14. Сестры из Женкома
“Итак, что же мы имеем? – подвел итог Цаплин, вернувшись с обеда. – Саид Ахмедов колеблется и не уверен в себе, а Гека Шнайдер вдруг принялся меня кадрить. Уж не последствия ли это удара чугунным черпаком по голове? В то же время, такое поведение означает, что если Саиду бабы, еще могли бы понадобиться, то Геке уж точно нет”.
Он вдруг вспомнил про женщин, которых посещал Отступник и понял, что катастрофически мало о них знает, как и о женщинах вообще. Женщины всегда были за пределами его интересов и мелькали перед глазами, словно тени. Если он и замечал их, то лишь как второстепенные детали окружающего ландшафта. Ну, женщины и женщины, что в них толку? А ведь через дорогу располагался Московский женский комитет, организация с правами, близкими к министерству. Не наведаться ли туда?
Через несколько минут он уже входил в здание комитета. Охранница на входе с уважением посмотрела на его синий прокурорский мундир, но просто так не пропустила.
– Слушаю вас, брат, – преградила она дорогу. – Вы к кому?
– Я за консультацией, – ответил Цаплин, – нужно получить справку по работе.
– Предъявите документы.
Цаплин показал удостоверение госслужащего, которое она отсканировала, включив лазер в левом глазу.
– Вам в департамент дополнительных сведений, – сказала охранница. – Дорогу знаете?
– Нет, я у вас впервые.
– Пойдете налево, до лифта, подниметесь на третий этаж, потом направо по коридору, комната 301.
– Спасибо.
Лифт у сестер был примечательный, раньше Цаплин таких не видел. Обычно подъемные механизмы прячут от глаз пассажиров, оставляя только кабины, но тут было все наоборот. Металлические тросы и колеса маховиков выставили напоказ, от чего эта часть помещения приобретала сходство с заводским цехом. Но это была только часть замысла архитектора. Электромоторы, приводившие кабины в движение, были спрятаны внутри трех металлических скульптур, изображавших атлантов. При движении кабины, атланты начинали быстро перебирать руками по тросам, и казалось, что это они поднимают и опускают людей. А поскольку лифты ездили беспрестанно вверх-вниз, то и металлические атлеты трудились без устали. Время от времени они отдувались и утирали несуществующий пот со лба механическими жестами.
“Это сестры специально так устроили, чтобы нас унизить, – подумал Цаплин. – Мужчины трудятся, а они ездят”. Его задело также и то, что на лоб одного из атлетов кто-то налепил этикетку от жевательной резинки “Лесбиянская клубничная”.
Подошла кабина, человекоподобные механизмы засуетились и доставили его на третий этаж. По длинному коридору беспрестанно сновали сестры в просторных одеждах и с платками на головах. Ни одна из них не посмотрела ему в лицо, взгляды у всех были скромно потуплены. “Вот это правильное поведение, – одобрил Цаплин. – Глаз же радуется и душа отдыхает. Сливаются с обоями и не привлекают к себе никакого внимания. И, главное, молчат”.
В департаменте дополнительной информации его провели сразу к начальнице, довольно молодой женщине, которой, по виду, не исполнилось еще и тридцати. Она, практически, ничем не отличалась от тех, что он встретил в коридоре, только ее платок на голове был расшит серебряными нитками, а не чугунными и алюминиевыми, как у женщин в коридоре. На ее столе стояла табличка: “Реола Ольговна Тамаркина”. Цаплин попытался мысленно произнести все три слова, и у него получилось не сразу. Тамаркина бросила на него короткий взгляд и сразу же опустила глаза в стол.
– Так что вы, брат, хотели бы узнать? – спросила она.
– Много чего, эээ, сестра, – ответил Цаплин. – Я ведь, практически ничего о вас не знаю.
– Как и мы о вас, – скромно заметила она. – Мы просто соседи на этой планете.
– Добрые соседи, – уточнил он.
– Конечно, – согласилась она, – самые лучшие, какие только могут быть.
– И ведь это здорово, сестра, – заметил Цаплин. – Вот сидим мы здесь с вами – и между нами нет напрягов, полная раскованность. Я не стараюсь произвести впечатление на вас, вы – на меня. А вот раньше, когда мы еще не были братьями и сестрами, говорят, между мужчинами и женщинами на работе, в транспорте, везде, в общем, тут же возникала сексуальная напряженность. Каждый хотел показаться другому лучше, чем он есть на самом деле, хотя это не было нужно.
– Наверное, это было ужасно, – предположила Тамаркина.
Цаплин согласился.
– Это сейчас мы понимаем такие простые вещи, – сказал он. – А тогда это считалось некоей приправой, помогающей ощутить вкус жизни. Рассуждали примерно так: “Ага, я еще им нравлюсь! Значит, все в порядке”.
Тамаркина наконец подняла на него глаза. Они были неопределенного цвета и ничего не выражали. Цаплин подумал, что по прежним меркам ее назвали бы красивой, но сейчас для братьев все сестры были одинаковыми.
– А откуда вы об этом знаете? – спросила она.
– Читал труды психологов. Профессия, знаете ли, обязывает.
– Психологов-геев или психологов-гетеросексуалов?
– Обижаете, сестра! Конечно, геев. Теперь это нетрудно – на каждой книге стоит штамп “Гей”, если автор наш. Или ничего не стоит, если это не так. Психология ведь разная у нас и у них.
– Да, это так, – согласилась она. – А вам какое время больше нравится?
– Что за вопрос? – удивился Цаплин. – Конечно, наше. А вам?
– Аналогично.
– Вы замужем? – спросил вдруг Цаплин.
– А почему это вас интересует?
– Так, пришлось к слову.
– Да, у меня прекрасная жена, – ответила Тамаркина. – А как у вас обстоит дело с социальным партнерством?
– Я вдов, – сказал Цаплин, – моего социального партнера не стало три года назад.
– И с тех пор вы…
– Я один. Пока не готов к следующему браку.
– Сочувствую.
– Ничего.
– Вы говорили о редком общении с сестрами, – напомнила Тамаркина. – Вас это огорчает?
– Нисколько, – ответил Цаплин. – Я думаю, его можно было бы еще и сократить.
– Но почему? – удивилась она.
– А о чем говорить? Точек соприкосновения нет – у вас свои интересы, у нас – свои. И они не пересекаются. Это в старое время все держалось на сексе, и любой мужчина мог найти общий язык с любой женщиной, равно как и наоборот.
– А на работе?
– Ну, вот разве что на работе. Но в прокуратуру женщин принимают редко, в полицию – тоже. А у вас работают мужчины?
– В женском комитете? Нет, конечно, – ответила Тамаркина.
– А служба эксплуатации здания?
– Этим ведает частная компания, они приходят по ночам и все тут приводят в порядок, чинят трубы, окна, электричество. Так что мы их, практически не видим.
– Мы стали разными видами, не зависящими друг от друга, констатировал Цаплин.
– Абсолютно, – согласилась Тамаркина. – Если бы вас не было, жизнь не остановилась бы.
– И вас, – добавил Цаплин.
– Точно.
– Однако есть некоторые дамочки, – вспомнил Цаплин о цели своего визита, – их немного, но они существуют, которые продолжают жить по-старому – встречаются с мужчинами и все такое.
– Какой ужас! – воскликнула Тамаркина, и Цаплину показалось, что она сделала это с преувеличенной эмоциональностью. – Это же преступление? Неужели тюрьмы не боятся?
– Выходит, нет. Или надеются вывернуться.
– И что вы хотели узнать от меня? – поинтересовалась Тамаркина.
– Вот именно о них, о их психотипе. Представьте себе, живут вместе две молодые женщины, снимают квартиру. Соседи не знают о них ничего. Скорее всего, притворяются лесбийской семьей, официальной или нет, неважно. Детей у них нет. И тайно принимают у себя мужчину. Уж не знаю, групповой у них секс или индивидуальный по очереди, это в данном случае не важно. Меня интересует другое – кем они могут быть?
– В каком смысле? – не поняла Тамаркина.
– Ну, что это за социальная группа, как они зарабатывают на жизнь, соответственно, их образ мыслей, интересы и тому подобное.
Тамаркина задумалась.
– Я могу, конечно, представить, что это за женщины, – ответила она, – но вы же понимаете, что это будет чисто умозрительная картина, и никакой практической ценности она не имеет.
– Меня устроит и это.
– Ладно. А что у них за район?
– Понятия не имею. Но, судя по некоторым данным, не самый плохой, поскольку мужчина, который их навещал, имеет довольно высокую должность, и в плохой район он просто не поехал бы. Равно как и в отдаленный.
– Я поняла, значит, район престижный или близкий к этому. Раз они снимают квартиру в таком месте, значит, зарабатывают неплохо. Хотя, если бы зарабатывали совсем уж хорошо, им не нужно было бы объединяться для съема жилья. Вы знаете, какой теперь уровень цен на аренду?
Цаплин пожал плечами.
– Понятия не имею, у меня свое жилье.
– Цены кусаются, можете мне поверить, – сказала Тамаркина. – Теперь о том, кем они могут быть. Первое, что приходит на ум – проститутки. Но проституток в прежнем понимании слова больше не существует. Остались только те, которые работают со своим полом. Если бы эти были такими же, мужчина к ним не ходил бы. Значит, они не принадлежат к этой профессии и, вообще, другие – гетеросексуалки. Непонятно, только, скрытые или открытые. Если открытые, шансов найти хорошую работу у них немного – гетеросексуалов у нас на такую не берут. А были бы они низкооплачиваемые, снимали бы квартиру не вдвоем, а вчетвером и не в хорошем районе, а на какой-нибудь захудалой окраине или, вообще, за МКАД – на что хватит денег. Из этого делаем вывод, что они имеют неплохую работу и искусно маскируются под лесбиянок, но на самом деле таковыми не являются.
“А у нее неплохие аналитические способности”, – подумал Цаплин.
– А как вычислить ложную лесбиянку? – спросил он. – Есть ли какие-нибудь признаки?
– Признаков, как таковых, нет – она же маскируется. Женщины очень хитры и коварны, когда им это надо. Но здесь можно зайти с другого конца. Где такая особа может найти себе мужчину? На улице опасно – много свидетелей и снимают камеры. В ресторане то же самое. В мужские клубы женщины не ходят. Поиск партнера по Интернету исключается – все подозрительное тут же фиксируется. Что остается?
– Что? – повторил Цаплин.
– Да все та же работа. Каждая женщина мгновенно чувствует интерес мужчины к себе, даже если он самый мимолетный. А далее она просто ждет, чтобы понять – разовый был знак внимания или нет. Если нет, начинает действовать и интрижка развивается.
– Ну, сестра, – восхитился Цаплин, – вам бы сыщиком работать с вашей догадливостью!
– А я работала, – сказала Тамаркина. – Окончила женскую полицейскую школу и проработала несколько лет дознавателем в женском ОВД Таганского района.
– Что же ушли? – поинтересовался он.
– А надоело. Да и работа тяжелая. А здесь тихо, спокойно и платят больше.
Цаплин встал. В голове роились множество догадок, которые нужно было проверить. Он обратил внимание на то, что из окна кабинета Тамаркиной открывается прекрасный вид на четырехгранную усеченную пирамиду прокуратуры. Окно его собственного кабинета выходило на парк, в котором никогда ничего интересного не происходило, и он позавидовал Тамаркиной.
– Спасибо, наша беседа была для меня полезной, – сказал Цаплин.
– Рада, если смогла помочь, – сказала Тамаркина и слегка улыбнулась.
Цаплин покидал здание Женсовета в прекрасном настроении. В лифте он мурлыкал привязавшуюся к нему жутко слащавую попсовую мелодию из репертуара Ореникса Изумрудо о преданной любви двух сильных и мужественных мужчин – летчика и капитана ледокола, которые никак не могут встретиться.
Выйдя из кабины, он со словами “Вот так-то, брат” похлопал по плечу прилифтового атланта и тут же получил довольно чувствительный удар тока.
– Ой! – сказал Цаплин и проделал то же самое с другим металлическим тружеником.
Тот ответил ему тем же.
– Да вы оборзели, ребята! – воскликнул он и пожаловался вахтерше. – У вас там статуи под напряжением! Починить бы надо.
– Не надо, – спокойно ответила она, – это специально так сделано.
– Зачем?
– От посетителей. Вы разве не видели табличку “Реквизит не трогать”? Вот то-то – никто не читает, а как током ударит, сразу спрашивают – почему? Ток – он лучший учитель, жаль, что его в школах не применяют – балбесов было бы поменьше.
– А что в них такого, в этих чучелах ваших, что их трогать нельзя? – с недоумением спросил Цаплин.
– Они чувствительные к статическому электричеству, ломаются от него, а вы его им передаете. Пришлось клин вышибать клином.
“И ведь предчувствовал же я в них какой-то подвох, – подумал Цаплин. – Вот и подтвердилось. Все, что связано с бабами, требует особой осторожности”.