перспективе.
Лишь только Леша оттаял после звонка матери – на это ушла неделя – он задумался над ближнем будущим. Оно не рисовалось слишком заманчивым. Заканчивался контракт. Совпредставительство и любые коллеги начали игры, чтобы не допустить продления. Положение усугублялось тем, что пришел новый директор департамента – поляк, который много лет крутился в Союзе, учился, работал в посольстве. С ним нашим легко договориться. Плюс на кадры сел – словно в издевательство – советский, мужик из МИДа, между прочим, Михаил Иванович когда-то познакомил Лешу с ним в коридоре высотного здания на Смоленской-Сенной. Мимоходом, конечно. Ныне этот факт не имел значения. Тармаков чувствовал, что шансы остаться международным чиновником при подобном раскладе не высоки. Правда, Леша поклялся себе биться до последнего патрона. Обещал помочь, используя свои многолетние связи, и Томас, однако пока он, судя по всему, мало суетился. Отношения с Томасом – это вторая большая трудность нового периода лешиной жизни. Нет, они не ругались, не ссорились, но постепенно, исподволь наступило похолодание, уходило то самое-самое… Томас мог позволить себе несколько дней не звонить, в сексе проявлял мало темперамента, так, по привычке… они почти не выползали вместе на люди, не путешествовали в уик-энды. Томас иногда стал делать довольно хамские заявления, например, он бросил насчет того, что Леша ему очень обязан, чуть ли не по гроб. Леша смолчал, хотя у него были в запасе слова, от которых Томас закрыл бы рот. Еще старина Бюргер начал закатывать сцены ревности, причем явно не от избытка искренних чувств, а скорее от желания избавиться от переполнившей его желчи. Складывалось впечатление, что Томас намеренно морочит голову насчет помощи с работой, сам же ничего не предпринимает. Какой его расчет? Воспользоваться лешиными трудностями, чтобы зажать стальным зажимом? Зачем? Просто садизм или глухое недоброжелательство… То, что Томас становился недоброжелателем – однозначно. Как-то, например, он порекомендовал фирму, которая якобы искала переводчика с русского. Леша немедленно туда явился – действительность заставляла прощупывать любые варианты – и определил, что парень из этой фирмы (знакомый Томаса!) попросту валяет ваньку, притом делает сие нетонко, шьет белыми нитками и точка. На следующий день Томас, не моргнув глазом, загибает, что, мол, фирме Леша не понравился, вел не так себя. И кто об этом судит! Этот парень – мелкая букашка в фирме, какие собеседования он вправе проводить? Вот зачем потребовался Томасу розыгрыш? Помотать нервы, поиграть, как с собачкой, или кроликом…
В венской партии Тармакова таким образом назревали два кризиса