- Песня, которая не прозвучит
- Шанс
- Я постараюсь вам помочь
- Очередной раунд Селиванова
- Тайный визит профессора Воланда накануне перестройки
– Тельфер для лодок чинить.
– Я ему втолковывал, что тельфер надо как следует отремонтировать. Раз я подправил, второй раз, третий, хотя вообще- то это электриков работа, а не моя, но все время так продолжаться не может. Надо капитально отремонтировать и освободиться от этой возни. Он ищет меня после работы вместо того, чтобы насесть на кого следует и сделать, Но ничего… Сейчас пойду исправлю… в последний раз. Потом пусть как умеет, так и выкручивается. Извините. Надеюсь, мы еще сыграем.
Эдвард прислонил кий к стене и умчался. Михалыч почапал за ним следом, предварительно стрельнув у Селиванова сигаретку. Федор Алексеевич остался стеречь имущество. Он присел на стул, вытянул ноги и принялся пускать дым колечками. “Чудной мальчишка Эдик. Как он сказал… Блестящее кредо”, – вспомнил Федор Алексеевич. Кредо… Это слово всегда гипнотизировало. Когда-то, еще в пору аспирантства довелось ему присутствовать на встрече с молодым, тогда еще только входившим в моду художником.
Далекая от искусства аудитория сперва скучала. Но стоило художнику приступить к рьяной критике Пикассо, французских импрессионистов и прочих знаменитостей, публика очнулась. Завязалась перепалка. Защитники Пикассо встали стеной. Еще бы… Охаивать такой авторитет. Температура в зале стремительно поднялась. Страсти кипели. Аспирант Федя Селиванов пристально глядел на неистового живописца и чувствовал, что тому абсолютно наплевать и на основоположника кубизма, и на импрессионистов. Просто, чтобы создать впечатление, нужно было кредо, и не такое как у большинства, серенькое, прилизанное, согласованное, а свое собственное, особое, яркое. Открытие поразило Федора Алексеевича. Неважно ругать или славить, соглашаться или оспаривать, главное – звучать, главное – не повторяться, иметь сочно окрашенное мнение. Тогда возникает ореол, представление. Тогда ты фигура. Первым экспериментальным подтверждением нечаянно сделанного открытия стала племянница профессора Щетинина, тихая, скромная Люба, будущая жена Селиванова. Он сумел внушить исключительность. В два часа ночи оригинал Феденька мог вскочить с узенькой девичьей кроватки, прекратив бурно ласкать подругу Любушку, включить лампу на столе и конспектировать толстые умные книги по физике. Он мог в Новый год заканчивать главу диссертации, не отмечать день рождения якобы из-за срочности задания шефа, ночами без шибкой надобности торчать в лаборатории, вечерами вместо спектакля печатать никому не нужный материал. Романтичная девушка прониклась духом высокой преданности науке и, сломав упорное сопротивление родителей, вышла замуж за безродного