Глава 10
Трудно сказать, ожидал ли Филатов такого серьезного продолжения случайной встречи в «Эль‑Рашиде», но то, что происходило в особняке на берегу Евфрата, ему нравилось. Тинни оказалась потрясающей женщиной, именно и в точности такой, какая ему требовалась. Филатову было настолько хорошо и легко в ее обществе, будь то постель или простая прогулка, что временами он начинал всерьез подумывать – а не переехать ли в Ирак насовсем?
Но кем бы он тогда стал? Политиком? Смешно… В отрыве от Партии и России Филатов сразу утратил бы почетное звание большого друга иракского народа. Человек менее практичный, возможно, тешил бы себя надеждой на благодарность Саддама и его окружения – я же помог в тяжелую минуту! Но Филатов никогда не строил иллюзий.
Опять же постоянная угроза войны. Судя по агрессивной риторике американцев, отступать они не собирались, подтверждением чему был целый военный флот, стоящий в Персидском заливе, с тысячами морских пехотинцев и сотнями боевых самолетов на борту. Вся эта армада, дрожа от нетерпения, ожидала команды «фас!».
Так что приходилось Филатову жить на два дома – один в Москве, другой в Багдаде. Впрочем политическая ситуация этому благоприятствовала: Партия действовала на иракском направлении весьма активно и главным исполнителем ее воли был Филатов. Два‑три раза в месяц он отправлялся в командировки, которые занимали от пары дней до пары недель. Вождь даже выразил беспокойство – не слишком ли велика для него такая нагрузка? Может, назначить кого‑нибудь в помощь? Но Филатов решительно, а главное – честно, ответил, что любимая работа только придает ему сил и вообще лучше любого праздника.
К счастью, теперь не надо было летать до Аммана, а потом, рискуя здоровьем, ехать на такси – прямые рейсы Москва–Багдад гарантировали быстроту и удобство перелета. В аэропорту Филатова обязательно ждал автомобиль с водителем, который первым делом вез его домой. Даже говорить ничего не приходилось – просто садишься и едешь. А дома была Тинни. Филатов удивлялся, как ей удается превращать каждую встречу в праздник.
Год спустя у них родилась дочка. Это было настоящее счастье. Филатову еще не доводилось быть отцом, он, честно говоря, даже немного побаивался этого, но в жизни все оказалось совсем не страшно, а, наоборот, очень здорово. Долго думали, как назвать девочку, чтобы имя было не чисто русским и не чисто арабским. Даже спорили немного, пока не остановились на имени Зоя.
Теперь Филатов вдвое сильнее стремился в Багдад, всякий раз забивая чемодан книжками, одежками и игрушками. Однако с появлением Зоюшки вопрос выезда из Ирака встал еще более остро. Несколько раз Филатов говорил об этом Тинни, но она почему‑то считала, что из этого ничего не выйдет.
А дело, между тем, шло к войне. Об этом старались не говорить, но с первых дней нового, 2003 года тревожное ожидание буквально повисло в воздухе. Филатов прекрасно знал, что решить вопрос с выездом Тинни и дочки из Ирака может только Саддам. Он в свое время распорядился предоставить им все условия, и вообще, какая ему разница? Мало ли у него сейчас других проблем!
Филатов знал: чтобы получить, надо правильно попросить, а чтобы правильно попросить, надо правильно встретиться. Особенно когда имеешь дело с такой сложной личностью, как Саддам. Поэтому он не стал ломиться в открытую дверь, а терпеливо ждал нужного момента, с тревогой просматривая американские газеты. Ведь сразу после начала военных действий границу немедленно закроют. И такой момент настал – Саддам пригласил Филатова к себе.
Несмотря на неизменность внешних атрибутов власти, Саддам заметно сдал. Филатов сразу заметил в нем некоторую растерянность, не свойственную диктаторам. И в глазах, от одного взгляда которых мороз подирал по коже, теперь была заметна усталость. Однако говорил он по‑прежнему твердо, держался уверенно, а самое главное – не собирался останавливаться. Правда, переводил теперь неизвестный Филатову офицер. Что же касается Аббаса, то тот неожиданно пропал. То ли повышение за особые заслуги получил, то ли пулю за грубые просчеты.
После бедуинского кофе, который, как всегда, принес бедуин без верблюда, Саддам сказал:
– Может ли лидер вашей Партии встретиться с российским президентом?
– Думаю, да. Но потребуется время.
– Сможет ли он при этом вручить мое послание?
– Разумеется.
– Тогда я попрошу вас завтра же вылететь в Москву!
Саддам протянул Филатову большой конверт из плотной бумаги, запечатанный государственной печатью. Филатов сразу догадался, что это очередной призыв о помощи. Находясь практически в безвыходном положении, когда Ираку угрожали уже не санкции и не бомбардировки, а прямое военное вторжение, он готов был идти на любые условия в обмен на защиту от агрессии. Хотите нефть? Берите! Хотите военные базы? Стройте! Хотите рынки сбыта? Занимайте! Увы, время было упущено, да и не в той еще силе была Россия, чтобы идти на прямой военный конфликт с США ради бывшего союзника. К тому же нефти в России своей всегда хватало, генералов больше волновали собственные особняки, чем военные базы, а рынок сбыта в обнищавшем Ираке особого интереса не представлял. Так что, кроме политической поддержки, рассчитывать Ираку было не на что, а от нее теперь толку было мало.
– Можем ли мы передать послание через помощника, если встреча задержится?
– Необходимо, чтобы российский президент получил его лично в руки, – твердо сказал Саддам.
– Хорошо, – Филатов убрал письмо в папку. – Могу я обратиться к вам с небольшой личной просьбой?
Саддам кивнул и даже отложил бумаги, которые вроде бы взял в руки, вежливо обозначая конец аудиенции. Лучший момент придумать было трудно, и Филатов сразу перешел к делу:
– Я хотел бы забрать в Москву своих близких.
– А чем их не устраивает жизнь здесь? Как мне кажется, им предоставлен хороший дом и полное обеспечение.
– С этим все в порядке, но война…
– А при чем здесь война? Только сегодня утром один иностранный друг предлагал мне вывезти семью из Багдада в более безопасное место, но я сказал ему: мы победим! Поэтому никакой паники, никаких срочных отъездов.
Филатов начинал разговор, будучи уверен в успехе, и теперь никак не мог найти нужные слова, чтобы возразить Саддаму. А тот продолжал:
– Что стало бы с Москвой, если бы в сорок первом году Сталин покинул ее? Кто бы защищал Сталинград, если бы все заранее из него уехали?
– Но что может сделать женщина с ребенком?
– А это уж ей самой решать!
На этом разговор закончился, и Филатов вышел из кабинета. Он был растерян и обижен. Вот тебе и благодарность за все хорошее! Значит, придется просить Вождя оказать содействие, ему‑то наверняка Саддам не сможет отказать. Правда, для этого будет необходимо рассказывать всю историю про Тинни, чего Филатов делать категорически не хотел. Но другого выхода, похоже, не было…
Вечером Филатов сказал Тинни, что вынужден срочно съездить в Москву, и даже показал конверт, запечатанный государственной печатью. Тинни как‑то странно посмотрела на него и вдруг спросила:
– Нас не отпустили?
– О чем ты? – Филатов замялся. – Куда не отпустили?
– Он отказал тебе? – Тинни чуть не плакала. – Скажи!
– Я бы сказал, что пока мы не нашли общего языка.
Тинни опустила голову, ее плечи вздрагивали. Филатов как мог успокаивал:
– Ничего страшного пока не случилось. В Москве поговорю с Вождем, и все будет в порядке.
– Конечно, – Тинни вытерла слезы и попыталась улыбнуться, – прости меня.
Они забрали из сада Зоюшку, которая выгуливала перед сном кукол, и пошли ужинать на террасу. Все было, как всегда, очень здорово, Тинни успокоилась и даже шутила, а Филатов никак не мог насмотреться и наговориться. Засиделись почти до полуночи, Зоюшка даже сказала:
– Я знаю, почему мы так сидим!
– И правда, почему? – спохватилась Тинни.
– Потому что Новый год!
Все посмеялись, после чего Зоюшку, несмотря на все протесты и требования Деда Мороза, отправили спать. А сами еще долго любовались звездами и молодым месяцем, похожим на плывущую по черному небу лодку…
Если бы Филатов знал, что это их последняя встреча, обязательно попробовал бы как‑нибудь сбежать вместе с Тинни и Зоюшкой через границу, плюнув на испорченные отношения с иракцами. Но Филатов был уверен в победе. Не вышло в Багдаде – выйдет в Москве! Ведь он никогда не проигрывает! Бывают временные отступления, обманные ходы и прочие тарутинские маневры, но не поражения. Значит, и в этот раз все будет нормально! И так бы оно наверняка и было, не случись самое страшное – на второй день после отъезда Филатова в Ираке началась война.
Филатов метался по Москве, пытаясь найти хоть какой‑то способ добраться до Багдада. Но ни Вождь, ни военные, ни МИД, ни спецслужбы сделать ничего не могли. Филатов регулярно звонил Тинни – там пока все было нормально. Нидаль теперь ходил с оружием, а на время обстрелов и налетов они спускались в подвал, где, как выяснилось, было приготовлено настоящее бомбоубежище с запасом воды и продуктов. Да и находился дом вдали от правительственных объектов, которые были главной мишенью.
А война, между тем, шла своим чередом. Иракские части с большими потерями отступали на всех фронтах, американцы и англичане наступали, имея полное превосходство на суше, в воздухе и на море. Филатов категорически не мог понять, почему так происходит. Ведь Саддам создал одну из самых боеспособных армий в мире. Она и по численности занимала четвертое место, и оружием снабжалась самым современным, благо денег хватало! США, конечно, были сильнее, спору нет, но не настолько же! Он попытался расспросить военных специалистов, но те только разводили руками – странная, мол, история…
Филатов стал подумывать, а не попробовать ли еще раз обратиться к Саддаму? Тот пока не покинул свой пост и даже появлялся перед телекамерами. Вдруг он изменил решение? Ведь ему достаточно сказать одно слово, дать команду, и Тинни с Зоюшкой через несколько часов вывезут из Ирака. Что‑что, а спецслужбы там пока работали. Но потом Филатов понял всю бессмысленность подобных попыток. Багдад к тому времени был уже практически окружен, и оставалось надеяться только на чудо. Но чудо, к сожалению, не произошло…
Накануне решающего штурма связь оборвалась, чтобы больше не возобновиться. Утешало одно: месяц спустя Тинни позвонила с какого‑то неизвестного телефона и сказала, что они живы. И это были последние ее слова. Почти год Филатов пытался найти своих близких, но безрезультатно. Боль постепенно притупилась, и он вернулся к привычной жизни и работе.