говорил, что все болезни – от ушей, или советовал при флюсе прижаться щекой к батарее. Переводил он тоже с вывихом. То затевался искать потаенный смысл там, где было ясно, то, наоборот, без оснований упрощал. Мог полфразы вообще не переводить, патетически восклицая: “Я выкинул, потому что для смысла это ничего не дает, только мешает понять”. Мог буквально черное назвать белым и привести кучу аргументов, один надуманнее другого, в итоге запутать, закрутить, что черное действительно не отличалось от белого.
Большинство ребят считали Якушева болваном. Алексей тоже так думал. Но однажды Якушев произнес фразу, которая поменяла впечатление Алексея о нем. Он сказал: “Важна не правильность перевода, а то, сумеешь ли ты отстоять свой вариант”. Через эту фразу виделось все иначе. Нет, не болван, а учитель тактики. Он обучал не терминам и правилам, а тому, как надо себя поставить и какой демагогией запастись, чтобы не пропасть в жизни. Фактически он моделировал практику. Причем не сознательно, не в силу педагогического замысла. Ему, видимо, доставляло главное удовольствие копаться в психологии слушателей, незримо ощупывать их характеры, разыгрывать с ними экзерсисы. Алексей понимал взгляд Якушева, напряженный, проникающий, выворачивающий наизнанку. С его появлением в аудитории поселялось ощущение неловкости, какой-то даже опасности.
“По-учебному хорошо перевел, ну, а в жизни… – ворчал обычно Владимир Иванович. – Вызовет тебя начальник и давай за вольности, за выдумки. Потом на собрании. И уже – репутация. Ребята потихоньку посмеиваются. Все, тебя записали в дурачки. Потом бей себя в грудь, из кожи лезь, не поможет – записан в дурачки”. Якушевские абстрактные ситуации “из жизни” были, конечно же, автобиографичны. В какой степени – судить трудно. По слухам, он когда-то закончил эти же Курсы, поехал за границу, законфликтовал с руководством – причин толком никто не знает, – приехал назад в Союз и с далеких пор “туда” не выезжал. Несколько раз пытался оформлять документы на выезд, но дело это после волокиты застревало. Крепко, видимо, Якушев запал в чью-то душу.
А еще любил Владимир Иванович приходить на лекции диссидентствующего экономиста. Садился скромненько в уголок, потертый портфельчик – на колени и ловил каждое слово. Криво улыбался. Подергивал головой. Зачем приходил? Послушать то, что сам боялся говорить вслух? Сам Якушев не увлекался либеральной болтовней, лишь иногда срывались туманные реплики, но слишком туманные. Перед директором он заискивал, сутулился больше обычного, но в его подобострастии, как ни странно, читалось скорее презрение, чем желание выслужиться. Однажды произошел такой