ГЛАВА XVIII
«ОТ-КРОЙ ГРОБ!»
Сон его в эту ночь был заполнен кошмарами, как никогда. Сначала он увидел траурный митинг. Ораторы на сцене уже начали выступать. Гроб был закрыт. Толпа вначале слушала их внимательно, а затем стала волноваться. Раздались возгласы: «Открой гроб!» Поначалу они были одиночными, а потом сделались массовыми и в унисон.
– От‑крой гро‑б! – скандировала площадь так, что в окнах начали звенеть стекла. – От‑крой гро‑б!
К микрофону вышел организатор похорон и голосом Якубовича скомандовал:
– Гроб – в студию!
Потом картинка сменилась, и Филатов так и не увидел, открыли гроб или нет. Зато среди выступающих на митинге оказалась Карла Дель Понте.
– Дорогой друг! – сказала она, обращаясь к покойному. – Все в трибунале сожалеют, что нам не удалось довести этот процесс до конца. Но мы надеемся, что тебе не уйти от суда небесного, как ушел ты от суда земного. Там и встретимся. Давайте, ребята! – бросила она через плечо.
К гробу подошли охранники трибунала, взяли его за ручки и понесли со сцены. Филатов оказался у них на пути. Он хотел отойти, но почувствовал, что ноги будто приросли к полу и он не может сделать ни шагу. Корча страшные рожи, Карла замахала руками, чтобы он уходил, но все было напрасно, ноги его не слушались, а гроб неумолимо приближался.
Филатов заметил, что один из шедших впереди охранников одновременно разговаривает по телефону и лицо у него приобрело похотливое выражение. Карла тоже это заметила, шикнула на охранника, тот нажал отбой, и ноги у Филатова отпустило.
Картинка снова сменилась. Кто‑то большой и невидимый играл в наперстки, только вместо наперстков бы ли три гроба, совершенно одинаковые на вид. Толпе предлагалось угадать, в каком из них находится покойник. Гробы сами собой хаотично передвигались, выписывая «восьмерки», а когда останавливались, сделавший ставку показывал, крышку какого приподнять. Но все указывали неверно и проигрывали.
Филатов пробился вперед и вступил в игру, поставив на кон свой депутатский значок. Гробы завертелись, словно в жуткой карусели, потом остановились, и он, нимало не сомневаясь, указал на один из них. Крышка слетела. В гробу оказалась одна из тех двух девок, которых Милош вызвал в гостиничный ресторан. Но не та, что пошла с Филатовым, а та, которая осталась с Милошем. Девка открыла глаза и посмотрела прямо на него. Филатов сразу же вспомнил ее имя.
– Божена! – воскликнул он. – А ты как здесь оказалась?
– Дура я, Саша, ох дура! – запричитала та. – Надо же такой дурой быть! Чего взять – баба! Пошла я на площадь поискать себе клиента. Я ведь что думала: похороны похоронами, а трахаться хочется всегда. Да угодила в самую давку, меня и затоптали. – Она всхлипнула, оплакивая сама себя.
Филатов слышал, что во время траурного митинга скончались два человека, но никак не ожидал, что одним из них окажется Божена.
Потом действие перенеслось в Пожаревац. Филатов опять ожидал прибытия процессии. Только на этот раз в доме находились еще и цыгане, целый табор. Разложив вдоль стен перины, они баюкали детей, варили в котелках еду, ловили друг на друге вшей, пытались торговать наркотой и занимались другими своими делами. Цыгане сильно мешали, но все почему‑то старались их не замечать.
Когда прибыла процессия и стали произносить речи, старая цыганка с неряшливыми седыми космами, настоящая ведьма, подошла к гробу и принялась своими костлявыми пальцами откручивать бронзовые гайки, которыми была скреплена крышка. Хватка у нее была железная, гайки скрипели, но поддавались.
– Тебе чего здесь надо, старая? – оглянулись на нее.
– Погадать хочу, что его ожидает, – отвечала она. – Всю правду по руке скажу.
– Ничего его уже не ожидает! – шуганули ее. – Он умер. Иди отсюда!
И прогнали прочь.
Когда речи закончились, гроб начали опускать. Но не в бетонированную яму, как в первый раз, а почему‑то в колодец за домом. Колодец был очень глубокий, метров двенадцать. Рабочие сделали боковую нишу метров за шесть до поверхности воды. Гроб в колодец начали опускать вертикально, потому что он был узким. Один рабочий уже сидел внизу и принимал гроб, другой стоял наверху, стравливая трос лебедки.
– Стоп! – крикнул рабочий из колодца. Гроб замер.
– Майна помалу! – донеслось снизу. Гроб пришел в движение и скрылся из вида.
– Но почему же в колодце‑то? – спросил Филатов у стоявшего рядом Милоша.
– Так надежнее будет! – загадочно ответил тот.
– А ты бы сам хотел быть похороненным в колодце? – поинтересовался Филатов.
– Мне еще рано об этом думать, – ответил Милош. – Кроме того, в колодцах хоронят далеко не всех, такую честь еще заслужить надо.
– А эту воду можно будет потом пить?
– Не знаю, – безразлично пожал плечами Милош. – Все равно здесь никто больше не живет.
Потом Филатов оказался сразу в отеле и почувствовал, что его мучит жестокая похмельная жажда. Не та, когда хочется просто воды, а когда хочется холодного рассола. Хочется так, что кажется, будто готов отдать за него все. Но где его сейчас взять?
Он подошел к окну. Было два часа ночи, город спал глубоким сном. «И как это еще никто не додумался организовать службу по круглосуточной доставке рассола?» – подумал он.
Филатов приоткрыл форточку. Образовался сквозняк, и из коридора потянуло чем‑то приятно‑кислым. Запах был не совсем обычным для пятизвездочной гостиницы. Филатов подошел ко входной двери и выглянул в коридор.
Ну конечно! Как он мог забыть об этом?! В коридоре стояла большая деревянная бочка с кислой капустой. Ее прикатили только вчера, открыли и сказали, что постояльцы могут брать капусту бесплатно по мере надобности. Это в гостинице ввели новый сервис под названием «Доброе похмельное утро». Молодцы, однако, что и говорить!
Филатов взял подставку из‑под графина и направился за капустой, предвкушая, как он сейчас припадет к рассолу. Но сколько он ни шел по мягкой ковровой дорожке, бочка ближе не становилась. Между ним и ею все так же оставалось метров пятнадцать, если не больше. Коридор был тускло освещен, и он не сразу заметил, что у бочки есть колесики и она уезжает от него, как будто бы ее кто‑то дергает за веревочку.
Филатов разозлился. «А говорили, что капуста будет бесплатной», – подумал он. Он охотно заплатил бы за нее, но не знал кому. К этому времени рассолу хотелось уже нестерпимо.
Он побежал к бочке, чтобы преодолеть эти пятнадцать метров, но бочка поехала быстрее, и дистанция сохранилась. Тогда Филатов решил пойти на хитрость. Он остановился, и бочка тоже встала. Не выпуская бочку из виду, он медленно наклонился, как бы для того, чтобы освободить руки от подставки от графина, а сам тем временем встал в низкий старт, как учили в школе на уроках физкультуры. Бочка не двигалась.
Что есть силы он оттолкнулся правой ногой и рванул к бочке. Она же этот момент пропустила и начала двигаться слишком поздно. Филатов настиг ее в несколько мощных прыжков и уцепился за края. Бочка была высокой, ему по грудь.
– Тпррру, бл…дь! – велел он, и бочка встала.
Торжествуя, он сбросил с нее деревянную крышку, заглянул внутрь и почувствовал, что ему напрочь перехотелось и капусты, и рассола.
Внутри, слегка прикиданный капустой, неподвижно лежал человек. Лицо его утопало в рассоле. «Замочили!» – с ужасом подумал Филатов и проснулся.