому поводу: «Он считал себя единственным и последним законным главой российского государства, собирался действовать в соответствии с этим принципом, но в этом своем убеждении сторонников не нашел». Знавших Керенского в изгнании лиц не переставала удивлять долго не оставлявшая его самонадеянность. Он не без упрямства продолжал верить в то, что, как в 1917–м, стоит ему позвать, и за ним пойдут — войска, народ, — ринутся громить большевиков. Однако сколько ни взывал он — речами, статьями, — понимание находил все реже и реже.

     В эмигрантской деятельности Керенского на первый план все более выходила журналистика. Он окончательно приходит к решению: отныне он, прежде всего, публицист, политический обозреватель и комментатор событий, мемуарист. Керенский находит поддержку своих друзей-масонов: президент Чехословацкой Республики Томаш Масарик и министр иностранных дел Эдуард Бенеш предложили Керенскому создать фонд для проведения в эмиграции политической, пропагандистской и культурной работы. Как позже выяснилось, деньги на это мероприятия были взяты из золотого запаса России, незаконно вывезенного чехословацким корпусом из Сибири. На парижском совещании ближайших единомышленников (в основном эсеров), которое Керенский провел в начале июля 1920 года, было определено, на какие цели следует направить полученную помощь. Как распорядитель фонда Керенский выступил соучредителем главных эсеровских изданий. Это были журналы «Современные записки», выходившие в Париже в 1920–1940 годы, и «Революционная Россия» – в 1920–1931 годы, получавшая субсидии с августа 1921 года, а также газет «Воля России», издаваемой в 1920–1932 годы, и «Дни» – в 1922–1932 годы.

     Первой — с 12 сентября 1920 года — начала выходить в Праге «Воля России», где Керенский активно печатается. Керенский пишет о России: он внимательно следил за всем, что происходило «в стране творцов коммунистического строя». Из публикаций 1920–1921 годов известно 60 статей, речей, докладов, мемуарных очерков, которые составили первую книгу его политического дневника — «Издалека», изданный в Париже в 1922 году. Керенский, представляя книгу читателям, пояснял: «Три с половиной года приходилось мне издалека, прислушиваясь к России, отстаивать на страницах иностранной и зарубежной русской печати жизненные интересы Родины, утверждая вместе с тем великую непреходящую ценность достижений Февральской революции и вскрывая перед общественным мнением глубоко реакционную сущность не только генеральского, но и большевистского самовластья». В Берлине 29 октября 1922 года выходит первый номер газеты «Дни», которая сразу становится в ряд авторитетных эмигрантских изданий. «Керенский диктовал свои передовые громким голосом, на всю редакцию. Они иногда выходили у него стихами», — вспоминает Н. Н. Берберова. Газете «Дни» охотно отдавали свои произведения М. А. Осоргин и М. А. Алданов (они были редакторами литературного отдела), К. Д. Бальмонт и И. А. Бунин (нобелевский лауреат по литературе 1933 года), семейная чета З. Н. Гиппиус и Д. С. Мережковского, Б. К. Зайцев и А. М. Ремизов, И. С. Шмелев и М. И. Цветаева. В сентябре 1925 года «Дни» переезжают в Париж и с 9 сентября 1928 года становятся еженедельным журналом. Здесь печатают свои стихи и прозу лучшие писатели зарубежья, на ведущее место в своем издании редактор Керенский вывел публицистику. Это – был его собственный политический дневник «Голос издалека». Им в 1928–1933 годах открывались все 173 книжки журнала. За этой цифрой – итог пятилетия жизни Керенского. В журнале Керенскому удалось собрать значительные интеллектуальные силы: Н. А. Бердяев, Е. К. Брешко-Брешковская, И. И. Бунаков-Фондаминский (погиб в нацистском концлагере), М. В. Вишняк, Е. Д. Кускова, А. П. Марков, Е. Ю. Скобцова-Кузьмина-Караваева (в монашестве мать Мария, погибла в нацистском концлагере), С. М. Соловейчик, Г. П. Федотов, Ю. А. Ширинский-Шихматов.

      Керенский, как и в 1915–1917 годах, любит бывать у Гиппиус и Мережковского, он желанный гость в их литературном кружке «Зеленая лампа» и на воскресных чаепитиях. В их доме в Париже (на улице Колонель Бонне) в 1927–1939 годах Керенский встречался с выдающимися представителями эмигрантской интеллектуальной элиты. Среди них – писатели И. Бунин, Г. Адамович, М. Алданов (Ландау), Г. Иванов, Б. Зайцев, общественные деятели Н. Берберова, И. Одоевцева, Ю. Терапиано, И. Фондаминский, писательница-сатирик Н. Тэффи, поэт В. Ф. Ходасевич, всемирно известные философы Н. Бердяев и Л. Шестов.