театр жену Дмитрия Сергеевича вместе с женой представителя “Аэрофлота”, он успокоился окончательно. А потом вышло неожиданное: Дмитрий Сергеевич попросил его сопроводить дам в оперу. “Купишь им пирожные, деньги отдам,” – улыбался шеф. Насчет денег – чистая шутка, деньги шеф не отдавал никогда. О его жадности ходили легенды. Он даже машину не брал, хотя ему положен бензин за счет сопредставительства, предпочитал ездить “на подчиненных”. Как правило, самый слабый, зависимый сотрудник возил на работу, с работы и за покупками. Когда собирали деньги на какие-то нужды, Дмитрия Сергеевича обходили, поскольку знали, что просьбы с финансовыми последствиями вызывали у него сложные чувства. Культпоход в оперу предполагает затраты – свою жену можно приструнить, но чужая ведь непременно захочет в перерыве перекусить и промочить горло, зараза! – и Дмитрий Сергеевич решил послать кого-то из ребят. К тому же баб надо после спектакля развести по домам, нужна машина, а он сам не за рулем.
Леша честно выполнил свой долг. Женщины остались довольны. Послушали оперу, поели тартинки с ветчиной и сыром. От шампанского интеллигентно отказались – вошли в положение младшего чина, для которого угощать шампанским в буфете Венской оперы накладно. Самое большое счастье обеспечил Томас – он посадил их в ложу. Такие местечки стоят много-много шиллингов, но Томас не взял ни одного шиллинга. Жены обалдели, однако постарались изобразить аристократичность, доказать, что они достойны сидеть в ложе. Вытягивались шеи, строились чуть-чуть презрительные гримасы. В перерыве дамы раскурили по длинной черной сигарете, что, видно по мысли, должно бы окончательно решить вопрос в пользу принадлежности к элите. “Колхозницы, – думал про себя Тармаков. – Как такие дуры в Европу попадают?” Впрочем, вопрос он себе задавал чисто риторический. Ясно, что дур в Европу привозят дураки…
На следующее утро шеф поблагодарил за сопровождение. Про пирожные не сказал ни слова. Как и ожидалось. Бог с ним, лишь бы не привязывался.
С тех пор Леша стал бывать в опере часто. Он обрел внутреннее спокойствие, уверенность в том, что его не упрекнут в чрезмерной тяге к опере и в контактах с Томасом. Раз шеф сам просил Томаса, и все посольство просит- значит, можно. Тем более с Томасом близких контактов нет. Только на работе и в театре.
И Тармаков расслабился, вошел в плотные слои поклонников Венской оперы. Не потому, что полюбил пение и интриги с заранее известным финалом. Ему было интересно находиться в этом помпезном здании, где навечно поселился праздник. Люстры,