Песня, которая не прозвучит

малым. Его глаза — маслины весело светились из-под густых бровей, выделяя пробирающую сердца (особенно дамские) энергию. Серебристость висков добавляла обаяние, а нос с горбинкой – колорит. Моретти беспрестанно хохмил, анекдотничал, сыпал смешными историями. Беседа велась на французском. Толмачом служил Валерий. Поскольку рот кумира итальянской публики ни на секунду не запирался, перевод обернулся по трудоемкости чем-то вроде разгрузки вагонов. Оба сопровождалы Жени пребывали в большом довольстве, созерцая, как потеет в беге на дистанцию два часа с языковыми барьерами журналист-доброволец, пока они тихонько отпивают из бокалов.

Вволю нахохотавшись, свернули к делам искусства. Моретти лестно отозвался о профессиональных достоинствах Жени, пустился в рассуждения о близости их творческих почерков, единство философии и прочих туманных вещах, о которых любят распространяться служители муз и в которых они, якобы, что-то смыслят. Нонешвили приняла комплименты холодно, как нечто само собой разумеющееся. При всем глубоком уважении к своей персоне, она не выносила хвалу близ сидящих в собственный адрес. Хвала письменная, в журнале или письме, особенно от незнакомых, пожалуйста, хвала в ее отсутствие – пожалуйста, но аллилуйя в лицо – нет. Высокоштильность речей тоже раздражала. Тем более, что она скептически относилась к подобным речам из уст артистов, большинство которых не обладают систематическими знаниями. Род занятий делает их эклектиками, собирателями разнородных представлений и мнений, отучает от самостоятельного мышления. Однако хорошо поставленный голос, богатая мимика, электронная память с сотнями чужих идей порой создают эффект аналитического ума. Но это для легковеров, а не для нее. Ведь она сама актриса, звезда, пусть не гений, но талант (к тому же умеет готовить!) и в отличие от других говорит всегда о том, что ей доподлинно известно, что она пережила, осознала и за что готова драться кулаками.

– Я сомневаюсь, что у нас одинаковая философия, – рубанула Женя, воспользовавшись паузой. – Мы слишком неодинаково воспитаны.

Антонио не докопался до “второго дна” фразы, понял ее буквально.

– О, да, конечно. Мне рассказывали, что вы представительница древних ассирийцев, что вам пришлось трудно начинать. С кафе, с ночных клубов. Мое начало было, естественно, легче. Я сразу попал в центр внимания. Но не из-за своих талантов, а из-за имени отца. Мой отец – крупнейший адвокат, позже политик, депутат парламента, даже полтора года входил в правительство. Когда он