Сцена семнадцатая
Удостоверение сотрудника Управления открыло Степанову дорогу в реанимацию. Выяснилось, что Томская в больницу не поступала. Значит, она была зарегист- рирована под другой фамилией, но под какой, пока не было известно. Книгин тоже не знал. Он казался нервным и взволнованным, то и дело наклонялся к уху Степанова и шепотом спрашивал, верны ли слухи о скорой отставке Сафьянова.
В реанимационном отделении Василий Никитич заметил, что возле одной из палат дежурит человек в штатском, но явно подозрительный. Следователь пригляделся и узнал одного из охранников Сафьянова. Степанов подошел к двери в палату и попросил разрешения войти. Охранник в штатском отказал. Степанов попытался обратиться к нему по-дружески:
— Да пропусти…
— Не положено. — Лицо охранника сделалось грубым и непроницаемым.
Степанов помахал заветной книжечкой прямо перед носом противника. Ох- ранник по-прежнему преграждал ему путь. В конце концов следователь схватился за ручку двери и дернул. Дверь приоткрылась. Степанов разглядел лежащих больных. Это были две пожилые женщины, головы их были забинтованы. Рука той, что лежала справа, хорошо была видна Степанову. На пальце поблескивало обручальное кольцо. Из капельниц струилась бесцветная жидкость. Степанов резко оттолкнул охранника и прорвался в палату. Над кроватями укреплены были таблички с именами и фамилиями больных. Одну из женщин звали Людмилой Сергеевной Петровой, другую — Мари- ной Игоревной Лазаревой. Обе женщины явно были без сознания. Но вот одна из них как будто попыталась шевельнуться. Обостренным чутьем больного человека она ощутила знакомый запах, исходивший от одежды вбежавшего в палату Степанова. Запахло собакой, родным маленьким Чумариком! Но Степанов, конечно, не мог обратить внимание на едва приметное шевеление на кровати. Как раз в этот момент охранник схватил его за рукав, сердито повторяя: «Запрещено! Запрещено!», и вывел следователя в коридор. Там они принялись названивать по мобильникам своему начальству. Собрались врачи и медсестры. Степанову принесли белый халат.
Даниил Евгеньевич по-прежнему не отвечал. Степанов отошел к окну, чтобы улучшить связь. Охранник, поняв, что по мобильнику дозвониться не удастся, по- бежал к телефону на посту дежурной медсестры. Степанов нервничал. В коридоре показались Николай, Юра и Книгин в белых халатах, наброшенных на плечи. Книгин раздасадованно доказывал молодым медикам, что все они влипли в скверную историю. Степанов наконец дозвонился до кабинета Даниила Евгеньевича и передал трубку подошедшему охраннику. Но для того Даниил Евгеньевич отнюдь не являлся авторитетом. Охранник ждал команды Сафьянова. Однако премьер не отвечал. Тогда Даниил Евгеньевич пообещал лично связаться с Сафьяновым.
Около четверти часа все нервно расхаживали по коридору. Наконец зазвонил мобильник Степанова. По-прежнему мягкий, но с нотками нетерпения голос Сафьянова настоятельно порекомендовал следователю покинуть больницу. Степанов отвечал напряженно: «Да… да…», затем перезвонил Даниилу Евгеньевичу, который даже удивился, зачем подчиненный ему звонит:
— Вы должны подчиняться приказу!
Значит, спокойные слова Сафьянова
являлись не чем иным, как приказом.
Книгин явно был раздосадован. Он был уверен, что в сложившейся ситуации его сочтут тем самым «стрелочником», который всегда оказывается виноват.
Степанову, Книгину и ребятам, Коле и Юре, пришлось уйти ни с чем. Василию Никитичу было неловко. Что подумает о нем сын?
Дома молчали, уткнувшись в тарелки. Только Маша робко заметила, что суп, наверно, не такой вкусный, потому что слишком долго кипел. Да и салат, по- томившийся немалое время в холодильнике, оказался совсем не таким, как обычно. Однако все это уже не имело значения.
На другой день Степанова срочно вызвали к Даниилу Евгеньевичу. Тот объявил, что в больнице вчера ночью скончалась Томская.
— Обширное кровоизлияние! Тело в морге, в холодильнике.
— Но которая из них? — осмелился спросить Степанов.
— То есть как это — которая?
— Ну! — Следователь замялся. — В палате было две женщины. Я даже запомнил имена: Людмила и Марина. Которая же из них оказалась Томской?
— Это не имеет значения! — с нажимом произнес Даниил Евгеньевич.
Кажется, теперь слишком многое уже не имело значения.