Глава III
Петербург — идеология распада
Основанию города способствовал ряд субъективных обстоятельств. Начало коллизий, итогом которых случился «град Петра», следует искать в детстве будущего императора, в душевных травмах, которые он перенес и которые до конца жизни вызывали отторжение всего русского. Эту печать Петр наложил на свое детище – Санкт- Петербург, город по преимуществу иностранный и для иностранцев. В город с застав пускали только тех, кто не имел бороды и носил «немецкое платье». За это и многое другое доныне сохранилось в народе за Петром прозвище «антихрист». Причем оно не было кличкой, ибо народ посчитал Петра таковым по сути, по содержанию. Впрочем, и было за что.
По данным Петровских переписей и ревизий, податное население при нем уменьшилось на 20%. Такого сокращения населения Россия не имела ни при одном правителе, включая день сегодняшний. Особо пострадали коренные великорусские губернии, где убыль населения составила в Архангелогородской – 40%, Санкт-Петербургской — 40%, Смоленской — 46%, Московской — 24%. Цвет великорусской нации был положен в основание империи, задуманной Петром. Налоги, назначенные царем для податного мужика и посадского, за время его правления выросли более чем в три раза. Самодурство Петра не знало границ. Даже в такую славную страницу отечественной военной истории, как Полтавская баталия, он внес черную метку, которую предпочитают ныне не вспоминать. Чтобы усложнить шведскому королю свободу действий перед битвой, Петр выжег и разорил все украинские селения на 30 верст в округе, обрекши их на вымирание. Не надо говорить, что полководческий талант выражает себя иными средствами.
Сравнения уместны, ибо прошедшие 12 лет позволяют сравнивать вклад нынешних реформаторов с приведенными цифрами, которые характеризуют Петровское правление. Получается, что в случае принятия темпа реформ Петра нынешняя Россия должна была потерять 28 миллионов человек за время существования нового режима. В абсолютных цифрах демографические потери России, по преимуществу великорусского населения, вследствие реформ Петра можно вывести, исходя из численности народонаселения страны: в 1696 году — 15 миллионов человек, в 1725 году — 14 миллионов. Таким образом, население не умножилось, но даже сократилось на миллион человек. С учетом двух процентов ежегодного прироста населения общая его убыль за годы правления Петра составляет 10 миллионов человек. Такова была цена фантазий царя.
Однако фантазии взрослого человека коренятся в той психической почве, которая создается в его нежном возрасте. А этот период был для Петра временем душевных потрясений, существенно изменивших его психику и восприятие мира, а также облегчивших влияние на него честолюбивых и лицемерных иностранцев. Под их влиянием предоставленный стараниями правящей сводной сестры царевны Софьи самому себе Петр строит в своем воображении какой- то новый мир, населяет его людьми и учреждениями иностранного порядка, почти не вмешивается в управление государством. Лишившись четырех лет от роду отца, он испытал первое душевное потрясение. Через полтора месяца к нему был приставлен Челобитного принца дьяк Никита Зотов, происходивший из партии ставленников его матери, который и начал обучать Петра грамоте. Своим появлением на свет Петр обязан более случайному обстоятельству, нежели кто-либо другой из людей.
Дело в том, что первый брак его отца, царя Алексея Михайловича, расценивался последним как несчастливый, поскольку наследники – сыновья царя Федор и Иван — были крайне болезненными. У первого была цинга, а второй был слабоумен и тщедушен телом. Это побудило второго Романова ко второму браку, плодом которого стал крепкий младенец, названный Петром. Царь Алексей был рад рождению сына, полагая, что теперь он укрепил династическую преемственность. Но это было далеко не так. Петр I не оставил наследника мужского пола, ввергнув Россию в длительные разборки придворных партий, обрекши страну на хаос и разорение в течение 16 лет, что сказалось в дальнейшем на всем политическом положении, вплоть до крушения императорской России. Итак, подсказывает история, второй брак царя Алексея никак нельзя назвать удачным выбором для России. Но это все выяснится впоследствии. А пока известный лизоблюд, «придворный поп» — прозвище современников – малорос Феофан Прокопович сравнивает деяния Петра с вкладом цезаря Августа, поскольку последний «обретох кирпичный Рим, а оставил мраморный», а Петр Великий «обрел деревянную Россию, а сотворил Златую». Здесь Феофан имеет в виду именно Санкт-Петербург.
Борьба придворных партий, группировавшихся вокруг первой и второй жен царя Алексея, вызывала серьезную внутриполитическую дестабилизацию. Она выражалась в переходе властных функций попеременно к обеим группировкам, пользовавшимся малолетством как официального наследника – царевича Федора, так и двух других потенциальных — Ивана и Петра. При возведении Федора на престол Петру было четыре года. Кроме того, это событие привело к торжеству поддерживающей его партии, сторонники которой принадлежали к боярско-стрелецкой элите. Другая партия ослабела, что привело к фактическому затворничеству Петра и его матери, которое компенсировалось склонностью будущего царя к изучению наук, особенно военных, и культурного наследия, по преимуществу западных европейцев. Преподававший Петру русскую историю дьяк Зотов вскорости был отставлен от должности руководством третьей придворной партии, склонявшейся к антибоярской оппозиции, где шансы Петра на царство рассматривались как легитимные.
Эти люди приставили к пятилетнему Петру женевца Франца Лефорта в качестве главного учителя, а некоторое время спустя и голландца Франца Тимермана. Оба иноземных Франца имели на юного Петра огромное влияние, что при восшествии его на престол сумели обратить для себя в громадные материальные выгоды. С их появлением покои Петра были расписаны картинами, изображавшими главные европейские города, здания, корабли, а также главные события европейской истории. Еще до избрания Петра царем Лефорт, который был старше его на 23 года, сыграл на детских чувствах и предложил ему сформировать «потешную» роту с немецкой одеждой, выправкой и строем. Двенадцатилетний Петр с восторгом принял предложение великовозрастного друга по играм, что вполне объяснимо отцовской утратой и привязанностью мальчиков к внимательным взрослым. Петр добился такого разрешения у своего сводного царствующего брата Федора. Лефорт назначил себя начальником этого воинства, а Петра – барабанщиком. Юный Петр был чрезвычайно доволен. Одновременно великовозрастные иноземные друзья — советники Петра внушили ему мысли об истреблении старого дворянства и введении европейской табели административных чинов. Все эти обстоятельства становились известными противоборствующим партиям и вызывали ответные меры, которые сейчас трудно назвать адекватными. Все они сводились к физическому устранению представителей той стороны, которая, казалось, получала большую силу благодаря влиянию на царя. Сильнейшее потрясение Петр пережил сразу же по возведении его на престол в десятилетнем возрасте. Через пять дней после помазания его на царство боярско-стрелецкая фронда организовала мятеж против его партии и в поддержку партии его сводного брата Ивана. В результате чуть ли не на глазах у Петра были изрублены его дед и дядья с материнской стороны а также большая часть влиятельных сторонников этой партии. В результате переворота к власти были приведены в качестве царя Иван и правительница Софья, тоже сводная его сестра, ставшая самозванно два года спустя самодержицей. Таким образом, Россией де-юре стал править царствующий триумвират, а на деле – Софья. В дополнение к тому Петр получил жесточайшее нервное потрясение, следствием которого стали боязнь воды и все более развивавшийся алкоголизм с жесточайшими припадками маниакальной подозрительности и безжалостного отношения к людям. В результате последних погиб несчастный царевич Алексей, сын Петра от первого брака, и пострадали многие его родственники с материнской стороны.
Социальная изоляция малолетнего Петра, громадное влияние на него иноземцев-учителей, отсутствие отцовской любви послужили основанием к фантазиям о создании нового параллельного мира, которым суждено было в какой-то части воплотиться по мере обретения Петром единовластия. На всю страну в силу ограниченности средств и численности населения эти фантазии не распространялись, но приобрели материальное выражение в создании альтернативного параллельного мирка, коим стал Санкт-Петербург. Перифразируя Феофана, Петр создал себе золоченую клетку, где мог адекватно собственным иллюзиям об окружающем мире предаваться фантазиям о реформировании России.
На все увещевания бояр, патриарха и царицы-матери обратиться к опыту отечественной старины Петр отвечал, что во всей Европе так дети царские воспитаны и военными потехами живут. Все эти нововведения вызывали опаску. Тем более что в Преображенском на берегу Яузы Петр выстроил крепость, комендантом которой был назначен известный уже Ф. Тимерман. Крепость была оснащена артиллерией и получила название Пресбург. В потешные войска брали людей простого звания из придворных и конюшенных служителей, ранее не имевших отношения к военному сословию, что, по понятиям бояр, не отвечало традициям и укрепляло позиции молодого царя. Через два года после своего образования рота выросла до потешного полка, полковником которого был назначен все тот же Лефорт. Вообще говоря, все ближайшее окружение молодого царя состояло из иноземцев: женевца, немцев, голландцев, англичан и других. В 12 лет Петр уже находил возможным для себя кричать на патриарха, и не только наедине. Иноземное влияние очень сильно коснулось его. Будучи за границами России, он охотно посещал католические. в том числе иезуитские, а также квакерские и иных протестантских конфессий богослужения.
Через два года после всхождения на престол вновь стрелецкий бунт, новые детские страхи и бегство в Коломенское. На следующий день, 2 марта 1685 года, на коломенские ворота прибивают подметное письмо о том, что стрельцы готовы истребить Петровское окружение. В очередной бунт стрельцов, когда Петру уже исполнилось семнадцать лет, он со своими иноземными «товарищами» Брюсом, Гордоном, Лефортом, Карштен-Брантом, фон Гаденом, Гутмен- шем и другими решился окончательно на единовластное правление. Всякий такой бунт имел целью умерщвление Петра, но каждый раз он чудом избегал столь трагичного конца; однажды, как выразился Гордон, им пришлось из Преображенского в Троице-Сергиеву лавру «без портов» бежать от своей гибели. В тот раз он возвращался в Москву по дороге, вдоль которой стояли плахи с топорами и рядом «лежавшими по дороге» стрельцами.
Ожесточение юноши, не достигшего по современным нормам совершеннолетия, следовало из диких нравов эпохи, тем более углублявших чувство ненависти ко всему русскому, когда иноземные друзья показывали ему идеал тех отношений, которые якобы существовали среди западных европейцев. Петр жестоко расправился со стрельцами и не менее жестоко со своими кровными родичами. Софья была заточена в монастырь, Иоанна принудили отречься, и еще 12 лет он вел совершенно уединенный образ жизни. Так в 17 лет Петр стал единодержцем, но отнюдь не самодержцем, ибо так и не смог постичь из-за своего ожесточения на всё отеческое природу самодержавия. Последствия стрелецких бунтов сказались также в том, что у него развились и не прекращались конвульсивные движения головы и лица. В ходе устранения царских конкурентов осуществлялась и мечта его иноземных учителей о широком проникновении протестантской культуры в Россию. В детстве Петр не получил глубокого образования, кроме грамотности, но культурное влияние его иноземных учителей произвело в юном Петре соответствующую аберрацию в пользу восприятия западноевропейской культуры. Предоставленный самому себе почти полностью, Петр, устраивавший свою личную жизнь самостоятельно, окончательно сближается с иноземцами. Из участников детских военных потех будущего царя иноземцы становятся наставниками юного Петра в реальной жизни и его товарищами по застольям и пирушкам. Именно они – Лефорт, Гордон и другие – убедили царя в превосходстве культуры западных европейцев и развили в нем пренебрежительное отношение ко всему родному. Через них Петр познакомился с бытом Немецкой подгородной слободы, который окончательно входит в его жизнь. В слободе Петр делается частым гостем, все более проникаясь иноземными формами жизни, посещая католические богослужения, щеголяя в немецком платье и успешно осваивая немецкие танцы. Влияние Немецкой слободы на Петра было так велико, что, кроме простого восхищения его этим нарядным западноевропейским городком, оно привело к игнорированию им этикета, свойственного личности царя, и равнодушию к проблемам и задачам православной веры. Уже в этом Петр отходит от традиции русских государей, но еще и попадает под чужеземное влияние. Несомненно также и то, что строительство столицы на Неве по «чину» западноевропейского города имеет корни в этом периоде жизни Петра, когда он переживал тяжелые минуты своего московского детства, попал под влияние иноземцев, насадивших в его душе ненависть к московским обычаям.
Другая страсть Петра, подвигшая его на осуществление проекта строительства Санкт-Петербурга, заключалась в хождении его под парусами. Ради этого Петр переезжает из Москвы на Переяславское озеро, акватория которого дает большие возможности для обучения мореходному искусству, нежели Яуза или Измайловский пруд. К своему двадцатилетию Петр находится уже в Архангельске, где переносит морские увлечения на Белое море.
Стратегической цели в виде морского порта и крепости в устье Невы не было. Иван Грозный и другие государи Руси ставили всегда вопрос о возвращении России одного из балтийских портов. Эта причина лежала в основе балтийской политики России. Иными побуждениями, часто патологического характера, руководствовался в этом вопросе Петр. В их основе несчастное детство, спровоцировавшее его отторжение всего русского и сближение с иноземным бытом, закончившееся тем, что царь подпадает под политическое влияние Запада в лице Британской и Австрийской империй. Стремление завести дружбу на равных с их царствующими особами заставило Петра построить новую столицу, которая затмила в эстетическом плане все прочие столичные города западных европейцев. Однако в военно-стратегическом плане роль Санкт-Петербурга была крайне невелика. Овладение Ригой или Ревелем представляло более важную военную задачу для России, чем расширение крепости на Заячьем острове до масштабов столичного города. Патологическое желание Петра забыть Московию навсегда лежало в основе этого строительства. Кроме того, на этот шаг его подталкивали западноевропейские державы, используя ослепление царя западной культурой в своих целях. Такое положение не могло идти на пользу национальным интересам России.
Именно австрийское влияние на царя и его приближенных явилось причиной первого военного похода Петра. Последний, дабы насладиться своим приближением к кругу западной политики, заключил военное соглашение с Леопольдом Австрийским и Венецианской Республикой против Турции. Он отверг посольство турецкого вассала крымского хана о мире и вероломно отослал его австрийскому императору. Питая иллюзии насчет действительных интересов западноевропейских государств, Петр в L697 году посылает 50 молодых придворных в Западную Европу для обучения наукам и наделяет их своей просительной грамотой к местным государям и даже римскому папе и гроссмейстеру Мальтийского ордена оказать помощь своей делегации. Взамен Петр обещает всяческое покровительство их подданным, приезжающим в Россию.
Неудача под Азовом в войне против крымчан и общий курс Петра вызвали не только недовольство в народе засилием иноземцев, но и сам Петр едва не стал тогда жертвой обнаружившегося против него первого заговора. Итогом расследования была свирепая месть Петра, коснувшаяся не только реальных участников заговора; было совершено глумление над телами давно умерших их родственников, включая родных дядей царя. Первые неуспехи Петра заставили его искать очной ставки с иностранными государями, ибо сопротивление внутри страны ему и его курсу не уменьшалось. Можно сказать, что одновременный отсыл за границу якобы для учебы молодых людей из лучших дворянских фамилий носил характер заложничества. Тем самым Петр, отправляясь в свое первое заграничное посольство, имел гарантию от новых переворотов в свое отсутствие. Официально цель посольства состояла в подтверждении давней дружбы и любви с европейскими монархиями и «в ослаблении врагов Креста Господня», то есть достижении союза против турок. Понятно, что эти цели проистекали исключительно из иллюзий Петра и не были направлены на службу национальным интересам в контексте той реальной политики, которую проводили до Романовых русские государи.
На момент поездки Петра европейские державы вели ряд войн: Австрия с союзниками вела военные действия против турок, а Франция воевала против мощной коалиции, включавшей в себя Англию и Австрию. В результате войн в целом в выигрыше осталась Англия, понесшая наименьшие потери. Однако в Европе у Англии был набиравший силы противник – Швеция. Услуги Петра европейским монархиям не понадобились, поскольку европейские соседи смогли договориться об условиях мира, где претензиям Петра на равное представительство с другими монархами не нашлось места. И лишь англичане лукаво смогли удовлетворить тщеславное стремление Петра встать с ними вровень. Однако англичане взамен потребовали активного участия России в военных действиях против Швеции, обещая помогать материально и дипломатически, то есть интересам Англии должны были способствовать русские солдаты. Петр пошел на этот союз. Первые внешнеполитические инициативы юного царя — поход на Азов и «великое посольство в Европы» – были осуществлены подстрекательством женевца Лефорта, несомненно, ради своих карьеристских амбиций сыгравшего на слабости Петра быть причисленным к деятелям «западноевропейской культуры».
Поездка закончилась вовлечением Петра и России в орбиту английской политики и подчинением страны иноземным интересам. Для прекращения ропота в народе, недовольном Петром, кампания проводилась под информационным прикрытием «прорубить окно в Европу», для чего необходимо было сооружать новый порт на Балтике. Нельзя не отметить, что такие порты уже были – от Либавы до Ревеля, – борьба за них являлась основой политики Руси на Балтике. Именно отказ передать их России заставил Ивана Грозного начать Ливонскую войну. Никогда речь не шла о заложении крепости в устье Невы, ибо уже была построена крепость Орешек в истоках этой реки. Все это показывает двойственную позицию Петра, исходящую не из интересов государства, но из мании собственного величия, или, как сказали бы сегодня, культа собственной личности. Эту аберрацию сознания Петра отчетливо представлял Сталин. Артист Черкасов, воплотивший в кино образ Ивана Грозного, вспоминал о реакции генсека на сопоставление исторических миссий обоих царей. В частности, Сталин подчеркивал, что Грозный ограждал страну от проникновения иностранного влияния, стремился объединить Россию, провел реформу внешней торговли, введя государственную монополию. Неосновательность государственной линии Петра, ее незрелость и даже вред национальным интересам России, влияние на царя иноземной точки зрения в целом выразились в исторической оценке Сталиным Петра — в фамильярном его прозвании Петрухой. Представляется, что Сталин как сооснователь нового типа государства имел право на подобную оценку. Народная точка зрения вполне соглашается с ней, ибо завоевания его царствовавших предшественников Петр использовал не для наращивания жизненных благ народа или могущества государства, но для возвеличивания собственной личности. Создание «града Петра» и явилось последовательным воплощением политических иллюзий психопатической личности Петра и вытекающих из этого его действий на внутри- и внешнеполитическом поприще.
Посольство закончилось вполне предсказуемо: Петр поехал в Западную Европу с мыслью о войне с Турцией, но вернулся адептом английских интересов — войны со шведами. Русских интересов не было в обоих исходах. Важно, что в Англию Петр поехал один, что доказывает секретный характер его миссии. Характерно, что, вернувшись в августе 1698 года из поездки в культурные регионы Европы, Петр самолично рубит головы стрельцам, а перед тем наслаждается их истязаниями. Интересно, что по избиении стрельцов Петр 30 августа 1698 года учредил орден Андрея Первозванного. Надо полагать, англичане объяснили ему «вредность» позиций стрелецко-боярской элиты, придерживавшейся национальной позиции, что не могло служить успеху английских интересов. В то время шведы устами своего посланника Книпер-Кроха спрашивали царя, зачем он погубил стрельцов. Зная о секретном характере миссии и общении Петра в Англии, можно сказать, что война со шведами и окончательное кровавое искоренение стрельцов были инспирированы английским двором. Вместе с тем ради объективности следует отметить, что Петр заслужил в английском высшем обществе кличку «мизантроп», то есть ненавистник людей, вполне точно отражающую внешнюю сторону его патопсихологической личности. В этой связи вполне понятны факты, свидетельствующие, что Петр по возвращении поселяется не во дворце, а в Немецкой слободе, а на следующий день, еще не увидев жену, приказывает насильственно постричь ее в монахини. Петр в это время вел беспощадную борьбу с русской традицией, интересами Московского государства, с общественным мнением, теряя самообладание и впадая в беспамятство и истерию. Последние два года XVII века, образно говоря, прошли для Петра в кроваво-похмельном угаре: от пыток и казней до пьяных пирушек и обратно. Кроме того, в один из редких периодов просветления Петр вводит на Руси юлианский календарь и предписывает начать новый, 1700 год с первого января 7208 года от сотворения мира. Данный прецедент послужил и другим властителям России, не удовлетворенным мощью своей земной власти и движимым патологическими изъянами сознания, поводом к «овладению» временем. Так, и Троцкий двести лет спустя не только вводит григорианский календарь и новое летосчисление со дня Октябрьского переворота, но еще и «декретное» время, отличающееся от среднеевропейского на два часа. Понятно, что в основе этого вряд ли лежали объективные требования времени.
Низость нравственных принципов Петра проявилась в инциденте с Карлом XII Шведским. По Столбовскому миру, Швеция и Россия установили дружественные отношения, которые девяносто лет не были оспариваемы российской стороной. В тот период, когда Петр развертывает строительство флота на Дону в районе Воронежа, в ходе которого были вырублены все дубовые рощи, царь обращается с предложением к королю шведскому оказать ему помощь как доброму соседу шведскими плотниками и корабельными орудиями. Карл XI, отец Карла XII, дал согласие на просьбу Петра. Более того, шведский монарх предложил бесплатно для России оборудовать всю строящуюся эскадру из четырех линейных кораблей, девяти других судов и двух галер 300 орудиями. При этом было достигнуто джентльменское соглашение двух монархов, что эти морские силы будут использованы Россией только для продвижения ее интересов на юг. На южном направлении для России имелись стратегические цели на Каспийском море, помимо существовавших там сфер влияния Оттоманской империи. Россия имела виды на закаспийские земли и прорыв к Южному океану через Персию. Конечно, неявно предполагалось, что военно-техническая помощь шведов будет употреблена против турок. Таким образом, шведы создали Петру его первую военно-морскую эскадру, в состав которой входили четыре 40-50-пушечных корабля, переправив через Нарву и Москву в Воронеж необходимые орудия. Причем Карл XII подтвердил соглашение его отца с царем, благодаря чему эта эскадра была создана и произвела в Керчи на турок столь впечатляющее действие, что они поспешили заключить мир с Петром. Летом 1700 года Азов и некоторые другие территории отошли к России.
После возвращения «великого посольства» в Москву Петр в ответ на обращение шведов подтвердил Столбовское и другие связанные с ним соглашения. Последний раз он это сделал за два месяца до развязывания Северной войны, когда на шведский престол был официально возведен Карл XII, который за два года до этого санкционировал дарение 300 пушек Петру I. Однако уже больше года Петр вынашивал иные планы. Мирный договор между Турцией и Австрией не позволял ему открыто напасть на Стамбул, поскольку мощь Оттоманской империи представлялась ему чрезмерной для военной силы России. Английский выбор войны коалицией балтийских государств против Швеции потребовал от Петра проявления вероломства по отношению к соседу, с которым мирное сосуществование ничем не нарушалось более 80 лет. Тем не менее Петр пошел на это, подстрекаемый Англией, которой также удалось вовлечь в антишведскую коалицию Данию, Польшу и Саксонию. За шесть месяцев до войны со шведами Петр лицемерно шлет Карлу XII список кораблей азовской эскадры, на которых установлены все шведские пушки.
Однако французы сообщили шведам о сути тайных переговоров Петра в Лондоне. Кроме того, «союзники»-поляки сообщили шведам о военном плане взятия Нарвы. Шведский канцлер Оксеншер- на предостерегал короля и шведское правительство от чрезмерного доверия к Петру, поскольку доподлинно известно, что царь начнет со Швецией войну, как только заключит мир с Портой. В столкновении со шведами Петр пошел на поводу английских интересов, поставив страну на грань развала, а народ — на грань нищеты. Петру Первому в той войне были противопоставлены первоклассная дисциплинированная армия из 60 тысяч человек и мощный военно- морской флот, состоящий из 42 линейных кораблей и 12 фрегатов, несущих на себе почти 2700 орудий. Кроме того, шведы не могли простить Петру вероломства, связанного не только с неспровоцированным нарушением мирного договора, но и доставкой подаренных ими пушек на балтийский театр военных действий (ТВД). Последнее исключалось ввиду личной договоренности монархов об их использовании только на южном ТВД.
Как известно, в первых столкновениях войска коалиции были разгромлены шведами, причем Петр трусливо бежал из-под Нарвы, боясь быть захваченным в плен юным восемнадцатилетним шведским королем, показавшим себя талантливым полководцем и не прощавшим вероломства. Петр остался наедине с Карлом XII, брошенный на произвол судьбы всеми европейскими монархами. Даже его основной подстрекатель Англия отказалась помочь Петру. К тому времени на английском престоле сменилась династия, и королем стал курфюрст ганноверский, с которым во время «великого посольства» Петр поссорился, как оказалось, на всю жизнь. Интересы Англии ценой русской крови и безрассудства Петра были достигнуты: ввязавшись в вероломную войну против Швеции, царь не мог рассчитывать на снисхождение Карла XII. Англия, о которой в порыве горячечной ненависти к России Петр сказал, что «если б я не был русским царем, то желал бы быть английским адмиралом», осталась в стороне от войны, истощившей жизненные силы обеих стран, и поимела наибольшие выгоды. Все вопросы, которые якобы решал Петр в Северной войне, могли быть урегулированы дипломатическим путем. Однако Петр полагал себя великим полководцем и организатором, чего не было, судя по тем потерям, что понесли Россия и русский народ вследствие деятельности этого царя-«реформато- ра». Уже позже, надеясь на возврат симпатий Англии, Петр подобострастно обращается к английскому королю: не желает ли тот, чтобы Россия вступила в войну против Франции? Скрывая от народа действительные причины агрессии против Швеции, Петр начал войну под надуманным предлогом нанесения в Риге обиды русскому посольству к турецкому султану. Кроме того, Петр обвинил Карла в том, что Швеция незаконно владеет старинными русскими землями. Это было явной ложью, поскольку Столбовский мир действовал уже почти 80 лет. Также оскорбительным для Карла было заявление Петра удовлетворить все требования его союзников по коалиции, что привело бы к уничтожению Швеции. Справедливости ради следует сказать, что Карл XII в ходе войны также нарушал общепринятые правила войны, из-за чего пострадало много русских пленных: воинов, дипломатов и купцов. Вместе с тем, учитывая, конечно, грубые нравы тех времен, его позиция была менее нечестной, ибо им двигала месть за клятвопреступления Петра. Это понимал и Петр, спасаясь бегством от Нарвы, ибо знал, что и ему не будет пощады. Петр имел вчетверо больше войск под Нарвой, чем шведы, однако умудрился проиграть сражение, потеряв при этом 145 артиллерийских орудий.
После этого Петр ничтоже сумняшеся велел снять со многих церквей колокола, чтобы изготовить орудия, компенсирующие утрату. Святотатство достигло вдвое большего размера, ибо из церковных колоколов было отлито в два раза больше орудий, чем надобно было. В это же время вследствие обезлюдения страны из-за непосильных рекрутских наборов в армию Петр принимается за духовенство, запрещая пострижение прежде достижения 50 лет. Другим своим постановлением Петр повелевает отныне холопов называть словом «раб».
Этим словом начинается «Санкт-Петербургский период» российской государственности. Дальнейшие события показали, что Петр посчитал народ бессловесной игрушкой в своих руках, как бы продолжая свои детские «потехи» в Коломенском в масштабе всей страны и превращая их в трагедию для народа. Именно Петр ввел смертную казнь за 200 видов преступлений, тогда как при его отце было за 60, а в тогдашней Франции – за 115.
Вторым актом этой трагедии является сооружение чуждого народному дух «града Петра» на Неве, куда вход был открыт лишь одетым в немецкое платье и обязательно безбородым. Все бы хорошо, но и в столичном своем граде Петр приближал к себе тех, кто «в семи ордах семи царям служил», отдаляя своих соотечественников от кормила власти. Патологическая личность Петра нашла удовлетворение своих садомазохистских наклонностей в строительстве этого города, чуждого всему родному и воплощающему видения подросткового пьяного угара, в котором Петр проводил время в Кокуев- ской (Немецкой) слободе под Москвой. Лишь успехи русских военачальников Б. Шереметева и Ф. Головина сдерживали натиск шведских войск на суше. В этот период Петр вводит при военачальниках институт своих официальных соглядатаев, именуемых комиссарами. Комиссары должны были сообщать царю о настроениях полководцев и их штабов, а также выявлять там и искоренять всякую измену. Тогда же Петр вводит военную казнь через «расстреляние».
Пользуясь некоторым ослаблением шведского натиска, Петр закладывает 16 мая 1703 года в устье Невы крепость Санкт-Петербург. Комендантом, как всегда, назначен немецкий полковник Рен. Военная целесообразность устроения крепости является недоказанной, поскольку шведы содержали крепость именно в истоке Невы — крепость Нотебург-Орешек (затем Шлиссельбургскую крепость), но не в ее устье, где было небольшое укрепление при сносной гавани. Создание Санкт-Петербурга было «вывихом» характера Петра, пытавшегося доказать находившемуся в зените славы Карлу XII свою значимость. В том числе на этот шаг его подвигла неуступчивость шведского короля, к которому Петр за время войны неоднократно обращался с предложениями о мире, на что Карл XII всегда отвечал, что будет о том разговаривать с Петром в Москве, а вообще он желает свергнуть Петра с престола. Петру ничего не оставалось делать, как бороться за собственную жизнь в схватке, именуемой Северной войной. А чтобы и самому поверить в надобность всего происходящего, он и его императорские историки придумали эту войну якобы за основание «русской» укрепленной гавани на Балтике. Гораздо проще было взять с боя Нарву, но это вряд ли удовлетворило бы тщеславие Петра.
Санкт-Питер-бурх – первоначальное название крепости — полностью отразил в своем облике сущность натуры Петра I, оказавшейся малополезной для обустройства России и народа. Первыми обитателями города были иноземцы – перемещенные из шведского поселения Ниеншанца его жители. Петр также распорядился об одновременной сдаче «в эксплуатацию» Троицкого православного собора и лютеранской кирхи. Более того, Петр воплотил своим «творением» вечную мечту врагов России о переносе царской резиденции «куда-нибудь в другое место», говоря современным языком, центра государственной власти, столицы. Еще поляки и ливонцы замечали благотворное влияние на русского государя московской духовной и общественной среды, которая способствовала устойчивости к внешним и внутренним неурядицам Московского государства. Да и сама эта среда благотворно действовала на человеческие качества личности всероссийского правителя. Эта же среда обусловливала своего рода «демократию» в обществе, ибо в московской среде немыслима была сословная диктатура, основательно пустившая корни в Петровском Санкт-Петербурге и погубившая романовскую империю. Москва тем страшна была для Петра, что все ее население готово было подняться – купцы с рублем, мужики с дубьем, попы с анафемой — на защиту своей древней свободы быть в добровольном согласии с царем. Любой претендент в диктаторы был бы сметен в одночасье. И страх этой народной свободы был у Петра велик. Так, во время стрелецкого бунта 1689 года Петр, страшась всего-то 300 стрельцов, сбежал из Преображенского села, где находился под защитой 30 тысяч человек «потешного» войска.
Само основание Петербурга отражает в себе эту боязнь и стремление отгородиться от московского мира. Расположение в пределах досягаемости морской пехоты врага царской ставки и столицы государства представлялось Петру более безопасным, чем удаление государственного центра страны от остальной части на полтора месяца пути тогдашнего бездорожья. Поневоле Петром двигали бессознательные импульсы держаться подальше от собственного народа, который был для него лишь средством для претворения его маниакальных идей держаться поближе к Западу. В этом раздвоении заключена суть этого города. Питаясь соками и кровью России, он остается иностранным. Неуютно здесь русскому человеку. Вот и пророчество Ф. М. Достоевского о городе: «Петербургу быть пусту». Писатель говорит о пустом, то есть в переносном смысле бессодержательном и неосновательном, о видимости формы. Но форму, как известно, чтят именно западные европейцы, ставя ее выше содержания и основания.
По записям А. С. Пушкина о Петре можно заключить, что идею строительства Петербурга навязал царю его наперсник Лефорт, создававший личность Петра по собственному подобию. Осуществление замысла самим Лефортом не было реализовано, ибо он умер за несколько месяцев до заключения перемирия с Портой, что было основным условием для начала осуществления замысла. Лефорт в своей последней должности являлся правителем Москвы, столичного города России. Словами Петра по получении известия о смерти Лефорта были: «Я потерял лучшего друга и в то время, как он более был мне нужен». Кроме того, женевец должен был стать правителем новой столицы. Петр воплотил свою память о друге, что говорит в пользу того, что Санкт-Петербург — это alter ego (второе «я») Петра, где запечатлены все изъяны и противоречия его души. В этом отношении Петру близок другой кровопийца – Адольф Гитлер, также воплощавший свои бредовые идеи в архитектуре, не менее величественной и идеологизированной, но также мало имеющей отношение к быту простого человека. Как и всякая иллюзия, этот город содержит ложь в каждом своем мгновении. Даже центральный символ города — скульптура «основателю Петербурга» Э.-М. Фаль- коне – содержит ту неправду, что ее героем должен был быть женевец Франц Яковлевич Лефорт, ибо только ему принадлежит сама идея города и ее материализация поначалу в голове Петра, а затем в камне.
Именно Петербург был тем центром страны, где российский правящий и образованный слой оторвался от народа, а затем и потерял способность понимать что бы то ни было в России. Но петербургская жизнь также не дает способностей что-либо понять и в Европе. Отсюда скудность мировоззрения его обитателей, впитывающих «пустоту» этого города. Петербург заставляет его население, включая выходцев из правящего класса, забывать все: и национальное лицо, и национальные пути, и национальные интересы. Петербург порождает идолопоклонство перед иностранной хлестаковщиной. Эту печать он накладывает на всех, кто считает себя петербуржцами. Петр, поддавшись очарованию этого типа хлестаковщины в лице лефортов, брюсов, гордонов и прочее, прочее, громит московскую традицию, отгораживается от страны 600 верстами болот и топей, перенося в Петербург правительственную базу. Правящий слой страны отстраняется здесь от народа и культурно, и морально, освобождает себя от всех обязанностей по отношению к стране, еще больше закабаляет в крепостничестве народ. Только в Петербурге могло произойти замещение самодержавия властью случайных женщин на российском престоле. Этот дикий период продолжался почти сто лет, окончательно расшатав доверие народа к монаршей власти. Строительством Петербурга и переносом сюда столицы Петр смог провести монархическую революцию, в результате которой дворянство подчинило Россию для себя и под себя, тем самым уготовив конец как императорской власти, так и дворянскому сословию. Петр установил диктатуру дворянства. Сбылось предсказание: «Российские революционеры произойдут не из низшего сословия, они будут в красных и голубых лентах». Так оно и произошло в 1717 году, в 1917 году и в 1991 году. И так будет всегда, поскольку российская печать- власть исходит из региональных элит, периодически сменяющих друг друга.
Диктатура дворянства, которая появилась в ходе Петровской революции, нашла свое сосредоточение в Санкт-Петербурге. Город вполне отвечал насаждаемому Петром раздвоению: дихотомии общества на шляхту – дворян и быдло – народ. Петербург стал обиталищем разноплеменной шляхты, причем последнее определение введено в обиход самим Петром. Другие не менее известные революционные реформаторы – Денин и Сталин – тем не менее понимали эту сущность города, поэтому и перенесли столицу из центра Петровского шляхетства в центр народной свободы — Москву.
Возникнув как рукотворный памятник наперснику Петра, Петербург не стал общепризнанной столицей страны, трансформировавшись в вооруженную ставку Петровского шляхетства. Хотя общегосударственной столицей считался Петербург, Москва, не говоря уже о неофициальных документах эпохи, все же иногда именуется в официозах столицей. Расколотое общество — «шляхетство, то есть крепостническое дворянство, и быдло, то есть народ», — смотрели на этот факт диалектически: с точки зрения интересов и традиций. Протестантские симпатии Петра выродились в бытовое хулиганство по отношению к отечественным духовным ценностям, а их арсенал был попросту заимствован из арсеналов всеевропейской борьбы католичества и протестантства не на жизнь, но на смерть.
Петр в идеологическом плане бессознательно — через своих иноземных подпевал – подхватил лютеранские методы выживания и издевки, которые использовались против католицизма. Реформы Петра были направлены против всего отечественного, но стали началом шляхетско-Петровской революции, закабалившей народ и сделавшей символом этого переворота Санкт-Петербург. На протяжении двухсот лет Петровского периода российской государственности город был эпицентром социальных революций, четыре из которых знаменовали новый властный этап: 1717, 1825. 1905, февраль и октябрь 1917 года. На современном этапе у кормила власти с 1991 года также находится большой процент петербуржцев. Традиция переворотов сохраняется как по источникам, так и по движущим силам: Петербург распространяет свои метастазы, отравляя страну. Характерно, что все эти выходцы всегда спекулировали мифом о сусальной Европе и «варварской» Москве. Идеологи крепостнического дворянства, безусловно, пропагандировали демократический образ Европы, без которого Петровские реформы, они сами и Санкт-Петербург есть фикция и иллюзия, не могущие объяснить рациональную необходимость их осуществления. Однако эта фикция была нужна Петру и новому нарождающемуся классу крепостнического дворянства, ибо в Москве нельзя было распоряжаться по своему усмотрению ни вотчиной, ни царским престолом.
Петр, чтобы превысить пределы традиции в отношении использования престола в своих личных интересах и удовлетворения своих амбиций, должен был привести к власти тот правящий слой, который мог обеспечить ему опору. Это он сделал привилегией немцев и тех «потешных» молодых людей, которые в беспробудной многолетней пьянке с Петром потеряли понятие о правде и справедливости, сделавшись орудием и исполнителем воли доморощенного императора. Трагедия России не в том, что Петр всю свою сознательную и бессознательную во хмелю жизнь разрушал российский порядок. Она в том, что на месте старого он не воздвиг нового, который был бы стабильнее, справедливее и счастливее для народа, чем прежний. Более того, Петр вновь поставил перед Россией проблему Смутного времени, поскольку не оставил легитимных наследников ни мужского пола (которые все погибли), ни женского. В результате властью распорядились гвардейцы — элита крепостнического космополитического дворянства, возведшие на престол случайных для России женщин, правивших страной более 80 лет. За это время был полностью разбазарен государственный фонд поместного владения. Царствующие бабы, следуя примеру Петра, раздавали своим фаворитам в личную собственность достояние государства. Если ранее эти земли давались только служивому дворянству для материального обеспечения его государственной службы, то за «женское» правление в XVIII веке не было никаких особенных приобретений для России, но «за службу» раздали все государственные земли. Нечто подобное происходит c государственным имуществом сегодня: процветания страны нет, но увеличивается состояние немногих. Петр и женская вакханалия власти в том веке Просвещения положили начало рабству в России. Они также заложили и дихотомию государственной власти: власть шляхты, крепостников или власть народа.
Петр и его первенствующее сословие отгородились от других народных сословий возведением «золоченой клетки» — Петербурга, который был, в сущности, тем же проволочным заграждением, которым нормальное гражданское общество ограждает себя от люм- пен-уголовного элемента. Петербург представляет собой не фигуральную, но действительную пропасть между народом и правящим классом. Именно он породил в этом столкновении так называемую интеллигенцию, служившую поначалу дворянству, поскольку превратилась из этого правящего слоя в его пособника. Именно Петр был родоначальником российской интеллигенции, обитающей в подсобных помещениях Петербурга, но мнящей себя зеркалом российской жизни, ее солью. Это болтание в качестве холопствующего дворового элемента дворянства российская интеллигенция непрестанно испытывает вот уже 300 лет и будет обретаться в таком состоянии, ибо живет иллюзиями нерусского города, породившего ее. Она впитала в себя все пороки Петра, главный из которых в том, что свою суетливость он выдавал за значимую для страны работу. Этой суетливостью российская интеллигенция всегда сильна, и, пока будет существовать на Руси правящий слой, она обречена ему прислуживать. Такова ее природа. Пока существует ее колыбель — Петербург, дотоле она будет получать оттуда душевные силы для своей суетливости, а материальную подпитку ей всегда обеспечит правящий класс. Петербург породил две напасти для народа как материальный символ раздвоения общества на правящих и униженных и российскую интеллигенцию. Многие из последних по-прежнему вербуются в правящий класс для повышения устойчивости существующего политического режима. Кроме того, Петр создал интеллигенцию по образу своему и подобию, что, по словам Ключевского, означало, что они не были охотники «до досужих соображений, во всяком деле легче давались подробности работы, чем ее общий план», лучше соображались «средства и цели, чем следствие». Эти родимые пятна наша доморощенная интеллигенция сохранила до наших дней. Плохо то, что, когда закончилось дворянство, выходцы из этой прослойки добрались до руля государства и трижды доводили страну до краха. Это все результаты отсутствия общего плана и следствий из воплощаемых ими иллюзий относительно российской действительности. Они обречены на неудачу, ибо ее сущность недоступна их мышлению. Это видно из того, что доморощенная интеллигенция до сих пор не смогла увидеть, что с возникновением Петербурга появился недостижимый и недосягаемый для народа центр власти.
Петербург открыл тот этап российской государственности, где народ не мог даже безмолвствовать — его там не было, народ был вне Петербурга. Им, согласно Ключевскому, управляли 126 военно- полицейских команд, от которых России пришлось похуже, чем от Батыя, поскольку состояли они почти полностью из иностранных держиморд. Сама столица была для Петра Кокуевской слободой с фейерверками, пьянками, иными развлечениями, только большего масштаба. Естественно, что и интерьер этой большой «ассамблеи» должен был отличаться большим масштабом роскоши и разврата. Чего стоит приказ Петра: Петербург должен походить на Амстердам. Это случилось после того, как у Адмиралтейства выстроили на суше целый город. Затем пришлось стройку перенести на правый, низкий берег Невы. Когда там построили водные линии Васильевского острова, то император велел все снести и построить более широкие каналы. Заодно распорядился ходить в «Петровом граде» только в голландской одежде, совершенно не соответствующей ни русскому климату, ни русским пространствам. Даже армию обрядили в опереточные лосины, кивера, треуголки и прочие бирюльки, пока в конце XIX века русская армия не вернулась к традиционной, веками апробированной форме стрельцов: штаны, сапоги, гимнастерка (рубаха), шинель и папаха. Опереточным стилем была пропитана и сама атмосфера города: Петр шарахался от всего порядочного в России, и все порядочное шарахалось от него — все выдвиженцы скопились в северной Пальмире на карнавале жизни. После смерти Петра город превратился в гвардейскую казарму, заменившую собой какую-никакую, но монаршью власть. Реформы Петра свелись в итоге к восстановлению древнеримских порядков эпохи умирания империи, когда преторианцы назначали и смещали номинальных императоров. Российские историки, которые были либо дворянами, либо сегрегированной дворянской интеллигенцией, назвали этот процесс прогрессом. Петр создал диктатуру дворянской гвардии, обуздать которую решился только император Павел I, павший в этой борьбе. Сущность Петровского переворота в том, что он сделал гвардейскую казарму преемницей царской власти: сто лет — от 28 января 1725 года до 14 декабря 1825 года — в России не было монаршей власти. И подмостками этого лицедейства служил «великолепный» Петербург. Тогда- то и исчез совсем подлинный смысл власти на Руси: ответственность не только перед народом и церковью, но и перед собственной совестью. Не будем педалировать другую тему: все это время власть номинально была в руках женщин, и хорошо известно, какими средствами они добивались данного положения.
Невероятно, но Петр сумел передать своим «птенцам» раздвоение своей натуры, поскольку представлял собой патологический тип смешения монарха и вождя. На смену монарху пришли вожди гвардии и наоборот — до сего времени. Эту двойственность Петра Лев Толстой выразил словами: «полупьяный-полузверь». Петербург был подмостком для «полупьяного» монарха, а потешные бои в масштабе Европы были игрой «полузверя», вождя.
Лицезреть Петра на отдыхе в Питере было доверено по преимуществу космополитическому иностранно-чухонскому сброду, полностью повиновавшемуся тому, кто платит. Добавившиеся к ним местные выдвиженцы, новодельное дворянство, и составили основу государственного аппарата, который превратил город в центр своей власти. После смерти Петра эта государственно-полицейская камарилья всячески противодействовала возвращению в чуждую ей Москву. Таким же образом прекратилось строительство дороги, соединяющей оба центра власти. Оно застопорилось на 120-й версте. Петр создал для будущего правящего дворянско-крепостнического класса великолепную и изолированную от страны «операционную базу», снабдив ее нитями управления с органами вооруженного принуждения на местах. Приструнить эту рабовладельческую гвардейско-дворянскую фронду смог только Николай I, зажав её в ежовых рукавицах. Петербург был и остается бастионом новодельного «дворянства» всех послепетровских этапов государственности, которое все более превращалось из служилого слоя в паразитарную касту тунеядцев. И так происходит на каждом этапе российской государственности.
Миражи власти Петербурга создали громадный слой коррупционного чиновничества, которое крало и брало в таких масштабах, ко- торых не знал мир, включая даже сегодняшнее циничное время. Многие суммы из этого задела шли на интерьеры Петербурга. Однако мздоимство и воровство органично проистекали из способа формирования Петром своих выдвиженцев. Умный организатор подбирает себе и умелых сотрудников. Но «полупьяница-полузверь» органично не может быть организатором вообще, а умным — тем более. Соответственно, таковыми были и его сотрудники. Авторитетные историки так характеризуют ближайших сотрудников Петра: «Князь Меншиков, отважный мастер брать, красть и подчас лгать… Граф Остер- ман… великий дипломат с лакейскими ухватками, который никогда не находил, что сказать сразу. Неистовый Ягужинский, годившийся в первые трагики странствующей актерской группы и угодивший в первые генерал-прокуроры сената…». О Лефорте, главном поставщике Петровых удовольствий, сказано выше.
И эта свора после смерти своего патрона начала торговать Россией, как своей добычей, интригуя и ненавидя друг друга. Так, «счастья баловень безродный» Алексашка Меншиков перевел в английские банки около 5 миллионов рублей, что по нынешним меркам – около 5 миллиардов долларов — вполне сопоставимо с размерами состояний нынешних российских олигархов. Вывод единственен и однозначен: Петровский период продолжается. Правда, Меншиков уворовал сумму, равную бюджету государства, так что нынешним меншиковым до прототипа еще далеко. Однако при Петре было много и других вольных и невольных воров и укрывателей, которые, по самым скромным подсчетам, перевели за границу сумму, втрое превосходящую государственный бюджет. Русский мужик был ограблен во имя европейских капиталистов. Но эта история вновь и вновь повторяется.
Своеобразие Петербурга заключается в создании миражей, особенно властного плана. Столетие управления случайных девок, дворянские мятежи с цареубийствами — Петра III и Павла I — и без, дворянская реакция на правовую реформу и отмену крепостничества при Александре II, три русские революции, правления «единодержца» Григория Зиновьева и любителя балерин С. Кирова, «ленинградское дело», Григорий Романов-советский — все это «добро» порождено Петербургом, но оно мало добра принесло народу России. И все они поголовно одержимы миражом власти, все стремятся дорваться до власти и пользоваться властью, но только в собственных интересах. Величие и низость Петербурга навсегда определил тот тип людей, которые впитали его яд с молоком матери. Он определяет их дихотомию, раздвоение, и ставит на них клеймо не только бесполезности для России, но и вредности. Они в силу этого лишены цельности восприятия мира, что создает из них идеальный тип ангажированного человека, идущего на поводу чужой, почти всегда враждебной России воли. Чем они берут, так это гипертрофированно развитым социальным сознанием, помогающим им в своих интересах быстро взбираться по карьерной лестнице. Но государство наше должно быть сильно не подобной «гвардией», а Россией.
Безусловно, Петербург настраивает на карнавальное отношение к жизни, так как и направляет движение личности в сторону мании величия или власти. Этот своеобразный «кайф» особенно сильно влияет на ментальную сферу постоянно проживающих там людей, которые начинают галлюцинировать, создавая в собственном сознании новый идеальный мир, населенный людьми, по природе своей отличными от населения остальной России. Еще в 1920-е годы партийная организация Ленинграда почти поголовно состояла из сторонников «левого» марша в исполнении троцкисто-зиновьевцев. У «птенцов Петра» и троцкисто-зиновьевцев абсолютно одинаковая программа революционных «реформ» — обчистить Россию во благо всего остального мира, как будто и не лежат между ними два столетия. И эту социальную память не смогли поколебать ни перипетии революций 1917 года, когда численность населения столицы уменьшилась втрое, ни ужасы блокады во время Великой Отечественной войны, когда было двукратное уменьшение численности горожан. Вот эта альтернативность всему исконно российскому продолжает жить в городе, несмотря на страшные демографические потери в XX веке. Город, подобно разумной звезде Солярис, производит все новые и новые генерации автохтонов — чуждых России людей, людей с альтернативным или даже расколотым сознанием. Цельные характеры там не выживают. Даже такой альтернативный гений, как Ленин, моментально покинул Петербург, едва только представилась приемлемая возможность. Только в этом городе противоречий социалист мог стрелять отравленными пулями в лидера другой социалистической партии, то есть Ф. Каплан — в Ленина, а коммунист Киров пал от руки другого коммуниста – не троцкиста и не зиновьевца. Поистине не город, но гвардейская казарма, воспитывающая «полузверей», одержимых комплексом власти, но лишенных внутренней цельности и единства действий.
Особенно показательно влияние миражей власти Петербурга в так называемом «ленинградском деле». Как указывалось впоследствии на слушании дела в суде, летом 1948 года партийная организация города Ленинграда и области в лице ее руководителя П. С. Попкова обратилась к первому заместителю председателя Совета Министров СССР, члену ПБ ЦК ВКП (б) Н. А. Вознесенскому с предложением взять «шефство» над Ленинградом (Петербургом). Вознесенский ответил отказом, однако не доложил в ПБ об инциденте. Как оказалось, подобные разговоры велись также с А. А. Кузнецовым, членом Оргбюро, секретарем ЦК по кадрам. Кроме того, все эти разговоры были негласно зафиксированы и легли в основу материалов дела. Вместе с тем даже с позиций дня нынешнего подобные действия «компетентных» органов нельзя признать безнравственными. Дело в том, что после смерти А. А. Жданова, любимца и преемника Сталина, генсек известил членов ПБ и других высших партийных лидеров, что считает А. А. Кузнецова своим преемником по партийной линии, а Н. А. Вознесенского — по государственной. Это решение необходимо было утвердить на партийном съезде, который не собирали в связи с войной уже более десяти лет. Поэтому в организационно-техническом плане проведение мнения Сталина о преемниках не вызывало сложностей, поскольку сам по себе вопрос о созыве съезда был острым и не мог быть отложен в долгий ящик.
Вполне понятно, почему внимание партийных и иных органов было приковано к этим людям: абы кому страну в руки не отдашь. Все проходившие по делу крупные работники проработали в городе на руководящих должностях свыше десяти лет.
В свете этих фактов закулисные переговоры претендентов на верховную власть в стране да еще подкрепленные авторитетом всегда готовой к сепаратизму мощной объединенной парторганизации города и области были неприятным сюрпризом для Сталина. Вознесенский, как мы знаем, имел право без доклада входить к генсеку. Поэтому в лице главы государства его человеческие, не говоря уже о партийном долге, качества подвергались существенной инфляции. Дальше – больше.
14 октября 1948 года бюро СМ СССР рассмотрело вопрос о разработке мероприятий по реализации остатков товаров народного потребления на сумму 5 миллиардов рублей, скопившихся на складах Министерства торговли СССР. Чуть позже бюро принимает постановление об организации в декабре того же года межобластных оптовых ярмарок, где указанные остатки должны быть реализованы, и дает разрешение на вывоз.
В действительности СМ РСФСР в лице его председателя Н. И. Родионова проводит в Ленинграде с 10 по 20 января 1949 года Всероссийскую оптовую ярмарку с привлечением торговых организаций союзных республик. Здесь очевидно превышение должностных полномочий участников: не соблюдены сроки и привлечены союзные республики, что привело к разбазариванию государственных товарных фондов и неоправданным затратам государственных средств на организацию ярмарки и вывоз товаров на национальные окраины страны. Овчинка, получилось, не стоила выделки. Затем привлечение союзно-республиканских аппаратов власти и их переговоры с «ленинградцами» вполне понятно настораживали партийное мнение из-за боязни очередного витка сепаратизма и вождизма ленинградских лидеров. Последнее следовало и из того факта, что Кузнецов, Родионов и Попков, а также второй (идеологический) секретарь не только не получили разрешение, но и не поставили ЦК и ПБ в известность о предстоящей ярмарке. ЦК получил извещение о работе ярмарки лишь 13 января 1949 года, то есть когда «отоваривание» уже происходило в течение трех дней, правительство вообще не получило такового. Кроме того, СМ СССР также не принимал никаких решений по этому поводу; были лишь решения бюро СМ СССР, то есть нижестоящего де-юре органа, и, следовательно, речь шла по меньшей мере о нарушениях должностной дисциплины, а фактически вновь о превышении должностных полномочий целой группы высших партийных и государственных работников. Таким образом, речь шла о незаконности проведения оптовой ярмарки с использованием сомнительных закулисных комбинаций, проводимых по линии личных связей с «шефом Ленинграда» Кузнецовым.
Можно говорить сегодня о жесткости и жестокости в отношении фигурантов «дела», но, по крайней мере, ясно, что претендент на пост первого человека в стране и государстве оказался не на высоте положения. Кроме того, за ним еще с времен войны числился один «грех»: входил в Ленинградский комитет обороны. Сталин, который всегда относился к Ленинграду с недоверием как к потенциальному альтернативному центру власти, с подозрением следил за деятельностью этого продукта местного патриотизма. Комитет был быстро распушен, а его рабочие батальоны были подчинены военным. Однако решение Сталина о выдвижении Кузнецова не было случайным. Лично Киров пестовал Кузнецова в свое время и двигал его наверх. Надо полагать, бывшего плотника и обладателя лишь среднего образования подвела эйфория, вызванная положением «наследного принца». Как оказалось на суде, все его разговоры по «демагогическому заигрыванию с Ленинградской организацией, охаивание ЦК ВКП (б))… в попытках представить себя в качестве особых защитников интересов Ленинграда, в попытках создать средостение между ЦК ВКП (б) и Ленинградской организацией и отдалить таким образом организацию от ЦК ВКП (б)» фиксировались и легли в основу обвинения. Попков и Капустин публично до суда и ареста признали, что их деятельность не укладывалась в партийные нормы и носила, таким образом, антипартийный характер. Им обоим, а также Кузнецову вменялась в вину подтасовка партийных протоколов по избранию на ответдолжности на объединенной партконференции города и области 25 декабря 1948 года, когда 23 бюллетеня с голосами «против» были заменены на положительные для руководства.
Важно отметить, что подобные обвинения были в свое время предъявлены Г. Зиновьеву, с которыми тот согласился. Кузнецов не мог не знать, чем закончилась та история.
15 февраля 1949 года ПБ принимает постановление, где квалифицирует всю совокупность фактов как противогосударственные действия названных лиц и непартийные методы, которые «являются выражением антипартийной групповщины, сеют недоверие… и способны привести к отрыву Ленинградской организации от партии, от ЦК ВКП (б)».
Подобное постановление привело к валу заявлений от руководящих лиц и членов Ленинградской парторганизации, где заявители каялись в ошибках. Кроме того, летом 1949 года к Сталину поступили материалы от министра госбезопасности СССР В. С. Абакумова, свидетельствующие о контрреволюционной деятельности всех главных фигурантов «ленинградского дела», кроме Вознесенского. Комиссия по реабилитации небезызвестного А. Н. Яковлева тем не менее не решилась обнародовать доводы обвинения по данным обстоятельствам, указав только, что здесь «МГБ осуществило фабрикацию ряда материалов». Без предъявления стенограмм заседания, конечно, нельзя опираться на мнение столь одиозной личности.
Между тем ко всем стенограммам судебного заседания до сих пор нет свободного доступа для ознакомления с ними.
В отношении Вознесенского следствие шло иным путем. Дело в том, что в Совет Министров СССР (а его председателем был Сталин) поступила докладная записка заместителя председателя Госснаба М. Т. Помазнева о занижении Госпланом СССР (председатель Н. А. Вознесенский) плана промышленного производства СССР на I квартал 1949 года. Сталин комментирует подобные факты следующим образом: «Попытка подогнать цифры под то или иное предвзятое мнение есть преступления уголовного характера». Не надо быть крупным знатоком истории — это все изучалось в свое время в вузовских общеобразовательных минимумах по истории, — чтобы не понять, что подобные факты – это реминисценции правого, бухаринского, уклона в партии. Удивительно, что, когда в Москве шли «партийные» разборки с «правыми», Вознесенский также находился в столице: он учился не где-нибудь, а в Коммунистическом университете им. Я. М. Свердлова, где постоянно с разъяснениями по фундаментальным вопросам большевизма и текущему политическому положению выступал сам Сталин. Сохранились до сих пор и лекции последнего. С «правыми» и Бухариным тоже всем известно, что приключилось, а также известно покаянное письмо «любимца партии» генсеку, которое никем не берется под сомнение в части самообвинений автора послания.
Вообще-то, удивительно, что самые крупные партийные государственные деятели показали себя столь ограниченными в идеологической сфере, продемонстрировали полное игнорирование партийных прецедентов, не говоря уже о нарушении элементарных требований служебной дисциплины. Так, комиссия ЦК проверила деятельность Госплана в период его руководства Вознесенским и обнаружила утрату ряда документов Госплана за период с 1944 по 1949 год. Судя по отсутствию комментариев Яковлева на сей счет, косвенно можно сделать вывод о серьезности пропажи. Эта комиссия, кроме факта занижения плана развития промышленности, доказала, что Вознесенский виновен в насаждении в Госплане ведомственных тенденций, засорении кадров, возвеличивании и поддержании связи с ленинградской антипартийной группой. Другая комиссия – от СМ СССР – показала, что Вознесенский «не проявляет обязательной, особенно для члена ПБ, партийности в руководстве Госпланом и в защите директив правительства в области планирования, неправильно воспитывает работников Госплана, вследствие чего в Госплане культивировались непартийные нравы, имели место антигосударственные действия, факты обмана правительства, преступные факты по подгону цифр и, наконец, факты, которые свидетельствуют, что руководящие работники Госплана хитрят с правительством».
При такой формулировке, конечно, ни о каком доверии Сталина его первому заместителю по государственной работе больше речи не шло. 13 сентября Вознесенский решением пленума ЦК выведен из состава ЦК, а 27 октября 1949 года арестован.
Поражает стереотипность действий питерских «вождей» Петровской поры и советской, купавшихся в лучах властных миражей Петербурга. Все они тяготели к организации потенциального альтернативного полюса власти в стране: одни делали это воровством казенных денег и раздачей подрядов за взятки, другие – оргмерами, укреплявшими их центральное значение в структуре власти. Конечно, каждая группа исходила из господствующего духа времени и базовых установок осуществления их регламентной деятельности. Все главные фигуранты «ленинградского дела», кроме Родионова, имели прочные связи с Ленинградом, где руководили немалое время. Также нельзя не отметить, что и для Петровских «птенцов», и для их современных потомков характерно не то что демонстративно наплевательское отношение к установкам и традициям Москвы, но пренебрежительно забывчивое, а оттого не менее преступное.
Воспроизводимость такого руководящего поведения в столь длительном периоде вынуждает говорить об устоявшемся стиле руководства питерских выдвиженцев в российскую власть, который выражается в альтернативности их деятельности общероссийскому выбору, выразителем которого всегда была Москва.
Альтернативность образа мышления обитателей Петербурга, бесспорно, проистекает из социального быта города, являющегося аккумулятором социальной памяти. Синергетическое, усиливающее действие играет также интерьер города. Северную Пальмиру создавали для открытого, беспричинно веселого образа жизни с ассамблеями, карнавалами, триумфальными шествиями, фейерверками и прочим. Все это было чуждо русским традициям. Новшества Ко- куйской слободы герр Питер перенес в Петербург: был указ патрульным гвардейцам по их выбору вливать в рот прохожих сивуху до полуопьянения или тащить в трактир, винную лавку и так далее. Кроме того, владельцам домов вменялось в обязанность держать двери настежь и иметь несколько свободных комнат, где «иметь свечи, питье, употребляемое в жажду, кто просит», то есть для любых, в том числе и незваных гостей. Такой полупьяный-полукарнавальный образ жизни культивировался на протяжении нескольких поколений, пока не становился потребностью души. Вспоминаются конспекты Г. В. Плеханова об Онегине. Тот, по замечанию классика марксизма, «как кажется, всегда в похмелье был». Эта ажиотажность, эйфория и создают суть отклонения в восприятии действительности, то есть аберрацию сознания и мыслительных форм, основанных на этом восприятии. Нечто подобное наблюдается при посещении Кирилловской церкви в Киеве на Подоле. Церковь была построена в XII веке, как и некоторые другие, но лишь в ее стены настолько въелся запах ладана и других церковных благовоний, что и по прошествии 50-60 лег со дня последнего в ней богослужения он был очень силен, причем с этаким оттенком древности. Эти флюиды так действуют на сознание, что поневоле проникаешься там истинно христианским сознанием. Нигде церковный эффект так не действовал, как в этом запустелом православном соборе. Видимо, и питерские стены пропитаны своим «всешутейшим эликсиром жизни», которым опохмелялась эта дворянская столица более ста лет, пока железной рукой Николай I Павлович не выкорчевал шляхетско-крепостническую вольницу Петровского завода. Самовнушение зрительными архитектурными аберрациями, связанными с образами античной мифологии и символами западноевропейского просвещения, облегчало отрыв и альтернативность облика и сути города от родной почвы. Петр настойчиво добивался регулярного строительства по архитектурным канонам и применял другие меры потому, что пытался внушить жителям города, что они не в России живут, а в «Европиях», и, значит, должны быть «европейцами». «Европейская» ментальность насаждалась деспотично и грубо. Есть свидетельства, что Петр целенаправленно внедрял в городе символизм барокко, поскольку тот в «наилегчайшей» форме создавал отчуждение, пропасть между церковно-религиозным и светским аспектами в культурном восприятии русского обывателя. Не будем забывать, что московская доктрина общественного сознания выражается в единственной ее модальности, а именно сакральной форме единства, цельности и полноты жизни. Именно «духовные» друзья Петра, тот же Феофан Прокопович и «иже с ним», взятые им из преподавателей Киево-Могилянской академии и поселенные в Петербурге, помогали императору вести информационную войну с русско-московским влиянием во всех сферах общественной жизни, поскольку несли на себе альтернативный, противоположный московской направленности вектор жизни.
Странное дело, но, пользуясь одними и теми же словесными формами обозначения общественного идеала, как то образованность, любовь к науке, воинский долг, гражданская честность и достоинство, преданность общему благу и всенародной пользе, роль женщины в семье и обществе, петербуржцы и московское, а с последними и все российские люди, население вкладывают в них разное значение, по большей части альтернативное, противоположное друг другу. Петербургский менталитет преходящ, как преходяща та эпоха, которая формирует этих людей. А это означает, что питерский менталитет имеет чисто протестантскую природу, которая не онто- логична, но фенотипична, то есть постоянно подстраивается под иллюзии времени. В этом смысле идеалом Петербурга является идеал эпохи, а не общественный идеал. Понятно, что протестантство не имеет общепризнанного идеала. Им может стать сиюминутная блажь, которую раздуют до вселенских масштабов. Кроме того, российский человек не может никогда избежать влияния манифестированных архетипов бессознательного. Это означает, что он всегда находится под воздействием коллективной идеи «государства как большого дома». Конкретная обстановка социальной реальности вызывает у него уже осознанный тип поведения. Когда российский человек живет где-то в России, исключая «северную столицу», он находится в обычном состоянии. Интерьеры Петербурга, напротив, вызывают к жизни комплекс дворового человека, как бы приподнятости его социального положения над всеми другими. Это чисто подсознательная реакция психики человека. Возможны варианты данного явления. Однако верно другое: Петербург вызывает альтернативную реакцию чаще на одни и те же стимулы и явления, чем другие места в России. Причем у уроженцев города эта реакция проявляется в большей степени.
Москва и ее люди, люди всей России, имеют в основе своей деятельности и ментальности онтологический идеал, коренящийся в самой сути жизни и имеющий фундаментальное значение, не могущее меняться в угоду эпохе. Но это не означает, что московский строй не может экономически конкурировать с протестантским коммерческим укладом. Московские торговые дома эпохи Петра не давали фору голландским и английским купцам, и последние могли выигрывать коммерческие дела только благодаря вмешательству Петра, постаравшегося ввести против московских купцов дополнительные налоги.
Питерская ментальность, скособоченная в угоду идеалам эпохи, попросту означает автоматическое идолопоклонство западным веяниям, ибо только они меняются со временем. Но тогда, считая экономику базисом жизни общества, вовсе не обязательно ломать духовную сферу народа, да еще с такими издержками, которые допустил Петр. В этом плане невозможно объяснить все те усилия, затраты и жертвы, которые понесли строители и жители новой столицы, выросшей на болоте под постоянной угрозой затопления разбушевавшимся морем.
Так, уже к осени 1703 года на строительство в город были согнаны 20 тысяч крепостных, а со следующего года разнарядка была составлена на 40 тысяч «подкопщиков» ежегодно. Такую квоту соблюдали до 1718 года, когда «подкопщиков» перестали пригонять в город. Смертность среди них превышала общую по стране на 16%. Отсюда следует, что за 16 лет строительства были погублены свыше 80 тысяч русских, которым потом еще 100 лет был запрещен въезд в город. Понятно, что это были мужчины. Русский демократ-народник С. Степняк-Кравчинский пишет о более чем 200 тысячах погибших на строительстве рабах. Он также пишет, что крестьян сгоняли в «Питербурх под угрозой смертной казни и конфискации имущества». Этот печальный панегирик демократ заключает словами: «Думают ли ныне те, кто шагает по его широким проспектам, о тех безымянных рабах, на чьих костях был построен Санкт-Петербург?»
Причем доподлинно известны те российские места, откуда принудительно приходили русские крестьяне на подкопные работы в «град Петра». Это 37 городов Северо-Запада, Центральной части и Поволжья России. Надо отметить, что на Москву разнарядка не распространялась! Как тут не поверишь в физическое убожество российского правителя: не переносит московский дух!
По мере застройки города Петр издает в 1712 году именной список приближенных к нему 1200 дворян, обязанных переселиться в Петербург. Именно с этого года Петербург считается столицей, поскольку тогда из Москвы переехал также царский двор. В следующем году Петр переводит в столицу свой ЦК – правительствующий Сенат — коллегиальное учреждение, заменившее московскую старорежимную боярскую Думу. «Россия молодая» построила себе таким образом не только «золоченую клетку» для жизненных утех, но и подтянула поближе к себе аппарат управления и насилия над страной, брошенной в пучину революционных реформ Петра. Историки подсчитали, что за 20 лет Северной войны со шведами Россия потеряла вдвое меньше — 40 тысяч – солдатских жизней, чем при возведении большого Кокуя.
Петербургу предназначалось быть обиталищем европейского образа жизни, где требовалось отказаться от московского уклада, а само общество должно было воспитываться по новой системе образования и подготавливаться к новой идеологии. Идеалом Петра был европейский человек, который должен населять столицу. Причем с учетом косноязычия Петра, когда он говорил о человеке-патриоте, непонятно было, о чем речь: то ли это человек как часть народа, которая проживает в Петербурге, то ли еще что-то. Зная о его страсти к Питербурху, надо думать, что «патриот» для Петра означал «житель Петербурга». Для поддержания этого имиджа в сознании «патриота» город возводился с учетом величественности и упорядоченности планирования, имперской монументальности общественных и государственных зданий, броскости крепостных сооружений, тщательно продуманной символики протестантских и католических храмов, казарменно-карнавального (опереточного) строя духовной и бытовой культуры.
Масштаб раздвоения сознания Петра порождал новый идеологический климат страны, генератором которого был космополитический протестантский Питербурх, бывший наглядным и впечатляющим воплощением альтернативных, скорее галлюцинаторных, идеалов императора. Новая столица, естественно, стала местом наивысшей концентрации людей, чуждых и враждебных всему отеческому. Петербург закономерно стал воплощением Петра, его наследием, где наиболее полно реализовались реформы и воплотилась Петровская революция, поставившая на службу и в рабство «образованному и благородному» шляхетско-крепостническому сословию народ и страну. Петербург становится столицей военно-дворянской диктатуры в России. Москва остается символом и столицей самодержавия как сознательного, сакрального единства царской власти и народа. В этом альтернативность обеих столиц. В этом альтернативность людей, их населяющих.
Кроме того, Питер как иностранный город и город для иностранцев остается плацдармом, откуда иностранное — идеологическое и материальное — подрывное влияние может воздействовать на страну и дестабилизировать ее в угоду вражеским интересам. Можно сказать, что Петербург — это троянский конь, скрывающий в себе будущие потрясения России.