– Пока вас не посылают. Еще год учебы. Но какой город предпочтительнее для вас и вашей семьи?
– Готов работать где угодно.
Француз заулыбался. Другие члены комиссии, в том числе и советские, тоже обозначали улыбку.
– В каких странах вы бывали? – возник директор.
Алексей растерялся. Неужели он не в курсе? Анкеты ведь читал…
– Ни в каких. Я за рубеж не выезжал.
– Видите, господин Пелан, – обратился директор к французу, – кандидат не видел ни Нью-Йорка, ни Женевы, и ему трудно выбирать.
Присутствующие засмеялись. Нет, не заливались, а культурно, синхронно, в течение нескольких секунд порастягивали губы.
Позже с глазу на глаз директор сказал: “Молодец… куда Родина пошлет, туда и поеду. По-нашему… Ишь ты, Женева или Нью-Йорк. Вредный тип, сей господин Пелан. Империалист несчастный”. В этих словах присутствовала, конечно, ирония, но по всему было видно, что ответ пришелся по вкусу начальнику.
И опять же после собеседований полной ясности не наступило. Михаил Иванович прокомментировал так: “Пока все идет нормально”. На Курсах вообще от комментариев воздерживались.
Другие ребята, крутившиеся в коридорах, – с некоторыми Алексей успел познакомиться, – в высказываниях очень осторожничали. Короче, туман.
Он уехал домой с еще большей, чем раньше, тревогой. “Пока нормально”. Почему пока? Да или нет? Если сорвется? Он ведь немало уже бросил на карту. Спустя время Алексей поймет, что в системе, куда он влился, до последнего момента никогда ничего неясно, поэтому авансов здесь давать не любят.
Тридцатого августа он снова приехал в Москву. На общем собрании зачитали списки: попал. Вечером счастливый и пьяненький, слушатель Курсов Алексей Тармаков сидел в гостях у Михаила Ивановича. Дочки балагурили, хохотали, играл магнитофон, хозяин отпускал шутки, хозяйка вертелась на кухне и, надо сказать, небесполезно – ужин получился по-настоящему праздничным. Ему тогда не верилось, что все свершилось…
Домой он сорвался на два дня: рассчитаться на работе и сняться со всяких учетов. Мать с женой – да, Зоя теперь уже жена, никуда не денешься – закатили пир. Мать радовалась, суетилась, целовала его через каждую минуту, Зоя тихо сияла, отец донимал вопросами. На работе встретили, в основному кислыми физиономиями, некоторые даже не здоровались. Шеф имитировал большую занятость и, кроме “крепись”, напутственных слов не нашел. При чем тут “крепись”?