- Песня, которая не прозвучит
- Шанс
- Я постараюсь вам помочь
- Очередной раунд Селиванова
- Тайный визит профессора Воланда накануне перестройки
началось и закончилось! Какой ужас, да за что мне все это, за что…”
Вокруг толкалось полно народа. Однако, костлявого, сутулого, эдакого крючка, Валерий видел и на репетиции в Москве. Этот суетился больше других.
– Не стоит рисковать. Отлежись. Сорвется, шанс упустим. Прогорим, – мямлил крючок.
– Сорвется… Я из тебя полтавскую котлету сделаю, чтоб не каркал. Освободите помещение. Живенько. Все. Не видите, интервью брать пришли. Мировая общественность сильно интересуется моим самочувствием.
Соратники молча повиновались. Валерий удостоился коллективного презрения в форме искривленных лиц. Устроить нечто большее фавориту начальницы, к сожалению, пока было не в их силах.
– Садись, сынуля. Я лягу от греха подальше.
Она тяжело опустилась на кровать.
– Идиотизм. Перед самым-самым свалиться…
– Что с тобой?
– Слабость. Голова кружится. Врач утверждает, воспаление легких. Хрипы какие-то он слышал. Лысый черт. Врет, наверное. Когда воспаление, кашляют, дышать нечем. А я дышу и не кашляю.
– Температуру мерили?
– Тридцать восемь и пять.
– Высокая.
– Ну и что. Даже если тридцать девять или сорок, что это меняет? Все равно идти. Не отказываться же. Подвести столько людей, загубить мероприятие. Оно мне слишком тяжело досталось! Воспаление пройдет, а такого концерта больше не будет.
– Ты права, конечно. Не волнуйся. Тебе нужно хорошо выспаться, отдохнуть. Постарайся заснуть, а я забегу потом.
– Крыса. Вот ты кто, – взвизгнула Нонешвили. – Крысы бегут с тонущего корабля. Но учти, я еще не утонула и никогда не утону. Я как раз из того дерьма, которое не тонет. Убирайся.
– Что ж, – Валерий повернулся.
– Сядь. Не маячь. Я же попросила сесть.
– Ты попросила убраться, насколько я уразумел.
– Сначала я попросила сесть. Какие нежные. Чуть притопнешь, надуваются. Тащи стул и дай мне руку.
Он притулился возле кровати.
– Поделись, сынуля, с мамочкой. Чем занимаешься? Кого боготворишь?
– Ничем не занимаюсь, бездельничаю. Никого не боготворю.
– Ой, трепешься, – хитро сощурилась Женя. – Зажимал меня в машине?