Ленин и Керенский. Эпилог.

     Поскольку передача власти обратно от Ленина к Керенскому не состоялась, то державы Антанты искали иную кандидатуру. Для этого понадобился миф о «завещании» Ленина, в котором Зиновьев утверждался как преемник. Очевидно, что подобный казус мог быть связан только с Троцким: оба коммунистических лидера были ярыми адептами перманентной революции. Доказано, что само “завещание” было искусной, при непосредственном участии Крупской, фальшивкой Троцкого.   Главное, что разгласил Троцкий, заключалось в следующем. Методом оповещения было несогласие с датой переворота, но отнюдь не уведомление о необходимости самого переворота. Находившиеся на свободе и вне прямой связи с Керенским Зиновьев и Каменев, как агенты прикрытия, через прессу открыто дали знать своим заказчикам, что переворот действительно назначен в ночь с 25 на 26 октября (по ст. ст.) 1917 года. Ленин в этот промежуток времени прятался по явочным квартирам, а за ним и другими руководителями РСДРП (б) охотилась контрразведка Керенского. Между тем известно, что лично Керенский охранял Троцкого (взамен, именно, Троцкий лично освободит и даст возможность скрыться из Гатчины Керенскому 31 октября ст.ст.), который знал о квартире Фофановой, где скрывался лидер большевиков. Заметим, что сигнал о “Февральской революции» был разработан при непосредственном участии британского посла Дж. Бьюкенена и заключал в себе сообщение об отсрочке созыва Государственной думы. Кроме того известно, что в выдаче даты переворота был замешан и лично Троцкий. Бывший министр юстиции последнего Временного правительства, масон Павел Николаевич Малянтович во время допроса в 1939 года сообщил, что именно Троцкий, а не Зиновьев и Каменев, официально сообщил А.Ф. Керенскому о том, что в ночь с 25 на 26 октября большевики осуществят “восстание” для захвата власти путем свержения Временного правительства. На основе этой информации Керенский, для отвода глаз и подозрений от собственной персоны, сделал соответствующий доклад на правительстве, в конце которого предложил “предотвратить” восстание путем ареста Ленина и иных руководящих деятелей большевиков. Одновременно Керенский сообщил правительству, что такое решение встретило одобрение и других лиц, назвав в их числе того же Троцкого, Зиновьева и Каменева. То есть заявление X.Г. Раковского о том, что Керенский должен был сдать власть именно Троцкому, – полностью подтверждается. Если бы Керенский арестовал Ленина – Малянтович на самом деле выписал ордер на арест лидера большевиков, – то руководство не только ЦК, но и всей РСДРП(б) само полностью перешло бы в руки этого триумвирата агентов влияния Антанты. Триумвират осуществил бы “переворот”, но уже без Ленина. В первом же ряду – на время “переворота” главным лицом должен был быть Ленин. Подобные признания Малянтовича в 1939 году были получены в добровольном порядке. Некоторые историки приводят секретную шифрованную телеграмму ЦК ВКП (б) от 10 января 1939 года, которая за подпись Сталина была направлена секретарям обкомов, крайкомов, ЦК союзных компартий, наркомам внутренних дел, начальникам УНКВД и в которой говорилось: “ЦК ВКП(б) разъясняет, что применение физического воздействия в практике НКВД было допущено с 1937 года с разрешения ЦК ВКП(б)… Известно, что все буржуазные разведки применяют физическое воздействие в отношении социалистического пролетариата и потом применяют его в самых безобразных формах. Спрашивается, почему социалистическая разведка должна быть более гуманна в отношении заядлых агентов буржуазии, заклятых врагов рабочего класса и колхозников? ЦК ВКП (б) считает, что метод физического воздействия должен обязательно применяться впредь, в виде исключения, в отношении явных и не разоружившихся врагов народа, как совершенно правильный и целесообразный метод”. Малянтович представлял собой «разоружившегося врага народа», что свидетельствует в пользу добровольности его показаний.

    Возвращаясь к тезису Бьюкенена – “Освободить Россию от обязательства не заключать сепаратный мир”, – необходимо отметить, что он мог быть реализован только в одном случае. Сначала британское правительство должно было принять соответствующее решение, которое затем должно было быть передано на одобрение Верховного совета Антанты, потому как, по Лондонской конвенции от 5 сентября 1914 года, ни одно из государств – членов Антанты не имело права на сепаратные переговоры с Германией. Следовательно, Бьюкенен призвал признать вышеозначенную преемственность власти Лениным также и на уровне Антанты. Призыв об освобождении России от этого обязательства свидетельствовал фактически об упреждающем, но временном признании советского правительства в лице Ленина и СНК. Законным образом оно могло распространиться на Россию только в том случае, если и де-факто, и особенно де-юре советское правительство во главе с Лениным было бы признано всеми странами Антанты, прежде всего Англией и Францией. Таким образом, Бьюкенен показал, что как Ленин и советское правительство были признаны Лондоном на период времени, достаточного для завершения операции по переброске британских войск в Палестину. Призыв британского посла означал, что Англия и де-факто, и де-юре заинтересована в Ленине и СНК. Учитывая, что в дальнейшем Ленин должен был организовать “революции сверху” еще и в Германии и Австро-Венгрии, то Бьюкенен сказал более того, что он имел право говорить. За этим стоит признание наличия прямого тайного сговора между Англией и Германией, который был достигнут на секретных переговорах в августе 1917 года в Гааге между начальником имперского генерального штаба Генри Вильсоном и статс-секретарем МИД Германии Рихардом фон Кюльманом. Ллойд Джордж незадолго до указанных событий сказал, что “Россия – страна, в которую легко вторгнуться, но которую очень трудно завоевать… Это страна, в которую легко войти, но из которой трудно выйти”. Британский план состоял в том, чтобы за счет невиданного для России позора втянуть в него Германию, и реализовать собственные геополитические интересы на Ближнем Востоке. Последующее освобождение России от германских оккупантов стало бы невозможным без вооруженной помощи Антанты в виде интервенции против оккупирующих ее территории германских войск. Находившиеся в России разведчики Антанты – Брюс Локкарт (Англия) и Жак Садуль (Франция) направляли в свои столицы телеграммы о необходимости интервенции “в помощь большевикам против немцев”. Интервенция позволила бы Антанте “на законных основаниях” расчленить территорию России и уже с помощью своих войск “эвакуировать” оккупированные после “освобождения” российские территории. Генеральная задача Антанты состояла в том, чтобы резко изменить послевоенную конфигурацию в Восточной Европе в пользу англосаксонского Запада. До войны это невозможно было сделать, потому как вся Восточная, Центральная и Юго-Восточная Европа полностью контролировались тремя монархиями – Германской, Австро-Венгерской и Российской. С учетом этнического характера населения этих территорий преимущества в послевоенный период были у Российской империи, так как указанные территории были преимущественно населены славянами и православными. В 1934 году канцлер Венгрии граф Бентлен скажет: “Если бы Россия в 1917 году осталась организованным государством, все дунайские страны были бы лишь русскими губерниями. Не только Прага, но и Будапешт, Бухарест, Белград и София выполняли бы волю русских властителей. В Константинополе на Босфоре и в Катарро на Адриатике развевались бы русские военные флаги. Но Россия в результате революции потеряла войну и с нею целый ряд областей…” В этой связи, еще до послания Бьюкенена 26 ноября (9 декабря) 1917 года, Ллойд Джордж указал своему послу в Петрограде: “Нет необходимости пока рвать открыто с советским правительством”. В этом письменно выраженном в виде меморандума указании британского премьера стоит подпись лорда Бальфура. Соответственно, тезис “нет необходимости пока рвать открыто с советским правительством” прямо связан с уже принятым решением об интервенции в Россию и подготовкой проекта англо-французского соглашения о разделе сфер влияния в России. Париж и Лондон лишь ожидали вступления в силу германо-советского сепаратного мирного договора, который был подготовлен Лениным и его правительством. В рапорте начальника британского имперского Генерального штаба Г. Вильсона на имя премьер-министра Д. Ллойд Джорджа от 23 августа 1917 года прямо было указано, что этот период должен охватить время от середины ноября до середины апреля. Государственная власть должна была быть передана Ленину накануне начала этого периода времени. На это время Ленин был нужен Лондону для реализации британских геополитических интересов на Ближнем Востоке. Соответственно, Ленин должен был взять власть до открытия II Всероссийского съезда Советов и легализоваться решениями съезда. Интересно, что 6-7 ноября н. ст. (24-25 октября ст.ст.) 1917 г. в Рапалло (близ Генуи, Италия) состоялась военная конференция государств – членов Антанты (без России), на которой было принято решение об образовании Верховного совета союзников, что явилось первым шагом к объединению военного командования.

        Следует отметить, что пути поиска заключения сепаратного мира между Россией и Германией начались летом 1916 года обеими сторонами.    Бывший чиновник особых поручений в 1892 году при министре путей сообщения С. Ю. Витте И. И. Колышко вступил в контакт с германскими официальными представителями в июне 1915 года, когда он вместе с американцем Пассвелом прибыл из Петрограда в Стокгольм и был представлен германскому послу. Графа Витте, председателя Комитета министров в 1903-1905 годах и Совета министров с октября 1905 года по апрель 1906 года, и Иосифа Колышко, сотрудника газеты «Гражданин», известного под журналистским псевдонимом «Серенький», объединяло неприятия самодержавного режима и любовь к политическим интригам. Редактор «Гражданина» князь В. Мещерский ненавидел Николая II, и издаваемая им газета носила противоправительственный характер. На этой почве Витте привлек своего давнего сотрудника Колышко для выполнения поручений, которые также в своей основе носили противоправительственный характер. Витте обладал хорошими связями в правительственных кругах США, лично знал президента США Теодора Рузвельта, который был посредником в 1906 году при заключении русско-японского мирного договора. Сам Витте с тех пор носил прозвище «графа Портсмутского», по месту подписания этого договора. До вступления в мировую войну на стороне Антанты США были заинтересованы в заключение сепаратного мира между Россией и Германией и подталкивали правящие круги России к его заключению. Привлечение И.И. Колышко к решению этой задачи несомненно было желанием самого Витте, который желал своего возвращения в большую политику. По воспоминаниям графа Коковцева, царского премьера в 1911-1914 годах, именно, Витте был главным заговорщиком в деле отставки Коковцева. Второй контакт с германскими представителями Колышко имел в июле 1916 года. Колышко прибыл в Стокгольм как представитель председателя Совета министров Штюрмера для встречи с официальным сотрудником МИД Германии Бокельманом. Последний информировал Колышко, что располагает предложением от промышленного магната Хуго Стиннеса для ведения пропаганды в России, в частности, для создания на территории России типографии пацифистской направленности, и что эти цели выделено несколько миллионов рублей. Агент Стиннеса Ферман также финансировал с мая 1917 года газету Горького «Новая жизнь». Через Стиннеса Берлин сообщил Колышко требования Германии: 1) русские провинции — Курляндия и Эстония — включаются в германские балтийские провинции; 2) Литва отделяется от России и либо присоединяйся к Восточной Пруссии, либо становится германским герцогством; 3) Польша становится независимым государством, и ее ориентация определяется Германией и Австро-Венгрией. При принятии этих трех требований России предоставляется право не платить репарации, которое ограничено согласием придется отказа России от влияния на Балканах. Колышко посетил Швецию еще один раз, но летом 1917 года был арестован Временным правительством.

     Другой план достижения сепаратного мира предусматривал тайное свидание в Стокгольме с консультантом германского посольства банкиром из Гамбурга доктора Варбурга с товарищем (заместителем) председателя IV Думы Протопоповым и членом Государственного совета князем Д.А. Олсуфьевым. Доктор Варбург был специально командирован для этого германским послом в Швеции фон Люциусом. Русский посланник в Стокгольме А.В. Неклюдов просил Протопопова не отказываться от свидания с Варбургом, чтобы узнать условия сепаратного мира. Этот контакт исходил от германских властей, которые узнали, что японские представители сообщили царю о своих контактах с Германией. Встреча Протопопова и Олсуфьева с Варбургом состоялась в 17 июня 1916 года. По возвращению в Россию Протопопов был вызван в Ставку, где имел двухчасовую беседу царём, который отнесся к встрече с Варбургом благосклонно. О содержании разговора с германским банкиром история сохранила лишь указание самого Протопопова о том, что Николай II остался доволен германскими предложениями, но отверг их и приказал прекратить дальнейшие контакты. Поскольку Протопопов, земляк Ленина, был расстрелян большевиками летом 1918 года в Москве, то представляется вероятным, что его показания на Лубянке об этом контакте по поводу заключения сепаратного мира с Германией хранятся до настоящего времени под грифом «оглашению не подлежит». Известно лишь то, что царь отказался от сепаратного мира, а германское руководство исключило для себя достижение официального соглашения с Россией и пошло по пути эскалации революции в России.

       23 июля 1916 года царь отправляет министра иностранных дел Сазонова в отставку и возлагает его обязанности на премьера Штюрмера. Сам Штюрмер слыл германофилом, что привело к активизации правящих кругов Германии оторвать Россию от Антанты. Вильгельм II записал в это время: «Россию охватывает усталость, и Германия должна постараться заключить с ней сепаратный мир». В конце лета 1916 года германские власти были готовы окончить войну; среди таковых находились рейхсканцлер Теобальд Бетман-Гольвег, генералы Гренер и Гофман. Бельгию, по их мнению, следовало освободить, а Польшу вернуть России. В этих кругах согласны были даже на уступки французам в Лотарингии. Однако большую политику вершили в это время всесильный дуумвират Гинденбург – Людендорф, который для целей войны сделал из Германии военный лагерь, которым эффективно управлял страной и германским народам в целях войны посредством политики военного социализма. В частности, относительно Бельгии Людендорф выразил мнение, что «бельгийская зависимость от Германии должна проявляться в экономической, военной и политической сфере», а завоеванные части России должны перейти под немецкую юрисдикцию. Князь Бюлов, бывший германский канцлер, считал, что рейхстаг допустил большую ошибку, когда провозгласил 5 ноября 1916 года декларацию о создании независимой Польши. После принятия этого решения правящими кругами Германии царь отвергает любой официальный контакт с Германией. Все подозрения относительно причин крутого поворота германской политики пали на российского премьера Штюрмер, который немедленно подвергся в Государственной думе обвинениям как германский агент. Царь назначил новым премьером Трепова, а Германия получила польский легион добровольцев из трех дивизий сомнительной боеспособности.

      Кроме того, политическая неустойчивость самодержавного режима привела к активизации легальных социалистических политиков в Государственной думе — меньшевиков Чхеидзе и Скобелева и трудовика (народного социалиста) Керенского. В ноябре 1916 года под главенством председателя Государственной думы Родзянко создается англо-русское общество, которое консолидирует в своих рядах противоправительственные силы и готовит под руководством британского посла Бьюкенена государственный переворот в России, вылившийся в желтый Февраль. Очевидно, что англосаксы рассуждали, как их представитель при Ставке Дж. Хенбери-Уильямс: «Русские, привлекательные и вызывающие симпатию во многих отношениях, природою созданы нестабильными. У них самое короткое расстояние между экзальтацией и глубокой депрессией… Гостеприимство, доброту, симпатию вы найдете здесь повсюду, но, что особенно поражает меня, это глубокое желание угодить вам, оказать вам любезность — и все из-за стремления достичь внутренней стабильности». Поэтому в европейских столицах Запада утверждается мнение о неспособности политических сил в России к внутренним компромиссам. Американцы дистанцировались от общеевропейской точки зрения на будущность России и вели свою игру.

     Россия настаивала на многоаспектности русского вопроса для Запада, что, по мнению министра иностранных дел России Сазонова, требовала многостороннюю программу помощи Запада России. В Париже летом 1916 года была созвана конференция, на которой высокие представители, держав Антанты постарался выработать экономическую программу для России. Англия и Франция исходили при этом из своей ведущей роли в послевоенном мире. США и их посол в Петрограде Д. Френсис оказывали давление на царя, начиная с лета 1916 года, в своих попытках убедить его в опасности односторонней зависимости от Англии и в выгодности преимущественных связей с Вашингтоном. Д. Френсис был высокого мнения о потенциале России: «Ресурсы страны, владеющей одной шестой поверхности земной суши и населенной почти двумястами миллионами людей, имеющими здравый смысл и добрые инстинкты, фактически неиссякаемы». В задачи Френсиса входило исключение экономического доминирование европейских держав, в первую очередь, Германии и Британии, в России. Французский посол в Петрограде Морис Палеолог также предпринимал соответствующие действия для удержания России в зоне стратегического сотрудничества. В Россию были вложены огромные суммы французских народных займов, и надежда на трансконтинентальное сотрудничество с Россией была велика. Париж высоко ставил Россию в будущей мировой иерархии: «Внимание всего мира будет обращено на Россию. И европейские и американские газеты восхищаются великолепием этой империи, неиспользованными еще ею богатствами и огромными возможностями. После окончания войны возникнет огромная конкуренция за торговлю с Россией. Американские предприятия уже смотрят заинтересованными глазами на минеральные ресурсы, огромную водную мощь и возможности железнодорожного строительства. Среди возвращающихся домой американцев нет ни одного, кто не планировал бы возвратиться в Россию. Нет на земле страны, сравнимой с нею». Американский посол Френсис не увидел в решениях Парижской конференции 1916 года преимуществ для США. Френсис оказал сильное давление на правящие круги России, включая личные встречи с царем, чтобы ни Государственная Дума, ни Совет министров не утвердили Парижских резолюций.

        Вильгельм II видел большую политику в оказании косвенного давления на Россию посредством предоставления автономии полякам. Статс-секретарь МИД Германии фон Ягов получает от кайзера указание: «Давайте создадим Великое герцогство Польское со своей польской армией под командованием наших офицеров. Мы сможем использовать эту армию». 5 ноября было провозглашено Польское королевство со столицей в Варшаве. Этот шаг имел стратегические последствия – ликвидацию любой возможности германо-российской договоренности. В конце 1916 года на престол Австро-Венгрии вступил император Карл III. Рейхсканцлер Бетман-Гольвег выступил 12 декабря в рейхстаге с предложением начать переговоры о мире в одной из нейтральных столиц. Тогда президент невоюющих США Вильсон в начале января (н.ст.) 1917 года предложил каждой из союзных сторон сформулировать свои мирные предложения. Николай II отверг предложение Вильсона в очередном приказе по армии 25 декабря ст. ст. Ллойд Джордж также отказался обсуждать американские предложения о мире. 30 декабря н.ст. страны Антанты официально отвергли предложение Бетман-Гольвега как «пустое и неоткровенное».

       Германский посол в Копенгагене Ульрих фон Брокдорф-Ранцау непосредственно контактирует здесь с агентом военной разведки Германии Парвусом, который прикрывает свою подрывную деятельность против России Институтом по изучению последствий войны, расположенном в датской столице. Парвус набирает на работу в Институт русских революционеров различной окраски и по этой причине глубоко осведомлен во внутреннем положении России. Соответственно, Брокдорф-Ранцау рекомендовал германскому правительству содействовать созданию «широчайшего возможного хаоса в России», ради чего следовало поддерживать радикальные социалистические элементы: «Мы должны сделать все возможное для интенсификации разногласий между умеренной и экстремистской партиями. Усиление этих разногласий, в высшей степени, соответствовало бы нашим интересам. Следует сделать все возможное, чтобы ускорить процесс дезинтеграции в трехмесячный период — тогда наше военное вмешательство обеспечит крах Российской державы». Этот план должен был осуществлять Парвус-Гельфанд посредством переброски эмигрантов-революционеров из Швейцарии в Россию. Эту идею поддержали М. Эрцбергер в парламенте и барон Мальцан из МИД Германии. Гельфанд полагал, что Ленин, будучи «более воинственной личностью», чем двое социалистов в правительстве Львова (Чхеидзе и Керенский), «отодвинет их в сторону и будет готов к немедленному подписанию мира». 5 апреля 1917 года Брокдорф-Ранцау писал Циммерману: «Развитие ситуации в России, важное для нашего будущего, требует радикальных решений». Германский кайзер, рейхсканцлер и заместитель начальника германского Генерального штаба Людендорф одобрили посылку в Россию Ленина и социалистов-радикалов.

       31 марта н.ст. В.И. Ленин согласился возвратиться в Россию в железнодорожном вагоне через Германию. 16 апреля 1917 года на Финляндском вокзале в Петрограде Ленин сказал, что «недалек час, когда по призыву Карла Либкнехта немецкий народ повернет свое оружие против капиталистических эксплуататоров». В германском военном и политическом руководстве все больший вес получает идея сепаратного мира с ослабленной революцией Россией, где значительная часть эсеров и меньшевиков, не соглашаясь с Лениным по внутриполитическим вопросам, тем не менее, делала вывод, что дальнейшее ведение войны Россией невозможно. Этот блок готов был начать давление на Запад с целью заключения общего мира. Второй — после ленинской — группе русских эмигрантов, выезжающих из Швейцарии в Россию (250 человек), германские дипломаты дали обещание мира без аннексий и контрибуций — условие эсеров и меньшевиков.

     Германия по-прежнему считала другим посредником Иосифа Иосифовича Колышко, который был женат на немке, жил с начала войны в Стокгольме и служил в противоправительственной газете, издаваемой князьями Мещерским и Щербатовым. Во время аудиенции с одним из лидеров рейхстага — М. Эрцбергера 26-28 марта 1917 года в стокгольмской квартире польского промышленника Гуревича Колышко отстаивал идею мира с Германией по причинам внутренней ориентации русского развития. «В случае не подписания мира, — убеждал он Эрцбергера, — крайне левые сметут либералов и наступит нежелательный для Берлина хаос, альтернативой которому может быть лишь разумный мир Берлина с Временным правительством». Эрцбергер обсуждал эти условия с рейхсканцлером Бетман-Гольвегом, у которого уже было несколько планов приведения России к сепаратному миру. Содержание переговоров с Колышко воплотилось в три новых плана, которые рейхсканцлер озвучил в своей речи в рейхстаге 29 марта 1917 года: 1) Германия обещает не вмешиваться в российские внутренние дела; более того, Германия не будет стремиться восстановить царское правление; 2) Германия не будет вести войны против самого русского народа; 3) Германия не настаивает на заключении Россией мира, унижающего ее честь (это должно было привлечь русскую армию). Вскоре после этой речи, содержавшей фразу о «мире, почетном для всех сторон», Колышко начал обсуждать конкретные условия мира, среди которых для России самым важным было «избежать больших аннексий» — она согласится лишь на «некоторые исправления границ». Эрцбергер докладывал, что Колышко возражает против уступки Германии всей Литвы, Курляндии и Польши, соглашаясь лишь на некоторые изменения границ. Колышко отбыл в Петроград и встретился снова с Эрцбергером в Стокгольме 20 апреля 1917 года. Колышко отказался вести переговоры с иными, помимо Эрцбергера, представителями Германии. Колышко отказался от сотрудничества со Стиннесом, который неоднократно навещал его и предлагал 15 миллионов рейхсмарок (в ценах 2014 года – 190 млн. долл.) для организации пацифистской кампании в России. Колышко признал 20 апреля, что в России идет отчаянная борьба между верной Западу партией войны (им оказали ощутимую поддержку основатель русской социал-демократии Плеханов, социалисты из западных стран и британское правительство) и сторонниками заключения мира. Партия мира едва ли победит, если Германия не определит более четко свои позиции в отношении мирного соглашения. Первый параграф согласованного документа предлагал «восстановление русской границы от 1 августа 1914 года с некоторыми исправлениями». В Польше предполагалось проведение плебисцита. Россия отказывалась от прав капитуляций в Турции. Германия обещала помочь в решении вопроса о Проливах и границах Армении. Обе стороны отказывались от материальных претензий. Между Россией и Германией заключался мирный договор. Бетман-Гольвег одобрил достигнутое соглашение. Вместе с тем Колышко не мог сообщить германским партнером возможной реакции на достигнутые договоренности со стороны российского премьера князя Львова и ключевого министра его кабинета, А. Керенского.

      19 апреля 1917 года один из членов правящего в Германии дуумвирата генерал-полковник Людендорф пришел к выводу, что ослабление России приняло необратимую форму, что было изложено в брошюре «Будущее Германии». Брошюра была снабжена картами и диаграммами, которые указывали места проживания «нерусского населения» и возможности колонизации России: уголь, железная руда и нефть России сделают народное хозяйство Германии самодостаточной экономической величиной на основе изобретенной Людендорфом концепции военного социализма. На совещании в Кройцнахе 20 апреля 1917 года Вильгельм II призвал собравшихся: «Если ожидаемая дезинтеграция России не даст искомых результатов, их следует достичь с помощью оружия». Людендорфу также принадлежит идея психологической войны на русско-германском фронте среди Русской армии: с 29 апреля 1917 года здесь начинается распространение листовок о том, что русские солдаты являются жертвами британских поджигателей войны. Германия в этих листовках сообщала о своей готовности вести переговоры не с Петербургом, который стал «жертвой британских интересов», а с любыми русскими военачальниками. Она не намерена восстанавливать в России правление царя и «готова в любое время заключить с Россией почетный мир». Обещала помочь России везде за пределами Европы, а также — «финансовая помощь в реконструкции России и отказ от военных репараций». От Петросовета в тайных переговорах с германскими военными агентами уже в мае 1917 года должны были участвовать Н.Д. Соколов, секретарь Петросовета и доверенное лицо Керенского по тайным связям с Германией, и будущий сторонник Троцкого Ю. Стеклов.

           Американский посол Френсис тем временем телеграфирует в Вашингтон: «Время драгоценно. Социалистические элементы, организованные в Советы, состоящие из рабочих и солдат, выступают за отмену классов и за право солдат не подчиняться своим офицерам». Френсис налаживает контакты правящих кругов России с лидерами тред-юнионизма в США. Президент АФТ С. Гомперс обратился к председателю Исполкома Петросовета, лидеру меньшевиков И С. Чхеидзе, 2 апреля с мыслью о том, что идеальную форму государства трудно создать в краткие сроки и что предпосылкой социальных реформ является консолидация политических сил. Гомперс указал своим русским коллегам, что «свобода обеспечивается решением проблем жизни и работы. Она не может быть завоевана лишь революцией. Она представляет собой результат эволюции. Даже в Соединенных Штатах Америки высшие идеалы свободы не достигнуты полностью, но у нас есть воля и возможности».

       Вильсон в мае 1917 года добился от Керенского и Временного правительства обещания отвергнуть идею сепаратного мира с Германией. Посла А. Бахметьева В. Вильсон встретил словами о том, что теперь США и Россия — партнеры в борьбе за демократию. Французский посол в Петрограде Морис Палеолога пишет в то время: «Вероятно, Россия обречена на федерализм ввиду беспредельности своей территории, разнообразия населяющих ее рас, возрастающей сложности ее интересов. Но нынешнее движение гораздо более сепаратистское, чем областное, скорее сецессионистское, чем федералистское; оно стремится ни больше ни меньше к национальному распаду… Как не соблазниться неистовым глупцам из Таврического дворца разрушить в несколько недель то, что исторически создано в течение десяти веков? Французская Революция начала с объявления Республики единой и неделимой. Этому принципу были принесены в жертву тысячи голов, и французское единство было спасено. Русская Революция берет лозунгом: Россия, разъединенная и раздробленная». 16 апреля 1917 года Бьюкенен отмечает: «Социалистическая пропаганда усилилась, благодаря прибытию новых анархистов из-за границы…Мы, вероятно, будем свидетелями ряда революций и контрреволюций, как это было около пятисот лет назад в „смутное время“. Среди прибывших „анархистов“ Бьюкенен выделяет Ленина, а во властных структурах – Милюкова. Французские официальные представители пишут о российских вождях иное. Палеолог сообщает в МИД, что «только молодой министр юстиции господин Керенский производит впечатление человека дела. Чем-то фанатичным и ясным он напоминает Сен-Жюста; он является подлинной главой Временного правительства». Французский министр вооружений Тома определил Керенского как «единственного трезвого, способного и демократического политика, способного восстановить порядок в России и возобновить ее военные усилия». Французский посол в Риме послал своему премьеру Рибо отзыв весьма позитивного характера о политической деятельности Керенского.