34. Под домашним арестом
Едва Цапли переступил порог своей квартиры, как форменные электронные часы на руке завибрировали и на дисплее появилась короткая надпись: “Домашний арест начался”. Такие часы носили все госслужащие. Этот порядок ввели вскоре после революции – чтобы не раздражать народ дорогими швейцарскими хронометрами слуг народа. Чиновники скривились, но подчинились – деваться было некуда.
Потом часы нагрузили функцией слежения за их носителем, а теперь выяснилось, что они могут выполнять еще одну функцию – сторожа. “Так вот, значит, как выглядит домашний арест, – подумал Цаплин. – Выходит, любого, кто носит служебные часы, можно арестовать легко и быстро”.
Ему стало любопытно, как все это работает. Он подошел ко входной двери – на браслете начала мигать красная лампочка. Когда Цаплин взялся за ручку, браслет стал вибрировать “Предупреждает”, – усмехнулся Цаплинн.
Он приоткрыл входную дверь – браслет стал издавать короткие тревожные гудки. “Сейчас здесь будет полиция”, – сообразил он и вернулся в квартиру.
Обескураженный, Цаплин сел за кухонный стол. “Загнали, как какого-нибудь уголовника”, – с обидой подумал он. Ему захотелось выпить. В баре нашлась только водка “Градус родины” и пиво “Алексеевское голубое” с портретом президента. Он налил полстакана водки, осушил одним глотком и сделал себе бутерброд с икрой осетровых жаб. Этих странных существ со стерляжьими мордами вывели гейские ученые, любившие преображать природу. В отличие от почти вымерших осетров, осетровые жабы размножались хорошо и метали икру исправно. Знатоки говорили, что она почти не отличается от белужьей. Цаплин ту не ел, и ему было не с чем сравнивать. Под водку жабья икра пошла хорошо. Вторые сто грамм он закусил мороженной раковой улиткой. Она походила на речного рака, но имела на спине панцирь. Есть в ней можно было все, а не одни лишь клешни, как у рака. И она была мягкой, се содержала никакого хитина.
После улитки ему захотелось пива, и он откупорил себе банку “Алексеевского голубого”, презрев народную мудрость не понижать градус. Под пиво он съел еще несколько улиток, макая их в “горячее стекло” – новую приправу, содержавшую в себе сразу все специи – соль, перец, уксус, кетчуп, горчицу, аджику и все остальное. Кулинарным ученым удалось все это обесцветить и придать желеобразный вид, напоминавший стеклянную поверхность, за что новый продукт и получил свое название.
По мере того, как алкоголь растекался по жилам, настроение Цаплина улучшалось. Он отодвинул еду, вытер губы салфеткой и закурил “Новый Беломор”. От старого тот отличался тем, что был с ментолом, имел двойной фильтр и изготавливался из черной бумаги.
“А все, действительно, не так уж плохо, Гека прав”, – подумал он, пуская в потолок кольца из дыма. Цаплин только никак не мог решить, что делать дальше. Ждать ли, пока Гека распутает клубок или продолжать расследование самому? Но что он может сделать, сидя взаперти? Телефоны его теперь, наверняка, прослушиваются. Выйти из дома ему не позволят. От расследования его отстранили и служебное удостоверение, которое открывало ему все двери, отобрали. Настроение опять начало ухудшаться.
Он вдруг осознал, что стал полностью бессилен. Раньше он был представителем прокуратуры, чувствовал за спиной поддержку системы и смотрел на мир если и не свысока, то с осознанием своего солидного в нем положения. А теперь? Кто он такой? Всего лишь отстраненный домашний арестант Цаплин. Его прежние полномочия остались в служебном кабинете.
“Как же так, – подумал он, – почему они перестали доверять мне, но мгновенно реабилитировали Геку, который еще вчера входил в число подозреваемых? Как это произошло? И, что примечательно, доверие к нему восстановилось настолько, что дело передали именно ему, хотя могли выбрать любого другого следователя”.
Перепады прокурорского настроения оставались для него загадкой. Одновременно, метаморфоза, которая произошла с приятелем, внушала ему надежду, что то же самое может случиться с ним. А почему нет? Вот найдет Гека истинного Отступника, и все встанет на свои места.
Теперь Цаплин уже жалел, что так долго скрытничал и не поделился с приятелем информацией о его вхождении в число подозреваемых. А вдруг тот затаил обиду? Хотя нет, не должен – он же профессионал и понимает правила: дружба – дружбой, а служба – службой. Но все равно ему, наверняка, неприятно, что Цаплин копался в его подноготной. Хотя, что он мог сделать? Это не от него зависело. “Также и сам Гека сейчас примется
раскапывать мою личную жизнь, – успокоил себя Цаплин, – вынюхивать, выспрашивать, составлять схемы перемещения за последние дни. Что ж, это его работа”.
За диваном послышалось шевеление, и оттуда вылез, потягиваясь и выгибая спину, козлокот. Гейские ученые были неутомимы в своих экспериментах, и скрестили, непонятно для каких целей, кота с козлом. Результатом стало небольшое домашнее животное с тупым взглядом, рожками на лбу и длинным пушистым хвостом. Козлокот мурлыкал, когда был сыт и доволен, и блеял, когда бывал раздражен или злился. А в минуты крайнего расстройства мог даже поддеть рогами ногу хозяина или любого другого человека, оказавшегося поблизости.
Цапли едва отучил его от этой привычки, из-за которой у него пропали две пары форменных брюк. Сейчас его козлокот был ласков и дружелюбен. Цокая мягкими копытами, животное потерлось об его ногу, и Цаплин бросил на пол раковую улитку. Козлокот замурлыкал и заблеял одновременно, и набросился на еду. В мгновение ока улитка исчезла. Цаплин бросил еще.
Наевшись, козлокот запрыгнул ему на колени и стал тыкаться в руки, чтобы Цаплин его погладил.
– Вот посадят меня, – произнес Цаплин, почесывая его за ушами и рогами, – и кто станет о тебе заботиться – кормить и к козокошкам водить по весне? Отправишься на улицу лазить по мусорным ящикам, как твои бездомные собратья.
Зазвонил домашний телефон и Цаплин сбросил питомца на пол.
– Следователь? – послышался в трубке далекий и искаженный синтезатором женский голос. – Ну что, поймали тебя болезного?
– Кто это? – спросил он.
Женщина не ответила, словно вопрос был обращен не к ней.
– А не фиг тебе было по бабам лазить, следователь, – продолжала она. – Вот и пропадай теперь, если ты такой глупый.
– Я не лазил, – произнес Цаплин.
– Ой, да не свисти! – отозвалась она развязным базарным тоном. – Вся прокуратура видела. Тоже мне, святоша выискался.
Цаплин молчал – не мог же он объяснять же неизвестно кому, что его подставили.
– Но я тебе больше скажу, – продолжала она, – о тебе уже пронюхали газеты и сегодня вечером начнется.
– Что начнется? – спросил он.
– Слава твоя – вот что! – она хохотнула. – Раньше о тебе кто знал? Только сослуживцы и родственники. А теперь узнает вся страна.
Цаплин почувствовал, как земля уходит у него из-под ног.
– Какая еще страна?
– Ну, ты и тормоз! – удивилась женщина. – Как только таких в прокуратуре держат? Наша, какая же еще. Первым о тебе напишет “Комсомольский московец”, а там и другие подхватят. Хорошо так пропечатают, на всю страницу, с фотографиями.
– Порнография в газетах запрещена, – слабо возразил Цаплин.
– А они до пояса только, – хохотнула женщина и зашлась хриплым кашлем.
– Что ты куришь? – спросил Цаплин.