Песня, которая не прозвучит

– Сына отвозит? Я ему устрою. Пришибу. Он у меня вообще с сыном больше не встретится. Подлиза несчастный. Рифмоплет. “Лежала птичка на лугу, подкралась к ней корова, схватила птичку за ногу и птичка будь здорова”. “На углу стоит аптека, любовь губит человека”. Его стихи я в первом классе писала. Передай, чтоб на пушечный выстрел к нам не приближался. Таланта нет, хоть четкостью и усидчивостью отличись. Договорились, исполни. Это не свидание, а работа. Ладно, надоело. Поехали, ребята.

Наконец они поехали. Песни, которые услышал Валерий были совершенно новыми. Часть из них ему понравилась, часть – не особенно. Вообще музыкой он интересовался мало, среди стилей различал два: “хороший” и “плохой”. Истоки таких прохладных взаимоотношений с замечательным видом искусства лежали в извечных конфликтах с учительницей музыки еще в детстве, в патологической неприязни к черному “гробу” с клавишами, занимавшему угол гостиной. Модные шлягеры, увлечение гитарами, бардами, пластинками, кассетами прошли мимо него. Дома к стереосистеме Валерий практически не прикасался, роль диск-жокея исполняла жена. Однако, при всей нетрепетности к музыке, эстраде, року, попу и прочим выдумкам, сегодняшнее зрелище захватило его. Прежде всего тем, что каждая песенка делалась, именно делалась по определенному сценарию. Жесты, повороты, прыжки, легкий танец Женя отрабатывала в зависимости от текста и мелодии. Причем сценарий был рассчитан не только на нее, а на команду целиком. Всяк игрок разучивал свой маневр под жесткую диктовку Нонешвили. Роботы получали детальную программу, усваивали и крутили ее до окончательного морального и физического износа. Стихи, надо сказать, характеризовались содержательностью и оригинальностью, давали возможность разыгрывать сценки, шутить, вплести цирковые трюки, завязать диалог с залом. Попавший в опалу поэт Игорь сказался на деле далеко не бездарем, Женя в горячке явно исказила правду. Просто она понервничала.

Репетиция походила на марафонский бег. Валерий устал, даже голова закружилась. Одно и то же повторялось по сто раз, пока не появлялся автоматизм. Сильно долбали по психике надрывные указания начальницы, ее весьма непарламентаристские выражения и комментарии. Наконец, общая чаша терпения переполнилась. В сердцах вспотевших музыкантов тихо, без внешних признаков зрел бунт. Еще немного, они наверняка бросились бы на мучительницу, которая, по чести говоря, сама теряла последние силы.

– Ладно, на сегодня хватит. Расслабьтесь, – раздался долгожданный приказ. – Только здесь не курить. Мне можно, мне директор разрешил.