ГЛАВА XXXIV
НЕЛЮДИМЫЙ САДОВНИК
Вскоре Настя зашла в кабинет Филатова с торжествующим видом. – Задание выполнено, – отрапортовала она в ответ на его вопросительный взгляд. – Мы общаемся. Могу вас познакомить.
– Погоди, – охладил ее пыл Филатов, – у меня еще не все готово для этой встречи.
– В каком смысле? – не поняла она.
– Ну, я хочу сделать ему предложение, от которого он не сможет оказаться.
Настя удивленно вскинула брови.
– В хорошем смысле слова, – рассмеялся Филатов.
– Что же мне тогда делать? – спросила Настя.
– Присматривайся там к обстановке. Он ведь тебя домой уже приглашал?
Она кивнула.
– С мамой знакомил?
– Да.
– Вот и хорошо. Смотри пока, может, увидишь в доме или вокруг него что‑нибудь интересное.
– На что мне обращать внимание? – спросила Настя. – Сориентируйте, а то тяжело так.
– Я пока и сам не знаю, что это может быть, – ответил Филатов. – Все, что тебе покажется необычным. Запоминай, а потом расскажешь мне.
Филатов не особо торопил Настю, чтобы она не нервничала и не принимала сгоряча за важное то, что таковым на самом деле не являлось. Но через пару недель он напомнил:
– Ну что там? Видела что‑нибудь?
Настя наморщила лоб.
– Да вроде нет, – неуверенно произнесла она. – Дом как дом, семья как семья.
– А кто к ним ходит? – стал задавать наводящие вопросы Филатов.
– Ну, я же не всех вижу. Приезжали несколько раз какие‑то родственники, дядя Борислав, земляки – ничего особенного.
– А кто ухаживает за домом?
– Две горничные, работают по очереди. Еду готовит кухарка, обычно с утра и до обеда, а потом уходит. За территорией присматривает садовник, но я его почти и не вижу.
– Почему? – заинтересовался Филатов.
– Обычно он приходит очень рано, едва рассветет. Или поздно вечером, но это реже. В дом он никогда не заходит.
Филатов оживился:
– Ну‑ка, ну‑ка, что за садовник, расскажи поподробнее.
– Да что рассказывать? – пожала плечами Настя. – Старый дед. Щелкает себе ножницами, подстригая кусты или что‑то там сажает на клумбах.
– Совсем старый? – спросил Филатов.
Настя задумалась.
– Нет, не совсем – лет шестьдесят с небольшим, где‑то так.
«Конечно, – подумал Филатов, – для нее все, кто старше шестидесяти, – старики».
– Ну а еще что?
– Ничего. Делает свою работу и уезжает.
– И все?
– Все.
– А внешне он тебе никого не напоминает?
– Да я его и не видела толком, только издали.
– А ты могла бы подойти к нему и заговорить? Спросить что‑нибудь о цветах, например?
– Я пыталась, но он на контакт не идет. Как завидит, что я к нему направляюсь, уходит в сарай и начинает там чем‑нибудь громыхать. Туда соваться мне уж совсем неудобно.
– Н‑да, странный дед, – заметил Филатов.
– Ага, нелюдимый, – подтвердила Настя.
Филатов понял, что она слегка задета тем, что садовник избегает ее общества. Она привыкла, что обычно все бывало как раз наоборот.
– Да, вот еще что, – вспомнила Настя, – пару раз по вечерам Марко куда‑то с ним уезжал.
– На его машине или на своей?
– На его.
– А садовник на чем ездит?
На лице Насти появилась пренебрежительная гримаса.
– «Жигули‑пятерка».
Последнее обстоятельство Филатова удивило. Насколько он был наслышан про Марко, тот меньше чем в «майбах» не сядет. А тут какая‑то задрипанная «пятерка». Было над чем задуматься.
– И надолго они уезжают? – спросил Филатов.
– Да нет, через пару часов возвращаются. Тот его подвозит обратно, но сам во двор уже не заходит.
«Слобо! – пронеслось в голове у Филатова. – Конечно, это он, больше некому!» Ему вспомнились слова ясновидящей о том, что Слободан жив и кочует по косовским монастырям. Похоже, она немного ошиблась – не в Косово он скрывается, а в России. Да оно так и логичнее. Что ему делать в Косово, где у него множество врагов и существует вечная угроза быть разоблаченным? Ведь можно жить в России, поблизости от семьи. Вот так оно все и устроилось. Он ломал голову столько времени, а ларчик просто открывался.
В голове у него уже выстроилось логическое объяснение всему, что произошло вокруг Слободана. Видя, что процесс проваливается и засудить его не удастся, трибунал решает сымитировать его смерть в обмен на освобождение, но с условием дальнейшей жизни под чужой фамилией и обязательства не появляться больше в Сербии и не мутить там воду. Дополнительный флаг на бане там никому не нужен. Такой исход дела был выгоден всем – трибуналу, НАТО, новым сербским властям и даже самому Слободану. Человек, просидевший несколько лет в тюрьме, согласится на все, лишь бы из нее выйти и прожить остаток жизни на свободе, пусть и под чужим именем.
В итоге в Сербии похоронили пустой гроб, а живой Слободан оказался в Москве. Когда‑нибудь, когда он умрет, его тело тайно перевезут в Пожаревац. Вернут на свое место, так сказать. Для того и плиту никак не закрепляли, чтобы остался доступ к могиле в любое время.
Гроб же похоронили, устроив грандиозный спектакль. И он, Филатов, тоже в нем поучаствовал. Получается, дал себя одурачить. От досады Филатов выругался сквозь зубы.
– Что‑нибудь не так? – встревоженно спросила Настя, про которую он совсем забыл, погрузившись в свои мысли.
– Нет‑нет, ничего, – очнулся Филатов. – Ты иди, мне надо подумать.
Настя вышла и тихонько притворила за собой дверь. Она знала, что соединять его в такие моменты ни с кем нельзя и, вообще, нужно говорить, что его нет на месте.
Ладно, продолжал Филатов прерванные размышления, пусть его тогда одурачили, как и множество других людей, привыкших к тому, что похороны – это похороны, а не спектакль, но зато сейчас он, быть может, один из всех близок к тому, чтобы докопаться до истины. Осталось сделать каких‑то пару шагов, и он будет знать правду, как бы кому‑то этого ни хотелось.
Смущало его только одно. Если Слободан, которого он привык считать героем, пошел на подобную сделку с трибуналом, его героический облик в значительной мере утрачивал свой блеск… Что ж, этот шаг вполне объясним. Человек слаб, сломить можно кого угодно. Особенно когда ему становится видно, что дальнейшая борьба потеряла всякий смысл.
Но как бы там ни было, истина должна быть установлена.