2.1.2. Третья и Четвертая Государственные Думы
3 июня 1907 года, день выхода манифеста о роспуске II Государственной Думы, был днем конца первой русской революции. Это вдруг почувствовали все, даже самые ярые революционеры. Этот закон, практически разрешавший конфликт между властью и народным представительством, не вызвал никакого протеста в народных массах. Бывший член II Думы кадет П.Б. Струве публично заявил, что ошибкой партии конститу-
А. Митрофанов. История ЛДПР. Истоки и факты
ционных демократов было их неумение отмежеваться от левых. Либералы, собравшиеся на своем съезде в Финляндии, внесли резолюцию об участии кадетов в выборах в новую Государственную Думу.
Выборы в III Думу проходили в сентябре-октябре 1907 года. При этом в крупных городах боролись за места выборщиков только либеральные (конституционные) демократы и левые. В это время бесспорный лидер кадетов П.Н. Милюков постоянно выступает с резкой критикой левых: «Всей нашей деятельностью мы приобрели право сказать теперь, что, к великому сожалению, у нас и у всей России есть враги слева. Те люди, которые разнуздали низкие инстинкты человеческой природы и дело политической борьбы превратили в дело общего разрушения, суть наши враги…»
Из 442 членов Думы распределение по фракциям составило: правых — 50; националистов — 26; умеренно-правых — 71; октябристов — 154; прогрессистов — 28; к.-д. — 54; трудовиков — 13; с.-д. — 20; инородческих групп: поляков — 11, польско-литовская группа— 7, мусульман — 8. Таким образом, количество правых депутатов — 147 (33,2%), центра — 154 (34,8), левых — 141 (32%). III Дума открылась 1 ноября.
В состав президиума III Думы вошли: председатель — октябрист Н.А. Хомяков, сын известного славянофила и крестник Н.В. Гоголя; товарищи председателя — депутат правой фракции кн. В.М. Волконский (первый заместитель председателя) и октябрист бар. М.Ф. Мейендорф (второй заместитель председателя); секретарь — депутат правой фракции проф. И.П. Сазанович; старший помощник секретаря — депутат правой фракции Г.Г. Замысловский. Кадеты (к.-д.) отказались участвовать в президиуме.
В III Думе октябристы были самой многочисленной фракцией и занимали положение руководящего центра. Они представляли интересы крупной аграрной и торгово-промышленной буржуазии. Признанным лидером октябристов был А.И. Гучков, а также М.В. Родзянко и Н.А. Хомяков. Кадеты, лишенные той руководящей роли, которую они играли в двух первых Думах, оставались наиболее крупной оппозиционной партией. П.Н. Милюков, впервые избранный только в III Думу, занимал положение лидера. Прогрессисты были близки к левым октябристам, лучшим их оратором был Н.Н. Львов. Правые не имели признанного лидера, на роль которого попеременно претендовали — все великолепные ораторы — Г.Г. Замысловский, Н.Е. Марков, В.М. Пуришкевич, В.В. Шульгин. Лидером фракции умеренно-правых и националистов был П.Н. Балашов. С кадетами совместно обычно голосовала мусульманская группа; поляки голосовали всегда отдельно в собственных интересах. У двух левых фракций явно выраженных лидеров не было, самыми значительными факторами считались меньшевики Н.С. Чхеидзе и Е.П. Гегечкори и большевик Н.Г. Полетаев. Таким образом, проправительственные фракции насчитывали 301 депутата (68,1%), оппозиционные — 141 (31,9%).
Отношения между большинством и оппозицией были натянутыми. Большинство устроило в начале 1908 года демонстрацию против лидера либеральной оппозиции Милюкова, который во время рождественских каникул ездил в Соединенные Штаты и читал там лекции о русском «освободительном движении». Правая печать возмущалась такой «апелляцией к иностранцам», и при появлении Милюкова на трибуне большинство депутатов покинуло зал заседаний.
Думское большинство проявило свое недоверие к оппозиции при выборах комиссии государственной обороны: вопреки общему соглашению о пропорциональных выборах, октябристы и правые не пропускали в комиссию ни c.-д., ни трудовиков, ни поляков, ни даже к.-д., считая, что этим партиям нельзя доверять секретные военные сведения. Между Столыпиным и думским большинством, напротив, установилось дружеское взаимодействие. III Дума провела ряд законопроектов, направленных на дальнейшее улучшение землеустройства в стране, воссоздание военно-морского флота, и приняла 20-летнюю программу введения всеобщего начального обучения (1909-1928 гг.). Лидер умеренно-правых в Думе граф В.А. Бобринский, окрестивший II Думу «Думой народного невежества», должен был сказать, что III Дума — «Дума народного просвещения». Бюджет на нужды просвещения вырос с 44 млн. руб. в 1906 году до 214 млн. в 1917 году. При этом число учащихся выросло с 3,3 млн. человек до 8 млн.
Деятельность либерально-демократических кругов не исчерпывалась думской деятельностью. Идейная переоценка традиционных взглядов русской интеллигенции и либерально-демократических кругов русского общества нашли свое яркое воплощение в сборнике «Вехи», появившемся весной 1909 года. В числе его авторов были крупнейшие представители русской философской и общественной мысли — Н. Бердяев, С. Булгаков, М. Гершензон, Б. Кистяковский, П. Струве, С. Франк, И. Изгоев. Выход в свет сборника стал заметным явлением не только в русском, но и мировом сообществе. Статьи авторов пытались обратить внимание читателей на непреходящее значение отечественных традиций и ценностей и сделать на этой основе моральное мерило для выработки умственного и нравственного порядка в поведении русской интеллигенции. Левые обрушились с жесткой критикой на сборник. Это не могло вызвать удивления, поскольку авторы настаивали на религиозном осмыслении социального действия. Но его резкая критика со стороны лидера конституционных демократов Милюкова вызвала недоумение думающего читателя. «Вехи» оказали огромное влияние на учащуюся молодежь, студентов; брошенные ими сомнения в прежних интеллигентских традициях оставили глубокий след в мировоззрении русских образованных классов. Значение сборника не только как памятника русской философской мысли, но и как научного труда остается актуальным и в настоящее время.
Столыпинская аграрная реформа дала свои первые всходы в 1909 и 1910 годах. В эти годы были получены обильные урожаи, позволившие дать мощный толчок всей русской экономике. Законодательная работа шла полным ходом: реформа местного суда, расширение народного образования, ввод городской канализации в Петербурге, новый продовольственный устав, ирригация Голодной степи и др. Восьмого марта 1910 года сменился председатель Государственной Думы: на место отказавшегося от должности Хомякова был избран лидер октябристов Гучков. Его избрание привело к остановкам в эффективной законопроектной деятельности Думы, до того работавшей плавно и без толчков.
Другим событием, также неожиданно повлиявшим на спокойное развитие внутриполитической ситуации, был «польский инцидент» в Государственном Совете. Он выразился в отклонении обер-прокурором Синода кн. А.Д. Оболенским нормы о представительских квотах поляков в Западном крае. Обер-прокурор мотивировал свою позицию следующим образом: «Основное начало нашей государственности заключается в том, что в Российской монархии есть Русский Царь, перед которым все народы и все племена равны. Государь Император выше партий, национальностей, групп и сословий. Он может спокойно сказать: “Мои поляки, Мои армяне, Мои евреи, Мои финляндцы. Все они — его”».
Однако к удивлению многих председатель Совета министров П.А. Столыпин высказался сочувственно о проекте ограничения представительства поляков, который был передан для голосования и законодательного оформления. С этого момента, с мая 1909 года, определился новый курс Столыпина — провозглашение нового принципа великорусского государственного национализма.
В русском обществе, до 1905 года чуравшемся национализма, в это время тоже начали проявляться национальные течения. На тему «О русском национальном лице отечественной интеллигенции» вдруг сразу заговорили такие ее солидные фигуры, как П.Б. Струве, Андрей Белый и др. Конечно, Столыпин защищает не бытовую сторону национализма, но ссылается на обеспечение государственных интересов России, когда они требуют поступиться частью национальной автономии, как-то: в законопроектах о Финляндии и положении русских в Западном крае. По поводу этих законопроектов, отвечая полякам и финнам, он произнес свою другую крылатую фразу: «В политике нет мести, но есть последствия».
Эта фраза оказалась для Столыпина роковой. Государственный Совет и Государственная Дума 2 февраля 1911 года не поддержали Столыпина по вопросу о процентной норме избрания в земства Западного края.
Столыпин написал заявление царю о своей отставке. Николай II отставку не принял, но и позиции премьера не поддержал. Такое неопределенное положение в парламентской политики царя и правительства продолжалось вплоть до покушения на П.А. Столыпина. 5 сентября Столыпина не стало.
Со временем осознание великой утраты не только не проходило, но нарастало. Смерть Столыпина оказалась тяжелым ударом для русского государства. Если бы Столыпин весной ушел в отставку, то всегда в трудную минуту он мог быть снова призван к власти. Рука убийцы лишила страну именно того человека, который наиболее подходил к сложным условиям думской монархии.
Приемником Столыпина стал В.Н. Коковцев, уже заменявший премьера в последние месяцы. По этой причине курс правительства не изменился, но Коковцев не имел определенных воззрений в отношении политики великорусского национализма, провозглашенного Столыпиным в 1909 году.
III Государственная Дума также заканчивала отведенный ей законом пятилетний срок существования в обстановке политического разброда и неопределенности. 8 июля 1912 года она закончила свое существование.
Выборы в новую Думу состоялись в октябре-сентябре 1912 года. Состав IV Думы был следующим: правые — 65 депутатов; националисты — 88; центр — 32; октябристы — 98; прогрессисты — 48; к.-д. — 59; мусульмане — 6; поляки — 1; трудовики — 9; с.-д. — 15; из 7 беспартийных — 3 правых и 2 левых. В итоге правые депутаты имели 156 голосов (37%); центр — 130 (27%); оппозиция — 154 (36%). Октябрист М.В. Родзянко был избран председателем IV Думы только после закулисного соглашения октябристов с левыми; товарищем председателя — прогрессист кн. Д.Д. Урусов, которого сменил его коллега по фракции Н.Н. Львов. В новой Думе не было определенного большинства, не было и систематической программы действия. Однако на повестку дня вставали задачи не внутренней политики государства. События внешней политики властно становились в центр внимания государства. Нарастала международная напряженность. Особенно остро стоял вопрос о Балканах, которые уже давно называли «пороховым погребом» Европы.
В IV Государственной Думе лидер октябристов Гучков предпринял атаку на правительство и предложил 8 октября 1913 года фракции перейти в оппозицию. Его поддержало 22 депутата из 100. Большинство фракции во главе с Родзянкой образовало группу «октябристов-земцев». Печать вновь отметила полевения общественного настроения. Но, как сказал премьер В.Н. Коковцев в интервью редактору газеты «Берлинер тагеблатт» Т. Вольфа во время своей поездки за границу осенью 1913 года: «Это, может быть, верно (т.е. о недовольстве обществом внутренней политикой правительства) для больших городов, но на расстоянии ста километров от крупных центров и тридцати километров от губернских городов уже ничего не знают о политике». Это замечание было близко к истине, поскольку экономическое развитие России было успешным и создавало в провинции оптимистическое настроение. Отметим, что сбор зерновых в России в 1913 и 1914 годах составил по 65 млн. тонн, причем посевные площади почти равнялись современным (2006 г.). Более 16 млн. тонн зерна экспортировалось. Золотой запас Государственного банка России в 1914 году составил 1242 тонны. Изменение материального положения России к лучшему отмечали иностранцы. В конце 1913 года редактор «Economiste Europien» Эдмон Тэри произвел по поручению двух французских министров обследование русского хозяйства. Отмечая поразительные успехи во всех областях, Тэри заключал: «Если дела европейских наций будут с 1912 по 1950 гг. идти так же, как они шли с 1900 по 1912 гг., Россия к середине текущего века будет господствовать над Европой, как в политическом, так и экономическом и финансовом отношении».
Государство осуществляло широкую программу мер государственной политики в области народного образования. Была поставлена задача в ближайшие пять лет обеспечить среднюю заработную плату народного учителя в размере не ниже средней по промышленности. С 1909 по 1914 год более двенадцати тысяч учителей побывали на стажировке в Германии, Швейцарии, Италии, Франции и др. Русская власть содействовала этим мероприятиям выделением бюджетных дотаций, освобождением от паспортных сборов и предоставлением льготного проезда по железным дорогам. С другой стороны, отсутствие железной воли Столыпина в проведении принципа великорусского государственного национализма привело к 1914 году к тревожным симптомам культурного сепаратизма среди нерусской интеллигенции и нерусских народностей. В Министерство народного просвещения, в департамент национальных школ, поступали резкие протесты против «обрусительной» политики, причем учителя с мест — украинцы, татары, поляки, финны и т.д. — вообще возражали против обязательности преподавания русского языка и русской литературы. Эти настроения дали основание знаменитому деятелю русского масонства и кадетке Е. Кусковой написать в «Современном мире», что России «следует ждать всяких случайностей во время великих народных переживаний и потрясений» от этого национального фактора.
Россия становилась иной. Ход событий превышал рост теоретических обобщений. Крупный кадетский теоретик и политический деятель П. Струве писал в 1914 году: «Наша духовная жизнь застоялась. Раньше у русского либерального интеллигента мысли опережали действительность, теперь же, наоборот, — жизнь неуклонно, со стихийной силой движется вперед, а мысль, идейная работа безнадежно отстает, ничего не производит, топчется на месте».
Кадетская и вообще либерально-демократическая интеллигенция утратила уверенность в своих былых идеалах — свобода, демократия, вольнолюбие, законность. Она уже усомнилась даже в действительности таких радикальных мер, как революция, но не решалась открыться перед обществом, сказать о своем идейном тупике. Эти настроения либеральных вождей непосредственно воспринимались массовым либерально- демократическим движением, либеральными политическими партиями. Наметился кризис движения либеральных и конституционных демократов, всего политического центра. Кризис интеллигентского мировоззрения, мировоззрения образованных сословий русского общества в предвоенный период мирного времени был опасным явлением, чреватым в недалеком будущем серьезными испытаниями для отечественной государственности. Материальный подъем и кризис либерального политического мышления привел к тому, что Россия летом 1914 года была в гораздо меньшей степени отравлена политикой, чем Россия 1904 года. Политические партии имели весьма малое значение. Партией интеллигенции оставались к.-д.; партией земцев — октябристы; промышленные круги от последних передвинулись к прогрессистам; правые партии не имели за собой какого-либо общественного слоя, кроме поместного дворянства и городских народных масс на западе России.
Социалисты-марксисты (с.-д.) пользовались значительным влиянием в рабочей среде и обладали наиболее совершенной партийной организацией, несмотря на то, что не имели легального существования. Социалисты-народники (с.-p., трудовики, народные социалисты) имели много сторонников среди деревенской полуинтеллигенции. Но, кроме c.-д., ни одна партия не развивала широкой планомерной пропаганды в стране.
Ни либеральная интеллигенция, усомнившаяся в своих прежних демократических идеалах и не нашедшая нового содержания для их обоснования в новой системе мировоззрения, ни примитивно-социалистическая полуинтеллигенция не обладали ни достаточным политическим опытом, ни тем более широким государственным кругозором. Среди бесформенной широкой общественности по-прежнему только самодержавие, опиравшееся на крепкие национальные традиции и долгий опыт государственного правления, обладавшее испытанными кадрами исполнителей своих предначертаний, могло направлять жизнь многообразной страны. Эта власть, стоявшая вне и выше интересов отдельных групп и слоев населения, одна могла проводить глубокие реформы. Законодательные учреждения служили ей не столько опорой, сколько полезным инструментом, позволяющим измерить политическое давление в общественной среде. Еще А.С. Пушкин пророчески говорил: «Царская власть представляется мне наиболее европейским из русских учреждений, м.б. единственным европейским…»
После отставки графа Коковцева в феврале 1914 года премьером был назначен И.Л. Горемыкин, который сообщил председателю Государственной Думы Родзянко, что желает «сдвинуть законодательство с мертвой точки». 1 марта состоялось пленарное заседание Думы, посвященное вопросам международной обстановки и новой программы вооружения в изменившихся внешнеполитических условиях. Детализация этих вопросов и межфракционные склоки заполнили все время работы Думы до 14 июня, когда Дума разошлась на каникулы.
15 (28) июня в Сараеве, столице Боснии, был убит наследник австрийского престола, эрцгерцог Франц-Фердинанд. Эрцгерцог был создателем геополитического плана превращения Дунайской монархии в триединое германо-венгро-славянское государство, которое должно было получить дополнительные жизненные пространства на Балканах и западе России. Немецкие и венгерские националисты его недолюблива- ли; русское общественное мнение также не числило его в числе друзей России. 18 июня 1914 года ст. ст. Австро-Венгрия начала против Сербии широкую и резкую пропагандистскую кампанию. Одновременно в Европейской России начался рост забастовочного движения и уличных манифестаций. 8 июля в Петербурге начались нападения на трамваи; было испорчено 200 вагонов из 500. В ночь на 9 июля полиция совер- шила налет на помещения газеты «Правда», в которых были обнаружены руководители антиправительственных действий и компрометирующие их документы. 10 июля австрийский посланник в Белграде Гизль вручил сербскому правительству ультиматум, в котором содержались утверждения о причастности его к убийству наследника престола и ряд других утверждений и требований, неприемлемых для независимого государства.
Министр иностранных дел С.Д. Сазонов получил телеграмму из Белграда от русского поверенного в делах В.Н. Штрандтмана 11 (24) июля. Он тут же сказал: «Это — война». Точка зрения русского правительства была дана на следующий день, 12 июля, в военном официозе «Русский инвалид» и было по-военному кратким: «Правительство весьма озабоченно наступившими событиями и посылкой Австро-Венгрией ультиматума Сербии. Правительство зорко следит за развитием австро-сербского столкновения, к которому Россия не может оставаться равнодушной».
Этому сообщению предшествовали события истекшего пятилетия, которые определяли российскую политику на Балканах данного периода времени. Трижды за это время в связи с конфликтом интересов великих держав на Балканах — Англии, Австрии, Германии, России и Турции — могла вспыхнуть мировая война: боснийский кризис (1909 г.), вопрос о выходе Сербии к морю (1912 г.) и вопрос о Скутари (1913 г.). Во всех вопросах Сербия следовала указаниям русского правительства.
Балканская политика российской думской монархии была унаследована от славянофилов и модернизирована одним из руководителей либеральных демократов (кадетов) П.Б. Струве в его программе «Великая Россия», преследовавшей цели русской гегемонии на Ближнем Востоке. Столыпин был противником этого политического плана, поскольку твердо считал, что, прежде чем проводить какой-либо внешнеполитический стратегический план, необходимо в тактическом плане обеспечить России два-три десятилетия мирного развития для осуществления либерально-демократического реформирования страны. Наследники Столыпина не имели его твердой воли и непоколебимой веры в Россию, чтобы удержать страну от сползания в империалистическую войну.
Единственным государственным деятелем, предостерегшим царя от грядущей катастрофы России в случае вступления в войну был член Госсовета, племянник адмирала М.П. Лазарева, глава русской полиции П.Н. Дурново. Он послал Николаю II меморандум, в котором указывалось, что сохранение Тройственного союза (Антанты) не на пользу России и война в его интересах приведет к социальной революции и свержению самодержавия. Дурново указал следующие причины своей уверенности: «1) Будущая англо-германская война превратится в вооруженное столкновение между двумя группами держав. 2) Трудно указать какие-либо реальные выгоды, полученные Россией в результате его сотрудничества с Англией. 3) Жизненные интересы Германии и России нигде не сталкиваются. 4) В области экономических интересов русская польза и нужда не противоречат германским. 5) Даже победа над Германией сулит России крайне неблагоприятные перспективы. 6) Борьба между Россией и Германией глубоко не- желательна для обеих сторон, как сводящаяся к ослаблению монархическо- го начала. 7) Россия будет ввергнута в беспросветную анархию, исход которой трудно предвидеть. 8) Германии, в случае поражения, предстоит перенести не меньшие социальные потрясения. 9) Мирному сожительству культурных наций более всего угрожает стремление Англии удержать ускользающее от нее господство над морями».
Геополитический прогноз шефа Департамента полиции МВД Российской империи блестяще подтвердился, но не к пользе России. Нарисовав эту мрачную картину, Дурново заключал: «Тройственное согласие (Антанта) — комбинация искусственная, и будущее принадлежит не ей, а несравненно более жизненному тесному сближению России, Германии, примиренной с нею Франции, и связанной с Россией строго оборонительным союзом Японии». Таким образом, он зримо представлял эффективную геополитическую ось, которая выстраивалась тремя десятилетиями позже: ось Берлин-Москва-Токио, к которой должен был примкнуть Париж.
28 (15) июля 1914 года Австро-Венгрия объявила Сербии войну. В ответ Николай II отдал 31 (18) июля приказ о полной мобилизации русской армии, но послал германскому кайзеру Вильгельму II телеграмму, в которой уведомил его, что не рассматривает это действие, как начало военных действий. Тем не менее 1 августа (19 июля ст.ст.) Германия объявила России войну, а 3 августа — Франции. 6 августа Австрия вступила в войну против России, а 5 августа Англия — против Германии. Германия, желая склонить Италию к выполнению военного договора между ними, ложно информировала Рим, что русские войска первыми перешли границу Германии без объявления войны.
Великая война застала русское общество врасплох, кроме социалистов-марксистов (марксидов). Обе стороны встретили ее с одобрением, но с различными целями для себя и различными программами действия. Положение усугубило запрещение 22 августа продажи спиртных напитков, что привело к росту тайного винокурения и появлению всевозможных суррогатов спиртных напитков.
8 августа (26 июля) открылась чрезвычайная сессия обеих палат. Единение законодательных учреждений с властью было полным. Государственная Дума единогласно приняла все кредиты и законопроекты, связанные с ведением войны. Даже трудовики, устами будущего «временного» премьера А.Ф. Керенского, заявили о своем присоединении к большинству; социал-демократы не стали голосовать за кредиты, воз- державшись от него. Либеральные (конституционные) демократы приняли деятельное участие в воссоздании согласия между обществом и самодержавием. Правительство ответило положительными мерами: был вновь открыт центральный орган либералов (к.-д.) — газета «Речь», а московским мэром (городским главой) был утвержден известный кадетский деятель М.В. Челноков. К этой проправительственной позиции при- соединились известные, находящиеся в эмиграции, марксиды Г.А. Плеханов и Л.Д. Бронштейн (Троцкий), горячо проповедовавшие борьбу против германского милитаризма. И только одинокий голос Ленина, которого война застала в Кракове, писал оттуда товарищам: «С точки зрения рабочего класса и трудовых масс России, наименьшим злом было бы поражение царской монархии и ее войск».
Россия была верна своим союзническим обязательствам и, когда осенью 1914 года в русских водах на мине подорвался германский крейсер, найденный на нем германский секретный морской шифр был отправлен союзникам, что им сильно помогло в борьбе с германским шпионажем. Эта союзническая позиция коренным образом отличалась от мнения английского правительства. Последнее в лице его либерального министра снабжения Ллойд-Джорджа, который публично выражал радость по поводу того, что от грома германских пушек «рушатся тысячелетние оковы
русского народа». Вместе с тем Англия и Россия воевали тогда против общего врага — Германии.
Страна вступила в войну неподготовленной. В августе 1914 года Россия имела чуть менее пяти миллионов винтовок, тогда как число мобилизованных было свыше шести с половиной миллионов человек. Производство нарезного оружия было 600 тыс. единиц в год. По артиллерийским снарядам соотношение было еще хуже: при ежемесячном расходе их в 1 млн. штук, производство составляло не более 100 тысяч.
Правительство не нашло ничего лучшего для увеличения военного производства, как арестовать 4 ноября 1914 года критиковавшего сложившееся положение журналиста Л.Б. Розенфельда (Каменева), соратника Ленина, а заодно всю фракцию большевиков в Государственной Думе (5 депутатов), которые были приговорены 10 февраля судом к ссылке на поселение. В январе 1915 года Дума собралась на три дня, чтобы принять бюджет и одобрить военные кредиты. Председатель бюджетной комис- сии М.Н. Алексеенко воздал хвалу запрещению продажи спиртных напитков, но выразил опасения в устойчивости государственного бюджета, лишившегося самого крупного из своих доходов. Меньшевики, оставленные в Думе, голосовали против принятия бюджета, а трудовики воздержались.
Поражение русских войск в Галиции в мае-июне 1915 года (тогда попал в плен к немцам с остатками своей дивизии генерал Л.Г. Корнилов) оказало деморализующее воздействие не только на армию, но и общество. Основной причиной поражения была недостаточная работа тыла — недостаток орудий, винтовок, снарядов и патронов. 27-29 мая в Москве десятки тысяч людей вышли на улицы на несанкционированные манифестации против правительства. Убытки от уличных беспорядков составили в ценах 2006 года сумму 500 миллионов американских долларов: пострадало 475 крупных торговых промышленных предприятий и несколько тысяч мелких торговых точек (ларьков и пр.).
Партийная конференция либеральных (конституционных) демократов открылась 6 июня под знаком тех же опасений и требований. Депутаты, прибывшие с фронта, свидетельствовали об озлоблении в армии и обвиняли некоторые правительственные элементы в измене. Лидер либеральных демократов Милюков занял примирительную позицию, но по- требовал скорейшего созыва Государственной Думы и формирования Министерства общественного доверия (т.е. кабинета министров, сформированного Думой). Таким образом, Министерство общественного доверия есть исполнительная власть, которая слушалась бы указаний со стороны политических партий, других общественных организаций и общественности в целом, которая отражалась бы печатью (т.н. общественное мнение). Этот кадетский лозунг, сформулированный и редактируемый в течении всего периода конференции (6-9 июля), оказался тем лозунгом, вокруг которого стала развиваться и развивалась до свержения самодержавия самая широкая агитация и противоправительственная пропаганда по всей стране. «Министерство общественного доверия» либерального демократа Милюкова было отодвинуто на обочину истории «Советом рабочих депутатов» Ленина, который постигла та же участь. Вместе с тем следует отметить, что современное правительство России (1992-2006 гг.) также далеко от его либерально-демократического идеала, обрисованного самым крупным демократом-политиком в истории России после В.В. Жириновского — П.Н. Милюковым.
Сессия Государственной Думы открылась в годовщину начала войны — 19 июля. В речах депутатов звучала острая критика правительства, которые требовали полной политической амнистии и «правительства народного доверия». Все дебаты сразу же воспроизводились на страницах газет, на которых красовались белые места — снятые военным цензором наиболее резкие выступления. В это трудное для страны время Николай II принял не самое мудрое решение: 23 августа (5 сентября старого стиля) 1915 года он возложил на себя обязанности Верховного главнокомандующего. За прошедший год войны военные потери России достигли ужасающих размеров: армия потеряла 4,2 млн. человек убитыми, ранеными и пленными, в том числе 800 тыс. убитыми и 1,6 млн. пленными. На 10 миллионов солдат в действующей армии имелся только один миллион винтовок. Лучшие офицерские кадры и гвардия первого состава бы- ли беспощадно потеряны в конце 1914 года, чтобы спасти Францию и экспедиционную армию англичан от поражения.
В день принятия царем «предводительства всеми сухопутными и морскими силами, находящимися на театре военных действий» в швейцарской деревне Циммервальд Ленин собрал всеевропейскую конференцию представителей левых социалистических партий в надежде восстановить разрушенный национальными патриотизмами и войной Интернационал. На конференции присутствовали 38 делегатов из одиннадцати го- сударств — Германия, Россия, Франция, Голландия и др. Конференция приняла резолюцию, которая устанавливала главную цель — борьба пролетариата за немедленный мир. При этом средства его достижения не определялись. В протокол конференции внесли особое мнение Ленина и восьми других депутатов — «о необходимости превращения империалистической войны в гражданскую, воспользовавшись тем, что под оружием десятки миллионов пролетариев, отважиться на захват власти в целях социального переворота». Однако большинством прошла первая формулировка.
Последствия Циммервальдской конференции были очень велики. Европейское общество в целом устало от войны, поэтому сказанные слова о мире вызвали широкий общественный резонанс, помимо собственно социалистических кругов. Все без исключения правительства воюющих государств запретили любое упоминание Циммервальдской резолюции. В России она дала мощный толчок революционному движению в рабочей и полуинтеллигентской среде. Старые марксисты Плеханов и Алексинский, б. депутат II Думы, резко осудили «Циммервальд», но партийные массы сразу схватились за резолюции, лишь разделившись на сторонников («левых») и противников («большинство») ленинского расширения резолюции. Левые циммервальдцы послужили организационной основой для образования в будущем III Интернационала.
В Европе социалистические настроения широко проникают в общество. В марте 1915 года в Берне состоялась международная женская социалистическая конференция, на которой было представлено 25 делегатов от 8 стран, в т.ч. от России — И.Ф. Арманд и Н.К. Крупская. Летом также в Швейцарии состоялась международная встреча социалистической молодежи. В ней участвовали представители десяти стран. Было постановлено проводить ежегодно Международный юношеский день (МЮД).
В Государственной Думе 25 августа была подписана программа т.н. прогрессивного блока, который состоял из умеренных депутатов и либеральных демократов и констатировал думское большинство. Уже с начала летней сессии кадеты с Милюковым во главе и прогрессисты вошли в постоянные отношения с умеренными фракциями левых октябристов, земцев-октябристов и группой центра. Была сделана попытка привлечь в блок националистов; большинство фракций высказалось против сближения с левыми, но левое крыло, образовав особую фракцию под названием прогрессивных националистов во главе с В.В. Шульгиным, продолжало переговоры о создании левоцентристского большинства в Государственной Думе.
Основой всех этих объединений служило недовольство существовавшей властью. Умеренные и либерально-демократические круги объединялись с оппозицией, чтобы добиться перемены правительства. После этого IV Дума потребовала своего участия в формировании нового кабинета. Таким образом, царь был поставлен перед выбором: либо уступить требованиям Думы, либо заключить войну сепаратным миром с цен- тральными державами и разрывом с державами Согласия (Антанты). Последняя возможность юридически исключалась, поскольку государства Антанты подписали еще 23 августа 1914 года международный договор о недопустимости сепаратного мира до тех пор, пока идет война. Николай II не имел компетентных помощников, мнение которых помогло бы ему разобраться в сложившейся ситуации: П.Н. Дурново умер 29 августа 1915 года. Поэтому царь не избрал ни одного из двух спасительных для рус- ской государственности вариантов. Это привело к политической изоляции царя и его правительства — они утратили поддержку и правых, и левых, а также союзников (Антанты). Представители крайне правых фракций выступали за заключение сепаратного мира с Германией. Положение в стране усугублялось тем, что крупнейшие общественные организации в стране — общеземский союз, союз городов и военно-промышленные комитеты — находились под безусловным влиянием кадетов (Милюков) и левых октябристов (Гучков). При этом оба этих политических лидера бы- ли непримиримыми врагами правительства, но больше того — они относились с личной враждебностью к царю Николаю II. Впоследствии, в эмиграции в Париже, оба публично покаялись перед Николаем II и в содеянном, и в несправедливом и неверном отношении к нему и к ситуации в стране. Но было уже поздно…
Начиная с 30 августа вслед за Гучковым и Милюковым с возглавляемыми ими партиями к резолюции, требующей «правительство, облеченного доверием страны» присоединяются контролируемая либеральными демократами Московская городская дума и множество других дум и земских собраний в провинции.
Шесть думских фракций — около 300 депутатов из 420 — вошли в прогрессивный блок, к которому примкнули также три группы Государственного Совета (верхняя палата парламента России) — левые, центр и беспартийные. Лидер правых в Государственной Думе Н.Е. Марков назвал Прогрессивный блок желтым; другой лидер правых, В.В. Шульгин — трехцветным.
Блок был орудием борьбы за власть; имея большинство в Думе, он мог парализовать работу правительства и вызвать массовые выступления всех общественных элементов. Вошедшие в него группы фактически подчинились руководству фракции либеральных демократов (кадетов), как наиболее политически опытной и яснее других знавшей, чего она хочет. Николай II отнесся к оппозиции парламента очень резко и предложил премьеру И.Л. Горемыкину сообщить Государственной Думе о перерыве в ее работе с 3 сентября по 1 ноября. Но либеральные (конституционные) демократы перенесли свою политическую деятельность в контролируемый ими Земгор, являвшийся фактическим рупором настроений в стране. Съезд Земгора (6 сентября) избрал депутацию земских и городских депутатов к царю с единственным требованием — отставка правительства. Николай II не принял депутацию, поскольку полагал, что во время войны особенно власть должна быть единой и недопустимо «служение министров двум господам».
В некотором отношении царь был прав. Действительно, на Восточном фронте против России было сосредоточено 161 австро-германских пехотных кавалерийских дивизий, что составило 2/3 (66%) их общего количества. (На Западном фронте против англо-франко-бельгийцев воевало 86 дивизий центральных держав.) Поэтому жизнь страны в сильнейшей степени зависела от событий на фронте. Усугублял несколько ситуацию рост цен на продовольствие — против довоенного уровня, хлеб к концу
1915 года подорожал на 40%, масло — на 45%, мясо — на 25%, сахар — на 33%.
Сессия IV Государственной Думы была созвана только 9 февраля
1916 года; таким образом, перерыв в работе длился более пяти месяцев. При ее открытии либеральные демократы (кадеты) П.Н. Милюков (лидер) и М.В. Челноков (глава союза городов, московский городской голова) призвали думских депутатов отложить счеты с властью до окончания войны. Однако другой лидер думского большинства и Прогрессивного блока октябрист Гучков и большинство депутатов хотя и высказались за принятие предложенного правительством проекта бюджета, но призвали к «беспощадной борьбе с правительством и, в случае необходимости, об- ратиться к улице». Правые и националисты во главе с И.Г. Щегловитовым, впоследствии зверски убитым матросами-марксидами в больничной палате в октябре 1917 года, обратились к либералам с лозунгом «Не мешайте», доказывая, что общественные организации и политические партии служат в данных условиях общественного разброда не поддержкой, а помехой правительству в деле ведения войны. В некотором роде в его словах имелась доля правды, поскольку при выборах в сентябре 1915 года в крупнейшую общественную организацию, т.н. военно-промышленный комитет Петербурга, большинство получили неомарксисты (большевики), которые выступали за поражение России в войне.
Политические трения с IV Государственной Думой, которая пользовалась огромным влиянием на российское общество, поставили перед Николаем II вопрос: какой политики держаться в отношении Думы. Так, напри- мер, в Австро-Венгерской империи рейхстаг не собирался в период 1914 –
1917 годов. Царь пошел «средним путем». Он уволил премьера Горемыкина, чем вызвал замешательство среди руководителей Прогрессивного блока, которые затем согласились на сотрудничество с Б.В. Штюрмером, новым премьером. Его назначение состоялось 20 февраля 1916 года.
Николай II лично прибыл в Таврический дворец 9 февраля на открытие сессии Государственной Думы, что он не делал с 1906 года. Не обошлось без инцидентов: кадет Родзянко вновь поднял перед царем вопрос о необходимости «кабинета народного доверия», а правые во главе с Н.Е. Марковым обрушились с критикой на возглавляемые либеральными демократами общественные организации (Земгор и военпромкомитеты). Дело чуть не дошло до физического единоборства на заседании Думы между лидером либеральных демократов Милюковым и лидером правых Марковым. Необходимо отметить, что либеральные демократы (кадеты) получали на нужды Земгора от государства гигантскую сумму в размере 12 миллиардов рублей (по курсу 2006 г.) ежемесячно. Фактически эти деньги бесконтрольно расходовались либеральными лидерами (кадетами и октябристами) на неизвестные темы. Государственный контролер финансов установил, что только небольшая часть этих денег пошла в 1916 году по их прямому назначению.
Думская сессия проходила с 9 февраля до 20 июня (с перерывом на один месяц). Часто на заседаниях не оказывалось кворума; интерес к деятельности Думы слабел со стороны самих депутатов. В конце апреля депутатская делегация во главе с товарищем (заместителем) председателя Государственной Думы А.Д. Протопоповым выехала в союзные страны с визитом (Англия, Франция, Италия), где пробыла до конца июня.
Весной и летом 1916 года немцы вели наступление на Западном фронте под Верденом. Сложилась очень сложная для союзников военная ситуация. Как и в августе 1914-го, они вновь обратились к России с просьбой об экстренной помощи. 22 мая армии Юго-Западного фронта (начальник — ген. А.А. Брусилов) перешли на месяц раньше срока в наступление. Вновь пришлось русской кровью оплачивать стабильность Запада. Атаки на Верден и наступление немцев в Италии прекратились. Союзники постоянно требовали от царя присылки солдат на Западный фронт (20 тысяч ежемесячно) и доставки золота за военное снабжение (только в Англию по уплате за военные поставки было отправлено 560 тонн золота). Сами же англичане за два года войны продвинулись на своем фронте всего лишь на несколько сот метров.
В феврале 1916 года английский премьер либерал Асквит впервые в истории заявил о необходимости привлечь после войны к суду правителей и руководство центральных держав (Германии, Австрии, Венгрии, Болгарии и Турции). Правые в Государственной Думе сочли по этому поводу заявить: «Итак, Асквит обещает осуществить мечту масонов о международном трибунале из парламентских дельцов и адвокатов, которому будут отданы на суд императоры Европы».
К осени 1916 года по мобилизации из народного хозяйства в армию было изъято 15 млн. взрослых мужчин. Чтобы не отрывать квалифицированных рабочих от военного производства, было решено призывать в армию аборигенов Средней Азии. Призыв инородцев вызвал кровавое восстание в июле 1916 года в Туркестанском генерал-губернаторстве (собственно, территория русской Средней Азии). Беспорядки начались 13 июля в Джизакском уезде Самаркандской области и быстро перекинулись на весь Туркестан (т.е. современные Казахстан, Узбекистан, Туркмения, Киргизия, Таджикистан, кроме Уральской области). При подготовке текста указа о мобилизации предполагалось призывать туземцев в возрасте от 19 до 43 лет. Для нормализации обстановки пришлось отменить набор в большинстве местностей.
К концу 1916 года розничные цены на продукты питания значительно увеличились по отношению к довоенному уровню: для хлеба — в 2 раза; сахара — 1,5 раза; мяса — 2,4 раза; масло — 2,5 раза; соль — 4 раза. В стране начал ощущаться товарный голод. В обществе заговорили о целесообразности введения режима «германского военного социализма».
Под давлением всего круга обстоятельств Николай II назначает в сентябре товарища (заместителя) председателя Думы, члена руководства Прогрессивного блока и фракции октябристов Протопопова министром внутренних дел. Думское большинство посчитало эту меру половинчатой и потребовало назначить премьером князя Львова или Родзянко. Отказ царя еще больше обозначил левые настроения Государственной Думы. Идейная платформа резолюции Циммервальдской конференции была взята в качестве политического средства фракциями трудовиков (Керенский) и социал-демократов (Чхеидзе), а также такой влиятельной общественной организацией, как Военно-промышленный комитет с его многочисленными филиалами по всей стране. Даже начальник штаба Главковерха (т.е. Николая II) генерал Алексеев (царь называл его «мой косоглазый друг») вступил в предосудительную переписку с противоправительственным большинством в Думе через лидера октябристов Гучкова. В рабочей среде и полу-интеллигенции общественное влияние социалистов стало безо- говорочным; на промышленных предприятиях обеих столиц неомарксисты — ленинцы (большевики) получили полное преобладание. Это была мощная сила. Так, на Путиловском заводе было занято свыше 29 тыс. рабочих; Ижорский завод — 10 тыс.; «Треугольник»— 16 тыс.; Экспедиция заготовления гос. бумаг— 9 тыс.; Патронный— 9 тыс. Всего в Петро- граде размещалось 20 крупных промышленных предприятий с числом рабочих от 5 до 30 тыс.
Общество в течение трех лет войны пришло к идее, что ее очередной задачей должна быть смена власти; даже война отошла на второй план. Грани между патриотами, оборонцами и пораженцами на практике стерлись зимой 1916-1917 годов Российское общество жило верой в два призрака, одинаково нереальных: «в министерство народного доверия», которого не могло быть, и в «темные силы», которых на самом деле не существовало. Но эти два призрака возникли не случайно; это были орудия борьбы определенных кругов. В предреволюционной ситуации 1916 года, кроме стихийных факторов, проявилась также борьба двух политических воль. На одной стороне стояли силы, готовые сохранить в неприкосновенности национальные основы российской государственности. Мнения другой стороны выразил Гучков: «На Государе и Государыне и тех, кто неразрывно с ними был связан, на этих головах накопилось так много вины перед Россией, свойства их характеров не давали никакой надежды ввести их в здоровую политическую комбинацию: из всего этого для меня ясно, что Государь должен покинуть престол». К этому мнению присоединился влиятельный князь Г. Львов, будущий первый «временный» премьер. Вместе с тем лидер либеральных демократов (кадетов) П. Милюков резко разошелся с ними по этому вопросу. Известный журналист С.М. Мельгунов утверждал, что нити заговора против царя ведут к английским масонам, к известному выступлению Асквита о международном трибунале над императорами.
1 ноября 1916 года открылась осенняя сессия Государственной Думы. Милюков вновь направил стрелы резкой критики в адрес кабинета министров: «Мы будем бороться с вами, пока вы не уйдете. Все частные принципы сводятся к этой одной общей: к неспособности данного состава правительства. (Бурные аплодисменты). Это наше главное зло, победа над которым будет равносильна выигрышу всей военной кампании…»
Как показали дальнейшие события, действительный эффект выступления лидера либеральных демократов далеко превзошел истинные намерения оратора. На следующий день газеты вышли с пустыми листами на месте думского отчета, где должны были быть приведены речи Милюкова, Чхеидзе и Керенского. Много позднее, в Париже, в эмиграции, Милюков признался, что перегнул палку и сказал много больше, чем хотел сказать. Как сказал крупнейший журналист того времени В.Л. Бурцев, «это была историческая, по своим последствиям, речь».
Верхи российского общества, державшиеся обычно далеко от политики, почувствовали вдруг тревогу за свое будущее и не нашли других партий, как поддержать Прогрессивный блок Милюкова и Гучкова. Настроения общества и вообще широких масс также были близки к умеренным планам либеральных демократов, отрицавших необходимость замены думской монархии республикой, но были полны веры в утверждения Милюкова о якобы имевшейся связи царицы с тайными переговорами о сепаратном мире с Германией. Такие антимонархические настроения усиленно подогревались активной подрывной деятельностью марксидов (марксисты-меньшевики) и неомарксистов (большевики-ленинцы).
Отъезд Николая II в Ставку 22 февраля 1917 года резко дестабилизировал положение в Северной столице. Гучков выступил на следующий день в Думе с лицемерной речью, в которой выражалась тревога о состоянии транспорта, которое якобы не позволит завести в Петроград достаточное количество продовольствия. Результатом была мощнейшая уличная манифестация во главе со всеми думскими лидерами под лозунгами: «Хлеба! Хлеба!» Особенному возбуждению были подвержены массы женщин и детей, хлынувшие на улицы. Марксисты всех направлений, воспользовавшись случаем, вывели на демонстрацию более 100 тыс. ра- бочих, несших красные флаги и плакаты с иным, политическим, содержанием: «долой самодержавие» и «долой войну».
24 февраля военное ведомство поместило во всех петроградских газетах официальное сообщение: «Хлеб есть». Далее разъяснялось, что гражданские власти города имеют полугодовой запас муки, не считая запасов военных интендантских складов.
Государственная Дума и ее лидеры не приняли никаких попыток помочь правительству пресечь уличные беспорядки в самом их зародыше. Напротив, они поощряли их, снисходительно обращаясь к полицейским начальникам: «ведь они только хлеба и просят…» Между тем хлеба было запасено на несколько лет вперед.
25 февраля волнения распространились на Невский проспект и центральную часть города. Знаменская площадь перед Николаевским (ныне Московским) вокзалом превратилась в арену непрерывного круглосуточного митинга уже под политическими лозунгами. Здесь была принесена первая жертва новому порядку вещей: при попытке прекратить произнесение речей с пьедестала находящегося на площади памятника императору Александру III очередному уличному фактору с красным знаменем был убит выстрелом из револьвера пристав Крылов.
В ночь на 26 февраля кабинет министров, собравшись на экстренное заседание, послал телеграмму царю с просьбой приостановить деятельность IV Государственной Думы и сообщением о начавшихся в столице беспорядках. Царь удовлетворил тем же днем просьбу и распустил Государственную Думу. Таким образом, в свете дальнейших событий члены Государственной Думы не могли выступать уже легитимно-властным элементом нового порядка и организовывать свой Временный комитет (Временное правительство). Родзянко получил указ императора поздно вечером 27 февраля. В нем говорилось: «На основании статьи 99 Основных государственных законов, повелеваем: занятия Государственной Думы и Государственного Совета прервать 26 февраля с.г. и назначить срок их возобновления не позднее 1917 года, в зависимости от чрезвычайных обстоятельств». (Дата документа — 25 февраля 1917 г.) Однако, поскольку срок работы Думы истекал в июле 1917 года, этот документ означал ее юридический роспуск.
26 февраля было воскресенье; до 14.00 ничего не предвещало кровавого развития событий. В этот день около трех часов пополудни 4-я рота запасного батальона Павловского полка (1500 человек) вышла на улицу перед своими казармами и неожиданно открыли огонь по войскам, разгонявшим уличную толпу. Появились убитые и раненые. Председатель Государственной Думы Родзянко отправляет в Ставку царю телеграмму по военным линиям связи (через «косоглазого друга» Алексеева) о том, что причина кровопролития — «полное недоверие к власти».
В семь часов утра вновь восстал Павловский полк (якобы выручать арестованных накануне из их числа мятежников, препровожденных в количестве 19 человек в Петропавловскую крепость), а за ним — Волынский и Литовский. К вечеру этого дня, 27 февраля, восставшие захватили центральную и северную части города. Здание Государственной Думы, Таврический дворец, оказалось в эпицентре восстания, куда, как на работу, потянулись депутаты. Между тем, согласно манифеста Николая II, Государственная Дума уже с 26 февраля перестала существовать. Однако поскольку газеты еще не вышли, то официальное сообщение о роспуске не дошло до депутатов.
Тем не менее нелегитимное заседание Думы состоялось, на нем был образован «Временный комитет» из представителей Прогрессивного блока (т.е. думского большинства) и крайних левых. От имени этого Временного комитета с 27 февраля начали рассылаться телеграммы как от правительственного органа. Там же, в Таврическом дворце, рабочая группа (большевики-неомарксисты) военно-промышленного комитета, только что освобожденная из тюрьмы «Кресты», воссоединились с представителями крайних левых фракций, образовав «Исполнительный комитет совета рабочих депутатов». Тем самым было заложено т.н. «двоевластие», которое продолжалось до октябрьского переворота 1917 года, после которо- го всем либералам оказалось не до речепроизнесений, а сами они оказались в эмиграции, дабы не висеть на фонарных столбах. Председателем Совета был избран меньшевик-депутат Государственной Думы Н.С. Чхеидзе, его заместителями — левый эсер Александрович и марксиды Гиммер и Нахамкес.
Деятельный генерал-монархист Занкевич с верными российскому порядку частями сосредоточился у Зимнего дворца и ждал приказа начать очищение города от восставших. Однако вел. князь Михаил Александрович попросил не начинать стрельбы, дабы не подвергнуть опасности ответного обстрела художественные ценности Эрмитажа. На следующий день, когда весь город уже был в руках восставших, эти части были распущены по казармам ввиду большого перевеса сил у мятежников.
Временный комитет депутатов Государственной Думы с утра 28 февраля начал свою незаконную деятельность с рассылки телеграмм по стране по своей саморекламе. Так, депутат Бубликов (прогрессист) рассылал по России телеграмму следующего содержания: «По поручения комитета Г. Думы, сего числа 28 февраля, я занял министерство Путей Сообщений». Либеральный демократ Родзянко, как бывший председатель Государственной Думы, посылал по стране другие сообщения: «Г. Дума взяла в руки создание новой власти». В действительности власть в Петрограде перешла в руки революционных элементов, Совета рабочих депутатов, в название которого с 1 марта добавлено было «и солдатских». В тот же день в четыре часа пополудни в Совет к Чхеидзе сотоварищи прибыл великий князь Кирилл Владимирович, заявивший, что он и подчиненные ему морские гвардейские подразделения и части (Гвардейский флотский экипаж) переходят в подчинение Совету. Этот шаг, понятый всеми, как присоединение великого князя к революции, произвел среди либеральной и умеренной части русского общества шокирующее впечатление. В тот же день четыре великих князя составили манифест, где они от имени Николая II обещали обществу «правительство народного доверия».
Фактическая власть принадлежала крайним левым: Гиммер, Нахамкес и Советы были могущественнее, чем Родзянко, Милюков и союз депутатов Думы — Прогрессивного блока с либеральными демократами (кадеты). Этот совет издал знаменитый приказ № 1, которым в армии вводились советы солдатских депутатов, подчинявшиеся в политических делах только вышестоящему совету и исполняющими думские приказы в случае их непротиворечивости решениям совета. Приказ вводил равно- правие солдат с офицерами вне строя, отмену отдания чести, титулование и т.д.
1 марта происходят консультации Петросовета и депутатского думского комитета о формировании Временного правительства. У социалистов и коммунистов-марксистов почти не было вождей: все их видные лидеры были в эмиграции или ссылке. Настроения фронта также их беспокоили. Поэтому они стремились использовать Государственную Думу и ее депутатов в качестве прикрытия своих истинных целей; для этого они предлагали думскому комитету взять власть в свои руки — открытый разрыв с законностью и русскими государственными традициями.
Один из депутатов последней Государственной Думы, член первого Временного комитета, писал в своих мемуарах в эмиграции, что в Таврическом дворце царило состояние дикой паники, увеличивавшейся при малейших известиях о движении на Северную столицу верных правительству и порядку воинских частей. Между тем в Ставке получали из Петрограда по военным каналам в высшей степени странные известия. Эти сведения, как истинные и соответствующие действительности, высшие офицеры армии — начальник штаба Ставки ген. Алексеев и главнокомандующий армиями Северо-Западного фронта ген. Рузский Н.В. — докладывали царю. Эти генералы (впоследствии был установлен факт их участия в масонских ложах) якобы верили, что в Петрограде при власти находится нелегитимное правительство Государственной Думы (т.е. тот пресловутый кабинет всенародного доверия), опирающееся на дисциплинированные полки. Они, как впоследствии утверждали, не знали, что мятеж в столице идет под красными знаменами и верили, что знают, с кем в Петрограде можно «сговариваться». Алексеев впоследствии жестоко простудится в ходе Ледового похода в начале 1918 года, заболеет и скончается в октябре того же года, а Рузский будет расстрелян коммунистами в Пятигорске в октябре 1918 года. Действительно, нелегкая работа — помогать врагу и вредить своему народу. Таким аморальным людям следует помнить, что предательство интересов русского народа всегда наказуемо. Если это не имеет место в рамках земного правосудия, то высшая кара всегда найдет этого изверга.
Так, когда 28 февраля в Петрограде царила анархия, в Ставку кто-то по военному каналу связи передает для ген. Алексеева следующую телеграмму: «Частные сведения говорят, что 28 февраля в Петрограде наступило полное спокойствие, войска примкнули к Временному Правительству в полном составе, приводятся в порядок. Временное Правительство под председательством Родзянко заседает в Государственной Думе и пригласило командиров воинских частей для получения приказаний по поддержанию порядка. Воззвание к населению, выпущенное Временным Правительством, говорит о необходимости монархического начала в Рос- сии и необходимости новых выборов для выбора и назначения правительства». Все в этой телеграмме — ложь, от первой до последней буквы. Тем не менее Алексеев докладывает телеграмму царю, и тот, успокаиваясь, не предпринимает никаких чрезвычайных мер для установления правопорядка и спокойствия в столице.
Эта телеграмма в 13.00 1 марта за № 1833 была передана всем командующим фронтами, причем в ее экземпляре, адресованном ген. Рузскому Алексеев добавляет: «Доложить его Величеству все это и убеждения, что дело (т.е. передача власти Временному Правительству) может привести к хорошему концу (т.е. для императора), который укрепит Россию». К хорошему концу этот заговор генералов и либералов не привел: власть перешла к крайним левым, которые уничтожили почти всех его исполнителей, а России стоил крахом русского национального государства и национальной идеи и десятков миллионов человеческих жизней. Эти факты истории не следует ни забывать, ни переправлять, иначе у истории нечему будет учиться.
Рузский, выполняя приказ генерала-масона Алексеева, 1 марта в течении двадцати (!) часов уговаривал в Пскове царя согласиться передать власть Комитету Государственной Думы (Временному правительству). Родзянко в это время находился фактически на положении заложника Совета; ему было отказано в доступе на телеграф. Левые допустили бывшего председателя Государственной Думы к проводу только в 3.30 утра, 2 марта. Родзянко получил от генерала Рузского вымученное им у царя поручение создать «министерство доверия», о котором умеренные и либеральные демократы говорили последние десять лет. Необходимо отметить, что Родзянко — кадровый военный — проходил службу в элитных гвардейских частях, полковник лейб-гвардии Кавалергардского полка. Царь верил только военным, но, оказалось, что и они были в заговоре против него. Родзянко потребовал от Алексеева добиться отречения Николая II.
Наконец, в ночь на 2 марта царь понял, что единственным выходом выправить положение было прибытие его в Петроград. Это намерение он начал выполнять, приказав отправить свой поезд из Пскова в столицу. Однако Алексеев и Рузский сделали все, чтобы поезд царя был заблокирован на станции Дно, а Рузский не давал (!) доступа главе государства к телеграфу. В ситуации, когда возвращение к порядку в стране обеспечивалось принятием чрезвычайных мер в течение всего лишь не- скольких часов, двухдневное промедление оказалось катастрофическим. Левые обеспечили за это время контроль за столицей, а командующие фронтов под давлением Алексеева согласились направить царю телеграммы о целесообразности его отречения. Нечто похожее произошло в августе 1991 года, когда советская власть и ее верховный носитель были низложены.
2 марта в 15.00 Николай II подписал манифест об отречении от престола в пользу своего сына и указ о поручении Родзянко сформировать «кабинет доверия». Но телеграммы не были отправлены, т.к. в Ставку прибыли Гучков и Шульгин. Одновременно в Петрограде Милюков чудесным образом получает весть об отречении царя и немедленно выходит с речью перед многотысячной толпой в Екатерининском зале Таврического дворца. Перед этим случайным сборищем лидер либеральных де- мократов (кадетов) объявил, что в связи с новыми обстоятельствами образовано новое правительство. Милюков заявил, что «русская революция заставила старого деспота отказаться от престола. Власть переходит к регенту вел. кн. Михаилу Александровичу. Наследником будет царевич Алексей».
Прибывшие на станцию Дно председатели думского Временного комитета хотели вначале поговорить с Рузским, но охраной царя немедленно были препровождены к Николаю II. Гучков произнес пламенную речь о революции, момент и содержание которой были для него увенчанием всей его долгой, явной и тайной, политической работы. Шульгин большей частью отмалчивался. Потом сорок лет спустя (1956 г.), находясь во Владимирском тюремном изоляторе для государственных преступников, он напишет, что манифест противоречил законам Российской империи и царь не мог отрекаться в пользу брата, Михаила Александровича. Кроме того, поскольку Михаил вступил в 1912 году в Вене в морганатический брак с Н.С. Вульферт, он без его расторжения не мог в законном порядке вступить на престол. Шульгин пишет, что царь по его предложению внес в текст поправку о «принесении Михаилом ненарушимой присяги» народу о соблюдении тех начал, которые будут установлены народом в законодательных учреждениях. Часы показывали несколько минут пополуночи 3 марта, но по просьбе думцев царь поставил время и дату иную: «2 марта, 15 часов». Тем самым он изменил первый проект указа об отречении, написанный в ночь на 2 марта. По просьбе того же Шульгина был подписан царем и второй документ, о назначении председателем Совета министров кн. Львова, причем думцы настояли, чтобы для действительности этого акта он был датирован «2 марта, 13 часов».
Неделя революции досталась лидеру либеральных демократов тяжело. Шульгин вспоминал, что Милюков в этот краткий срок «стал белый как лунь, сизый лицом, он каркал как ворон…».
Парадоксальным образом в эти дни русская история повторилась: много лет тому назад, 14 декабря 1825 года, были, как тогда, — Николай и Михаил, был царь и был его брат; как и тогда разразился военный бунт. Но Николай I сказал: «Завтра я или мертв, или император». Он вскочил на коня, бросился на Сенатскую площадь во главе верных ему войск и картечью расстрелял мятежников, а его брат, Михаил, последовал за братом, хотя именно его мятежники ставили на царство. В марте 1917 года Михаил также последовал за старшим братом, Николаем, но это было отречение, которое привело Россию к анархии, хаосу и катастрофе.
Вел. кн. Михаил Александрович (Романов) отрекся от престола уже вечером того же дня, 3 марта 1918 года. В тот день на частной квартире князя Путятина собралось «правительство народного доверия» — Родзянко, Милюков, кн. Львов, Керенский, Некрасов, Ефремов, Ржевский, Бубликов, Шидловский, Вл. Львов, Терещенко, Гучков, Шульгин — и вел. кн. Михаил Александрович. Повестка первого заседания правитель- ства состояла… в том, что следует ли великому князю принимать престол. Керенский был в эпицентре заседания и начал с того, что сказал: «Ваше высочество, я против монархии. Разрешите вам сказать, как русский — русскому, что, приняв престол, вы не спасете Россию. Наоборот… обращаясь к вам, как русский — русскому, умоляю вас принести эту жертву — отказаться от престола. В случае решения принять престол, я не ручаюсь за жизнь вашего высочества…».
За конституционную монархию выступили только Милюков и Родзянко, поскольку трагикомическая речь Керенского почему-то произвела глубокое впечатление на остальных депутатов Государственной Думы, вдруг ставших министрами. Кроме того, Керенский пресек попытки великого князя до своего решения наедине поговорить с каждым «министром-депутатом». В стенограмме заседания сохранилась его фраза по этому поводу: «Я не позволю!.. Мы условились!.. Никаких сепаратных разговоров. Все сообща». Однако даже в тексте говорилось, что Керенский сделал почему-то исключение из этого правила для Родзянко. После часового уединения за плотно закрытыми дверьми они вышли к «правительству и великий князь сказал следующее: «При этих условиях я не могу принять престола, потому что…» (В стенограмме указано, что Михаил Александрович не договорил фразы, потому что… заплакал…)
Согласно манифеста об отречении Николая II, парламентские выборы должны были состояться только после венчания Михаила на царство. Михаил не стал императором, поэтому он не мог подписываться под «своим» манифестом об отречении, написанном либеральным демократом В. Набоковым, в котором, в частности, указывалось: «Прошу всех граждан Державы Российской подчиниться Временному Правительству, по почину Государственной Думы возникшему и облеченному всею полнотою власти, впредь до того, как созванное возможно в кратчайший срок на основе всеобщего, прямого, равного и тайного голосования Учреди- тельное Собрание своим решением об образе правления выразит волю народа». Таким образом, данный документ не обладал правовой легитимностью, поскольку противоречил манифесту Николая II, поставив телегу (Учредительное собрание) впереди лошади (наличие конституционной монархии), и, следовательно, исполнение членами «Временного Правительства» своих обязанностей означало государственный переворот. В этом пункте Временное правительство никоим образом не отличалось от Совета народных комиссаров, которые захватили власть в ночь с 7 на 8 ноября 1917 года по н. ст.
Конституционные демократы и бывшие с ними в союзе либерально-буржуазные партии создали своим правлением политический казус, когда в течении восьми месяцев государственное образование, ранее известное как «Российская империя», осталось без названия: и не республика, и не конституционная монархия…