наших отношениях многое теряется.
Алексей взорвался.
– Ты прожил в Союзе полжизни и не хуже меня знаешь, как у нас все делается. Ты знаешь, чем я рискую. Головой рискую, ясно?
– Не сердись, Алекс, – грустно произнес Томас. Он хотел что-то добавить, но вовремя остановил себя.
Конечно, Леша тоже переживал дурацкую подпольщину, тем более, что он по-настоящему привязался к Томасу. Он ждал случайной встречи с ним в коридоре, вздрагивал при телефонных звонках – не он ли? – искал предлог, чтобы передать какую-то бумажку. В часы обеда Леша намеренно крутился вокруг стола, где обычно обедал Томас в компании с высохшей пожилой немкой фрау Шюллер – она работала в секторе документации. Они обедали вместе много лет – своего рода традиция. Сейчас Лешу эта традиция злила, а старухе Шюллер хотелось врезать посильнее. Как-то на пляже недалеко от их здания Тармаков видел старуху без лифчика. Она, загорала (ох, уж эта европейская привычка – сидеть на пляже с голым верхом. Для российского сознания это удар, сильнее ядерного. Две дряблых груди- висюльки, как у затасканной отражавшей суки. Тело в мелких родинках и прыщах. Мерзкий видок… Леша с тех пор старался не глядеть в сторону фрау Шюллер. А Томас с ней обедал каждый день. Лешу это раздражало.
Вообще его многое стало раздражать. Он стал чувствительным, реактивным. Нервы превратились в оголенные провода. Но самое главное, Томас теперь ему был нужен физически. Леша страдал, не находил себе места, когда его долго не имел. Долго – три-четыре дня. Потом он уже бросался на стенки. В холостяцкие времена, когда иной раз по месяцу приходилось быть без девочек – днем работа, а вечером негде – Леша не испытывал такого острого желания. Иногда, когда сильно выматывался, вообще забывал. Но сейчас буквально скулы сводило…
Однажды Бюргер крепко напился. Пропускал одну за одной виски, без содовой и безо льда, совсем по-русски. Потом разделся, носился голый по квартире, затащил Лешу в ванную, и они принялись мыть друг друга. Пьяный Томас сперва расточал ласки, гладил Лешу по заду, целовал в спину, медленно размазывал пахучий шампунь по своему телу и по лешиному. Все предвещало интересную любовь. Вдруг Томаса стошнило. Причем так закрутило, что Леша еле успевал подставлять таз. Бюргер словно нарочно не стоял на месте, он шастал по квартире, хватался за все, что можно, охал и рыгал. Леша впервые видел подобный приступ. Трудов стоило уложить Томаса на кровать и немножко успокоить. Он даже призаснул, но посредине ночи опять начал разговаривать с тазом. Ужасная ночь… Кто мог подумать, что