Глава XII
Периодизация российской власти
Периодизация российской власти представляет собой уникальное явление, поскольку она не тождественна периодизации российской государственности и не может быть связана с государственной деятельностью конкретной исторической личности. По своей форме она напоминает японскую систему, в которой эпоха правления конкретного императора характеризуется определенной тенденцией развития японского социума. Эта тенденция зашифрована в символе, который в соответствии с японской письменностью имеет также вербальное выражение, определяющее как бы девиз этого правления. В докоммунистическом Китае действовала аналогичная периодизация государственной власти, однако девиз распространялся на весь период правления определенной династии.
Периодизация власти древних царств, как правило, связана с временем правления династии. Так было в Шумере, Египте, Аккаде, Вавилонии от Хаммурапи до Навуходоносора, Хеттской империи, Ассирии и так далее. То же самое верно для периодизации российской государственности с тем отличием, что вместе с приходом новой династии существенные изменения претерпевал и государственный строй. И здесь случай с Петром I не может считаться исключением, поскольку им совершен государственный переворот с устранением царевны Софьи от власти.
Этапы российской власти связаны с приходом к власти конкретного клана. Так было в районе между Верхней Волгой и Окой в 700 – 800 годах, когда зафиксированы первые контакты варягов и вятичей и строительство здесь первых городов: Суздаля, Мурома и других. Более определенно можно говорить о клановой основе российской власти в период древнекиевской государственности, когда власть находилась в руках норманнской дружины. Этот период длительностью 150 лет завершается переходом власти к Владимиру Святому и его сыновьям, которые полностью порвали с норманнскими традициями и стали местной славянорусской элитой. В дальнейшем власть остается в Доме Рюриковичей, несмотря на последовавший вскоре период удельной раздробленности Руси, когда она стала, по сути, конфедеративным государством. Для периодизации власти период татаромонгольского сюзеренитета не диктует каких-то дополнительных условий, поскольку власть остается у потомков Рюрика. Этот период составил 300 лет. С наступлением XIV века происходит изменение режима власти, которая прочно переходит к потомкам младшего сына Александра Невского и связывается с укреплением Москвы как центра собирания русских земель в едином государстве. Здесь уже другая картина: местная элита разными способами и средствами добивается верховной власти в стране и начинается период Московского (Великорусского) государства. Власть этой элиты длится 300 лет, заканчивается Смутным временем и началом эпохи другой элиты – династии Романовых. Как правление потомков Даниила происходило на основе союза древнерусской народности с вятичами, имевшими очень древнюю историю, восходящую к древнеримским временам, так и династия Романовых при начале своего властвования имела на себе отпечаток иноземного влияния, которое многие историки отмечали после десятилетий польского плена у отца первого царя из династии Романовых Михаила. Этот Филарет был одновременно и патриархом, и царем, то есть при воцарении Романовых создался режим соцарствия отца и сына. Власть Романовых также длилась 300 лет.
Достаточно медленные социальные процессы определяли длительность периодов власти этих этнонациональных и местных элит, которые имели возможность доступа к рулю российской государственности. Так, начиная с образования российской государственности в середине IX века периоды власти викингов, Рюриковичей, младшей ветви Александра Невского и Романовых составили соответственно 150, 300, 300 и 300 лет.
Незрелость капитализма в России, которая оказалась препятствием в консолидации на основе «третьего сословия», как это было в западной части Европы, народа в нацию, создала ряд специфических условий в формировании новых элит в России, имевших претензии на государственную власть. Одной из таких элит оказалась руководящая верхушка рабочего движения. Ее название как партии, как РСДРП, отмечено влиянием западноевропейских традиций. Так, к началу XX века численность аграрного и промышленного пролетариата составляла менее одного процента населения империи, а сама эта партия имела в своих рядах не более 3000 членов. Таким образом, даже по современной демократической разнарядке партий, спущенной сверху и закрепленной в легитимированных нормах, РСДРП не может быть названа партией. Однако РСДРП, а также ее руководящая группа была, несомненно, элитой общества, которая держала и предержащую власть, и общество в постоянном ожидании своих свершений. В отсутствие консолидирующих общество тенденций само общество было раздроблено на различные сословия, социальные группы, классы, между которыми не было заметного сотрудничества. Поэтому каждая такая часть общества создавала общественную политическую организацию для выражения ее интересов и целей, а также формировала собственные элиты. Наиболее массовая партия – эсеры — насчитывала в 1917 году миллион членов, большевики – 350 тысяч, меньшевики — 200 тысяч, кадеты — 50 тысяч. Из национальных партий: украинские эсеры (УПСР) – 75 тысяч, эстонские эсеры и белорусские социалисты-гро- мадисты – по 5 тысяч. Из национальных социал-демократов: грузинские меньшевики – 70 тысяч, украинская рабочая партия — 40 тысяч, Бунд — 30 тысяч, армянские эсдеки — 15 тысяч, эстонские эсдеки – 2 тысячи, остальные «партии» (всего 35 — 40) насчитывали менее 900 членов каждая, причем лишь 10 из них претендовали на название «российская партия», и только три, самые массовые, были выразителями общероссийских настроений. Подобный раздрай политического истеблишмента сохраняется до сих пор. Попытка власти квотировать представительство партий через введение количественного партийного ценза является отражением общего курса революции сверху и вряд ли может привести к появлению какой-то политической ответственности на местах. Для великого дела необходимо великое чувство, которого нет у функционеров в Центре и на местах, но оно есть у народа и местных элит. Выступление и призыв Верховного муфтия Таджуддина к джихаду против Америки вразрез с внешнеполитическим курсом Кремля показывает, что сегодня местные элиты также сильны, как и накануне развала СССР, когда они взяли власть в свои руки в бывших союзных республиках СССР. Современная общероссийская политическая партия способна выполнить ожидаемую от нее Кремлем миссию лишь в условиях стабильного государства, ключом к которому являются сильная центральная власть и ограничение региональных властных диктатур. Упор Кремля на юридические средства обуздания этнорегиональ- ных элит представляет собой сомнительное средство. Центральная власть расписалась в своем бессилии обуздать буквой закона незаконные властные амбиции элит, когда вынуждена была продлить срок полномочий Шаймиева и некоторых других этнолидеров.
Подобные тенденции наблюдались и после свержения Романовых. По спискам в Учредительное собрание, блестящих успехов достигли националистические партии, а по сути дела, местные региональные элиты. Так, Армянский революционный союз (Дашнакцутюн) набрал 560 тысяч голосов, чуть ли не треть населения региона, украинские эсеры — 3,5 миллиона голосов, эстонские эсеры — 18 тысяч. Им смогли составить конкуренцию лишь те общероссийские партии, которые выражали интересы многочисленных социальных групп — крестьянства и пролетариата: эсеры и рабочая социал-демократическая. В условиях раздробленности общества по партикулярным интересам только они могли обеспечить целостность государства, поскольку национальные партии еще более усугубляли процесс раздробления единой России, оставаясь на поводу чувств простого населения окраин и конкретных интересов этноэлит.
Ту же картину мы наблюдаем сегодня, спустя 85 лет. Власть не имеет общефедеральной платформы консолидации общества на основе крепкого государства, а население по-прежнему находится в анархическом состоянии духа либо в националистических миражах. Оба состояния народного духа на руку местническим элитам, которые будут обязательно блокироваться в целях ослабления Центра и приобретения на этом пути для себя политических привилегий, имея в виду приобретение еще большей материальной, личной и клановой выгоды. Насильственное создание сверху общефедеральных партий на современном этапе ведет к созданию действенных инструментов влияния на власть этнорегиональными элитами, непременно подверстающими эти партии под собственные интересы. При отсутствии социальной активности широких масс, насаждении сверху партий, а не самородных харизматических лидеров процесс создания самодостаточной политической системы в России не просто обречен на провал и забвение, но носит злокачественный характер в виде олигархического орудия, направленного против народа.
Нельзя не заметить в новом законе о партиях реминисценции выборного процесса в Учредительное собрание. Запрет на создание партий по религиозному, классово-сословному и национальному признаку еще более ограничивает политическую активность масс, передавая политическую инициативу в руки олигархической элиты. Если Кремль пытается таким образом создать общегосударственный консенсус с наиболее активной частью общества, то своими руками строит новый феодализм. Наверное, нет необходимости вставать сегодня на тот путь, который исторически себя дискредитировал и последствия которого сегодня известны.
Общенародное представительство на основе общефедеральных партий – процесс длительный. Хорошо он может пойти только при лидирующей политической роли Центра в настроениях общества. В противном случае региональная фронда осуществит свою полуфеодальную диктатуру регионов, где центральная власть будет попеременно передаваться региональным элитам «по кругу». Разумеется, все это будет легитимно в рамках существующего закона о партиях.
Наверное, не следует бояться ситуации выборов в Учредительное собрание в 1917 году, когда выборы выиграли партии национальных и профессиональных интересов. Особенно ввиду политической недоразвитости национальной буржуазии, отличающейся от ее прародителя образца 1917 года тем, что власть предержащая передала ей в управление крупный капитал и собственность всего общества. Однако ее неспособность создать оригинальные сценарии развития отечественной экономики и выдача собственных шкурных интересов за национальные убеждает в ее политической инфантильности. Делать политическую ставку на крупный капитал как центр сплочения нации и общества означает делать политическую ошибку в условиях крайней мозаичности политических взглядов и интересов всего общества. Таким образом, Россия не попадает в mainstream глобализма. Надо отдавать себе в этом отчет.
Именно эта мозаичность ведет к формированию концерта местно-региональных элит, дирижером которого вряд ли могут быть руководящие выдвиженцы крупного капитала. Возможный политический альянс основан здесь на дележе барышей, которые идут мимо народной кормушки.
Толкание центральной властью крупного капитала в дирижеры политического процесса в России без должной политической активизации избирательной массы приведет к созданию потемкинских деревень в политической структуре общества, где чиновники и платные выдвиженцы будут изображать политическую деятельность на фоне действительного политического вакуума. Боязнь режиссирования ситуации выборов 1917 года, когда одна из победивших партий смогла создать на 74 года свою диктатуру посредством видимого запрета национальных и сословных партий, достаточно лицемерна.
При современном режиме политической власти его длительность будет много меньше длительности советского режима, составившего чуть менее трех четвертей столетия. При ошибочных решениях в выборе превалирующей политической тенденции власть столкнется с валом сопутствующих проблем. Информационный глобализм СМИ только усилит их. Понятно, что любой политический механизм может двигаться лишь в двух направлениях: снизу вверх и сверху вниз. Продолжающиеся более восемнадцати лет современные реформы сверху без чуткого отслеживания реакции снизу способны снести весь остов государства. Подчас обе тенденции действуют одновременно, тогда следует искать выход в самостоятельности самого общества и ограничить воздействие на него института центральной власти. Цели последней следует переориентировать на обуздание сепаратизма регионов. Забвение этого факта приведет действительность России к ситуации XVI века, когда царь вел борьбу с шестью крупными боярскими элитными родами за целостность государства. Неслучайно Иван Грозный апеллирует к низам своим отъездом из Москвы в Александровскую слободу, прибегнув к этому как к способу реальной изоляции сепаратистских боярских родов, которые препятствовали усилению государства. Это был способ инициирования политической активности масс.
Следующий, кто попытался опереться на самоактивность масс, был Ленин. Другие реформаторы навязывали себя сверху. Характерно высказывание Льва Толстого об одном из них, о Петре I: «…великий мерзавец, был осатанелый зверь. Забыть про это, а не памятники ставить».
Характерно, что когда политический механизм идет снизу вверх, то путь огромных жертв не вызывает осуждения народа, поскольку он – его свободный выбор. Нет нужды приводить здесь имена заступников народной свободы в истории России, они хорошо известны. Не следует забывать, что верхи понимали важность задачи создания третьего сословия как фактора устойчивости развития Петровских реформ. Канцлер М. И. Воронцов подготовил в конце XVIII века на имя Екатерины II меморандум о пользе для государства третьего чина (третьего сословия): «Это душа общества, он политическому корпусу есть что желудок человеческий… Всякая держава, в коей не хватает третьего чина, есть несовершенна, сколько бы она ни сильна была». Советская власть также понимала важность этих тенденций. При Сталине и Брежневе был создан советский средний класс, руины которого представляют нынешние работники с высшим образованием и военный и гражданский персонал Вооруженных сил. При Екатерине II проект заглох, даже не начав реализовываться. Нынешние властители России делают упор на крупный капитал и его олигархическую элиту. Если ничего не получится, то страна встанет перед альтернативной снизу со стороны поборников народной свободы. Необходимо уйти от позиций российских императоров как дворянских лидеров, которые были против какого бы то ни было привлечения народа к преобразованиям из-за боязни, что «он пойдет не туда куда следует». В этом ошибка властей предержащих, когда они считают, что надо «освободить сверху, пока не освободили снизу». Последние слова были сказаны Александром II в 1858 году накануне его крупных государственных и правовых реформ. Однако двойственность их смысла определила половинчатость этих реформ, которые без импульса поддержки народа застопорились, так и не решив проблем общества. Их пришлось решать уже в ходе революции 1905—1907 годов. Так, уже в романовский период российской государственности наблюдается периодичность появлений и смен правительственного лица, когда жизнь народа определялась на последующие несколько поколений: Сперанский, Шувалов, Лорис-Меликов и другие. Однако выбор императоров падал на представителей правящего процента, то есть 4 — 5 тысяч человек из числа главных людей страны. Числа ничтожного, но за каждым сила, влияние, связи, люди, деньги. Николай Михайлович Карамзин так отреагировал в поданном царю документе по поводу реформ сверху: «Одна из главных причин неудовольствия россиян на нынешнее правительство есть излишняя любовь его к государственным преобразованиям, которые потрясают основу империи и коих благотворность остается доселе сомнительной… Государь! История не упрекнет тебя злом, которое прежде тебя существовало, но ты будешь ответствовать Богу, совести и потомству за всякое вредное следствие твоих собственных уставов».
Именно неразвитость общественно-политической жизни страны вызывает к жизни государственное творчество сверху, поскольку бюрократы полагают, что сверху виднее. Сегодня власть и олигархи стоят точно на такой же точке зрения, игнорируя все более растущую пропасть отчуждения между ними и иными социальными группами. Политическая целесообразность сегодня состоит в создании на ее месте среднего класса, а не псевдопартий федерального масштаба. Можно говорить уже о политической болезни всех чохом реформаторов сверху во все российские времена, как страшно далеки они от народа (А. Герцен)! Если итоги реформ народ не понимает, то начинается борьба околовластных придворных партий и региональных группировок, конец которой может положить только властная контрреволюция Центра.
Периодизация полномочий властных элит наблюдалась и во время имперского правления приблизительно каждые 20 — 30 лет, начиная с Екатерины I, и продолжалась вплоть до первой русской революции. Однако легитимная императорская власть подавляла все нежелательные продолжения внутренней политики. Как иронизировал М. Е. Салтыков-Щедрин: «Когда раздается клич, из нор выползают те Ивановы, которые нужны. Те же, которые в сей момент не нужны, сидят в норах и трясутся».
Нынешние реформаторы боятся загиба влево и более озабочены теми обстоятельствами, что отслеживают не сам ход реформ, но их левые последствия. Но, как писал один правительственный архивист в начале прошлого века по поводу меморандумов с мест о ходе реформ: «Ни один министр или дворцовый интриган не интересовался голосом человека с мест».
В России народ всегда ориентирован на самую верхушку государственной власти. В Московском государстве — на царя, в империи — на императора, при советской власти — на генсека, сейчас – на президента. Однако Горбачеву не удалось сыграть на этих чувствах. Его пребывание в должности президента было коротким, чему способствовала и хватка и интуиция Ельцина, решившего прекратить этот политический эксперимент. Надо сказать, что и Ельцин не злоупотреблял этим чувством народа, поскольку предпочитал играть на поле всего спектра наличных политических сил, успешно организуя политическими и иными несиловыми средствами их баланс и их рав- нодействие в свою пользу. Популизм Ельцина был относителен, что, однако, привело к развитию региональных политических сил, обуздание которых он оставил на политическую совесть В. Путина.
Поскольку В. Путин не имеет политического тренинга, который прошел Ельцин, он должен апеллировать к массам и вызывать активность их политической самодеятельности, чтобы сделать афронт этнорегиональным олигархам. Вместе с тем развертывание этой самодеятельности через ускоренное создание общефедеральных политических партий ведет в условиях апатии населения к обратному эффекту: центральный аппарат бюрократии и региональная олигархическая элита получают в свои руки совершенную форму политического воздействия на общество в своих узкокорыстных целях. В результате правом на монополию власти воспользуются не народ или его законные представители, а выдвиженцы бюрократического болота. Как говорил историк древнегреческой олигархии Фукидид: «Кто слабее мыслью, тот и берет верх: сознавая проницательность своих противников, они боялись, что отстанут, а потому приступали к делу решительно». Итак, кто много будет думать и умствовать с олигархами, тот погибнет политически. Фукидид учит, что в общении с олигархами необходима сила, вовсе не обязательно всегда правовая, но всегда — угроза насилием ради действительного саморазвития общества. Народ исторически ориентирован на царя в надеждах на реализацию своих свобод и прав против правящего слоя и его бюрократии. В широких массах населения исторически накоплен потенциал идиосинкразии и нетерпимости к госаппарату вообще и коррумпированной бюрократии в частности. Узкоэгоистический консерватизм известен своими нравами. Он нарастает в периоды реформ, когда из осколков общественного здания бюрократия и приближенные интриганы составляют немалые состояния. Сама бюрократия заинтересована в наиболее длительных периодах такого «государства — реформации», когда реформы перманентно без видимого конца длятся десятки лет, как правило, 10 — 20 лет, то есть одно поколение реформаторов. Затем наступает очередь другой волны реформаторов, и так до бесконечности. Особые условия современного этапа, сохраняющие все политические черты политического режима, установившегося в России в результате событий 21 сентября – 4 октября 1993 года, будут сохранены даже при общем изменении метаполитической модальности. В этом случае следует ожидать прихода на смену либералам антидемократов, и наоборот. Таков ход политического маятника на нынешней социально-политической платформе. Новая смена принесет новую инфраструктуру режима, не меняя доминирующую политическую модальность времени. Балансирование власти на острие пересечения интересов групп региональной финансово-политической олигархии будет раскачивать корабль государственности ввиду утраты религиозно-патерналистского взаимодействия народа и власти, если центральная власть не приложит усилий к росту своего авторитета и силы воздействия на все без исключения части общества, особенно олигархические. Смена олигархических режимов власти при слабости Центра приведет к раскачиванию революционно-центробежных тенденций в регионах.
Панацеей от влияния всех дестабилизирующих факторов реформенного и пореформенного времени в России всегда была сильная вертикаль государственной власти в своей наиболее совершенной форме: унитарное государство. Сильный Центр — это гарантия от распада России и успех проведения всех реформ: и снизу вверх и сверху вниз.
На этой основе обеспечение политической самодеятельности масс будет гарантией от крайних положений политического маятника истории: левого и правого радикализма. В этом многомерном пространстве факторов — целевых интересов — устанавливается периодизация российской власти как время жизни интересов той группы, которая пришла к власти. Ограниченность этих интересов всегда ведет к развалу государства. Сегодня для России такая проблема идеальной демократии находится в отдаленной перспективе. Сейчас на повестке дня укрепление целостности государства наиболее эффективными средствами, поскольку слабый Центр обеспечивает разгул политической групповщины и, как следствие, распад России в ближайшие 10-15 лет.
Г. В. Плеханов писал, что «люди делают свою историю не затем, чтобы шествовать по заранее начертанному пути прогресса, и не потому, чтобы повиноваться законам какой-то социальной эволюции. Они делают ее, стремясь удовлетворить свои нужды».