Глава 28
Борьба закончилась, Барри и Аббас лежали неподвижно, вокруг растекалась кровь. Филатов смотрел на мертвых. Ему доводилось видеть смерть, но насильственную – никогда. Только сейчас он осознал, как зыбка и тонка преграда, отделяющая человека от небытия. Вот он вроде бы есть – дышит, говорит, двигается, а вот его уже нет. Совсем нет. На Филатова вдруг навалилась страшная слабость. Он почувствовал, как комната покачнулась и пол стал уходить из‑под ног. Чудовищным усилием воли Филатов сделал несколько неверных шагов и, едва успев привалиться к стене, сполз вниз. Он не был ранен, но…
Филатову было очень жалко Тинни, такую молодую, красивую, любимую. Женщину, которая среди бед и войны просто хотела найти немного счастья. Но она умерла. Умерла случайно и как‑то глупо. Про смерть дочери вообще не хотелось думать. Филатов вспомнил не доеденное Зоюшкой мороженое, вспомнил, как она украдкой проглотила последний кусочек, как послушно пошла за Тинни.
Филатов обхватил голову руками и застонал. Он понимал, что переживет все это, свыкнется, человек вообще живучее существо, но сейчас ему хотелось только одного – отключиться, впасть в спасительное забытье. А еще он понимал, что цэрэушник Барри погиб, спасая его. Вот так бывает – всю жизнь ругал американцев, а сегодня они его спасли.
И забытье пришло. Это было похоже на сон – он вроде бы осознавал себя, видел комнату, видел лежащих Барри и Аббаса, но все это казалось таким далеким, туманным, что почти не беспокоило. В голове зазвучали тысячи голосов, они что‑то говорили Филатову, но все сразу, и он ничего не понимал. Разрозненные отрывки воспоминаний, похожие на кадры порванной пленки, возвращали его то в Москву, то в Багдад, точно вся прожитая жизнь пробегала перед глазами.
«Наверное, я умер…» – подумал Филатов, и эта мысль показалась ему облегчением.
А потом в комнату кто‑то вошел, но Филатов не придал этому значения – теперь ему было все равно. Вошедший склонился над Барри, перешел к Аббасу, а вслед за ним появилась Зоюшка, испуганная, растерянная.
«Вот мы и встретились! – обрадовался Филатов. – А я еще думал, что после смерти ничего нет!»
Зоюшка увидела его, вскрикнула и, стараясь держаться подальше от лежащих тел, подбежала к нему. Филатов потянулся к ней и почувствовал в руках живое, осязаемое тепло.
– Папа, папочка! – Дочка упала рядом с ним на колени, обняла, и ее горячие слезы точно обожгли лицо Филатова.
Нет, он не умер, ведь мертвые ничего не чувствуют! А значит, и Зоюшка жива!
– Как ты? – спросил знакомый голос.
Это был Нидаль. Он склонился к Филатову и делал что‑то с его рукой, кажется, проверял пульс.
– Зоюшка, девочка моя! – вырвалось у Филатова.
Он вцепился в дрожащее тельце, прижал к себе и заплакал. Нидаль тронул его за плечо:
– Нам надо уходить отсюда!
Филатов замотал головой – куда уходить, зачем? Зоюшка здесь, рядом, и ему больше ничего не надо. Но Нидаль продолжал настаивать:
– Да посмотри ты вокруг! Здесь нельзя оставаться!
Сознание окончательно вернулось к Филатову, а вместе с ним пришло понимание – Нидаль прав. Если их застанут здесь, среди мертвых тел, то первым делом арестуют. Это в Москве он депутат, лицо неприкосновенное, а здесь – подозреваемый в двух убийствах. А это означает арест, тюрьму и долгое разбирательство, на время которого Зоюшка останется совершенно одна в чужой стране. Не выпуская дочку из рук, Филатов встал. Непонятно откуда взявшаяся сила наполняла тело.
– Идти сможешь? – спросил Нидаль.
– Смогу! – ответил Филатов.
Он в последний раз обвел взглядом комнату – смятые цветы, поломанная мебель, разбросанные игрушки, два неподвижных тела – и мысленно простился со славным парнем Барри. Веселый толстяк оказался настоящим героем!
Все, можно было уходить. Они быстро спустились по лестнице, вышли на улицу и сели в машину – Филатов с Зоюшкой назад, Нидаль за руль. Никто не встал у них на пути, даже не задал лишнего вопроса.
«Я же сказал хозяину, что у нас будет шумный праздник! – догадался Филатов. – И мешать не велел. Вот он и затаился!»
Он усмехнулся – его необдуманная шутка сейчас работала на них, давая время скрыться. А Нидаль уже завел мотор и, стараясь не привлекать к машине внимания, спокойно доехал до причала и свернул в город. Зоюшка висела у папы на шее, точно маленькая обезьянка, и тихонько хлюпала носом. Филатов гладил ее по волосам, шептал какие‑то нежные слова и, честно говоря, все еще не верил до конца, что они вместе. Это было необъяснимое, невероятное чудо, и он боялся его спугнуть неосторожным движением или словом.
Когда Филатов понял, что дочка уснула, они уже покинули город и ехали по шоссе. Слева временами мелькало море. Слева? Это показалось Филатову странным – если бы они возвращались в Бангкок, оно было бы справа. Так куда они едут? Нидаль, заметив, что его пассажир беспокойно озирается, сбавил скорость и, свернув на боковую дорогу, остановился в тени деревьев. Филатов осторожно положил Зоюшку на сиденье и вылез вслед за Нидалем. Они молча отошли на пару шагов, Нидаль закурил.
– Ты можешь объяснить, как это получилось? – нарушил молчание Филатов.
– Мы выследили их по сигналу…
– Знаю. Аббас спрятал радиомаячок внутри игрушечного щенка. Дальше!
– Дальше все было просто. Яхта подошла к берегу чуть в стороне от объекта. Охрана держалась хорошо, но долго противостоять нам они не могли…
Филатов представил себе ситуацию: с одной стороны простые контрабандисты, привыкшие воевать с полицией и конкурентами, а с другой – бывшие спецназовцы, подготовленные еще при Саддаме и прошедшие кровавую школу боевых действий. Да, результат предсказать нетрудно…
– Когда все кончилось, Аббас приказал мне перевезти Тинни и девочку на яхту, а сам уехал. Он собирался лететь самолетом, чтобы организовать встречу товара на месте. Думаю, Аббас видел взрыв яхты с дороги, которая там по берегу идет…
Нидаль раздавил дымящийся окурок и закурил вторую сигарету. Филатов пытался поймать его взгляд, но тот смотрел куда‑то в сторону. Он все понял – Нидаль переживает, что нарушил приказ! Ведь для него, человека военного, такой поступок является преступлением, какими бы благими намерениями он ни объяснялся. Спасая ребенка, Нидаль изменил присяге, по сути, предал своих боевых товарищей, и это тяготило его.
– Пока убирали трупы и грузили в лодку раненых, ко мне подошла Тинни и попросила оставить девочку на берегу. Она как будто знала, что случится потом. И я подумал: если вы действительно нападете на яхту, как считал Аббас, то лучше бы девочке там не быть. Уезжая, Аббас назначил меня старшим, поэтому, когда я сказал, что ребенка надо отвезти в другое место, никто не возражал. Вот, собственно, и все…
– Спасибо тебе! – от души сказал Филатов и протянул руку.
Но Нидаль не принял рукопожатия:
– Это воля случая. Я спас ее, она спасла меня. Из‑за нее я не попал на эту чертову яхту…
Они помолчали, думая каждый о своем, потом Нидаль достал из кармана конверт и передал Филатову:
– Тинни оставила мне, когда садилась в лодку. Думаю, тебе пригодится…
Он вскрыл конверт – внутри лежали Зоюшкины документы.
– Ты понимаешь, что я… – Голос Филатова дрогнул, – что я теперь смогу спокойно забрать дочку домой?
– Тинни все знала… – точно говоря с самим собой, сказал Нидаль. – Не понимаю откуда, но знала…
– Слушай, а ты можешь отвезти нас в аэропорт?
– Мы туда и едем. Только не в Бангкок, где можно нарваться на американцев, а в Пхукет. Там тоже есть международный аэропорт.
Теперь стало понятно, почему море оказалось не с той стороны – вместо того чтобы ехать на север, они ехали на юг. Ну что ж, на юг так на юг…
Когда Зоюшка проснулась, Филатов посадил ее на колени и начал рассказывать сказки. Детских книжек он давно не читал, поэтому приходилось придумывать на ходу. Больше всего он боялся вопроса: а где мама? Но Зоюшка пока не задавала его. Ближе к вечеру, когда Филатов стал путаться в биографиях придуманных героев, Нидаль сделал остановку у придорожного ресторана. Размяли ноги, поели, попили, Зоюшка получила мороженое, и двинулись дальше.
В аэропорт приехали на исходе ночи, когда небо уже начало светлеть, а на земле еще царила тьма. Нидаль остановил машину в стороне от входа, заглушил мотор и повернулся к сидящему сзади Филатову:
– Здесь расходимся. Сейчас не сезон, так что на Москву, скорей всего, рейсов нет. Но с пересадкой улететь, думаю, можно.
Филатов достал из кармана полученную от Барри пачку долларов:
– Возьми хотя бы деньги. Тебе ведь домой нельзя возвращаться, а тут на первое время хватит.
С первого взгляда стало понятно – он попал в точку. Аббас наверняка не баловал своих людей высокими гонорарами, так что в кошельке Нидаля вряд ли водились большие деньги.
– Хорошо…
Нидаль неуверенно взял деньги и взвесил на руке.
– И еще, – твердо сказал Филатов, – ты можешь думать обо мне все что угодно, но, если когда‑нибудь тебе понадобится помощь, знай: есть человек, который всегда поможет…
Нидаль опустил голову и ничего не сказал, а Филатов продолжал:
– Я твой должник, а долги, как сказал Барри незадолго до смерти, надо оплачивать!
Он осторожно разбудил дочку, и все трое вышли из машины. Нидаль долго прощался с Зоюшкой, потом все‑таки пожал Филатову руку и, пожелав счастливого пути, уехал. Зоюшка долго махала ему вслед, а потом, повернувшись к отцу, сказала то, что он больше всего боялся услышать:
– А где мама?
По дороге, пока дочка спала, Филатов напряженно думал, что делать дальше, и решил: чем раньше сказать правду, тем лучше. Иначе нерешенная проблема будет со временем только нарастать. Филатов присел рядом с Зоюшкой, погладил по голове, но так и не смог сказать правду. Презирая себя за малодушие, он пробормотал слова, какие обычно говорят в таких случаях: уехала, мол, но обязательно вернется. Впрочем, у него не было опыта общения с детьми, он вообще не знал, как с ними говорить.