Сцена тридцатая
Битнев и Степанов направлялись в кабинет Даниила Евгеньевича. Теперь он должен был предстать перед ними не в роли приятеля-коллеги, но в роли грозного начальника.
— Грядет гроза, — Битнев подтолкнул Степанова локтем.
Даниил Евгеньевич выпрыгнул из-за стола на красную ковровую дорожку, ко- торая порою становилась для подчиненных страшной «дорогой смерти».
— Рапорт, Степанов! Где рапорт?
— Да я… — Василий Никитич не мог понять, что же ему грозит: то ли уволить хотят, то ли дело не позволят дальше вести, то ли он должен предъявить начальнику рапорт, то ли сам начальник чего-то ему не предоставит.
— Где плеер? — сурово спросил Даниил Евгеньевич.
— Вот, — Степанов покорно протянул плеер.
— Ты что же, с диктофоном ко мне в кабинет ходишь? Записывать меня собрался?
— Нет, я как раз и собирался отнести вам диктофон, — соврал Степанов.
— Включайте, — приказал Даниил Евгеньевич.
Степанов включил, и тотчас раздался голос Молочковой. Степанов перемотал на голос охранника.
— Почему стерта часть важной информации? — рассердился Даниил Ев- геньевич.
— По неосторожности, — бойко отрапортовал Степанов.
— Надо было записать на диктофон мобильника.
— Я записал.
—Что?
— Показания певицы Ирины Грушевой, то есть ее заявление.
Теперь они внимательно слушали Грушеву. Она утверждала, что Тимошенков, как только Антон Томский, напуганный собственным выстрелом, выскочил из уборной матери, ворвался туда, в свою очередь, и нанес Томской множественные телесные повреждения, фактически несовместимые с жизнью.
— Но ведь согласно медицинскому заключению Томская скончалась от инсульта, — вмешался Даниил Евгеньевич.
— Но ведь от травматического инсульта, — уточнил Степанов.
— Не морочьте мне голову! Там было черным по белому написано: «от инсульта», а не «от травматического инсульта». Эта Грушева просто-напросто поссорилась с Тимошенковым и теперь катит на него бочку. Ох уж этот Большой театр, террариум единомышленников!
— А как же Молочкова, подруга Грушевой? Недавно она утверждала, что на Томскую напал ее бывший муж, а теперь солидарна с Грушевой.
— Ну, и что же теперь делать? Эксгумировать труп?
У Степанова засосало под ложечкой. Как быть? Признаться во всем? Рассказать Даниилу Евгеньевичу о том, что вместо Томской похоронили другую женщину? Но ведь во всем этом замешан родной сын Степанова.
— А что это у вас за синяк на лбу? — полюбопытствовал начальник.
— На меня напали, пытались угнать машину.
— Профессиональные угонщики?
— У профессиональных угонщиков не бывает таких дубинок.
— Каких именно?
— Сейчас покажу, я за дверью оставил.
Но прежде чем Степанов повернулся к двери, Битнев принес дубинку, брошенную громилами на месте преступления.
— Да, специальное оружие, — сказал Даниил Евгеньевич, рассматривая дубинку, — со стержнем. Но ты знаешь, это ничего не доказывает. В наши дни преступники вооружены гораздо лучше, чем милиция.
— А по-моему, очень даже доказывает. Кому-то необходимо, чтобы дело велось в определенном направлении.
— Нет, это безнадежно, — заявил Даниил Евгеньевич. — Нет никаких основа- ний для эксгумации. И никакой врач не изменит диагноз, не поставит вместо простого инсульта этот ваш «травматический».
— Но такого врача ведь можно найти. И еще… Тут Грушева предложила инте- ресную идею.
— Какую?
— А вот какую: я надеваю костюм статиста и присутствую на сцене во время спектакля. Таким образом, безопасность артистов будет обеспечена и появление дополнительных Снегурочек я уже не пропущу.
Даниилу Евгеньевичу идея понравилась.
— Представляю тебя в пейзанском костюме да еще и с посохом в руке. — На- чальник рассмеялся. — И петь будешь?
— Придется.
Даниил Евгеньевич и Битнев расхохотались.
— Кстати, Андрей Алексеевич, — начальник посерьезнел. — Вы будете нахо- диться на сцене вместе с коллегой Степановым!