Сцена тридцать третья
Степанов и Битнев подъезжали к загородному дому Тимошенкова. Вчерашний день выдался хлопотливым, но и сегодняшний не обещал спокойствия.
Тимошенкова они застали на кухне. Он смотрел «Тоску» на видео.
Исполнитель роли Мизгиря щелкнул пультом. Изображение исчезло, голоса певцов умолкли. Тимошенков светски улыбнулся гостям:
— Что предпочитаете? Чай или кофе? Василий Никитич и Андрей Алексеевич предпочли чай. Отпив глоток, Степанов обратился к хозяину:
— Ну, Сергей Сергеевич, рассказать вам, как было дело, или сами расскажете?
Андрей Алексеевич с любопытством поглядывал на Тимошенкова. У того за- дрожали руки.
— Я ничего не знаю, — произнес Тимошенков дрогнувшим голосом. — В чем вы меня обвиняете?
— Да мы, собственно, ни в чем вас не обвиняем, это не наше дело — обвинять. А мы просто хотим рассказать вам, как все было. Если что-то не так, вы нас поправите. Итак. Когда Антон выстрелил в мать, вы находились в соседней гримерной. Когда парень убежал, вы ворвались к Томской и стали избивать ее, колотили о комод, о стены. Галина Николаевна опешила. Она, конечно, не ожидала от вас подобного нападения. Немного опомнившись, она схватила стул и сумела швырнуть стул в окно. Она и сама кинулась к окну, чтобы позвать на помощь. Но вы настигли ее и снова принялись избивать. Потом появился Михаил Михайлович Сафьянов вместе со своими телохранителями. Его сопровождал директор Скромный. Вот кого вы совсем не ожида- ли. Вы ведь знали, что Сафьянов охладел к Томской, у него возникли другие теат- ральные привязанности. Но вы не учли, что Михаил Михайлович все еще навещает иногда Галину Николаевну по старой памяти. И вот вас застали на месте преступления. Премьеру Большой театр далеко не безразличен, ведь это важный федеральный объект. Сафьянов и Скромный подбежали к вам. Но вы полностью потеряли контроль над собой, впали в настоящее неистовство. Охранники Сафьянова с трудом оттащили вас от несчастной женщины. Ну, а дальше Томскую доставили в клинику театра.
— Я не избивал Томскую, — резко возразил Тимошенков. — Ее бил Антон. Меня можно обвинить только в том, что я не вмешался.
— Вы, я вижу, сильная личность. Но мы никак не можем согласиться с вашими утверждениями. Нет, Антон не бил мать. Да и выстрел его не мог причинить ей вреда. Все патроны в барабане были холостые. Их подменил Юпитер, приятель Антона. Он сделал это по просьбе Томской, которая намеревалась проучить сына. Когда он выстрелил, она нарочно притворилась раненой. Галина Николаевна полагала, что после такого потрясения сын начнет вести себя иначе, да и ей будет легче контролировать его поступки, используя его чувство вины. Но все, как мы знаем, вышло совсем не так, как она задумывала. Кстати, пистолет, из которого стрелял Антон, покупал Юпитер. Но перед этим Юпитер обратился к вам, и вы велели приобрести три одинаковых пистолета. Вы обложили беднягу Антона, как волка. Потому что Юпитер — ваш сын, ваш и Анастасии Макаровны Величаевой.
— Вы знаете? Откуда? Как? — вырвалось у Тимошенкова.
— Да, мы все проверили, и все теперь знаем. Вы поженились на Урале, в Шад- ринске. Потом перебрались в Москву. Вам помогал старший брат, преподаватель Гнесинки. С Анастасией Макаровной вы развелись, вот тогда-то она и стала разыгрывать вечно молодую красавицу. Кстати, у вашего сына, помимо клички Юпитер, имеется и совершенно обыкновенное имя и отчество: Максим Сергеевич. Мы запросили загс в городе Шадринске. Вы, Величаева и Юпитер в Москве составили дружное трио и твердо решили утвердиться в Большом на первых ролях. Вы скоро за- метили, что Томская стареет, спивается. И вы решили добить больную львицу. Вы изображали душевного друга, Величаева — лучшую подругу, Юпитер — юного любовника-гея, сироту.
На деревянной лестнице раздались легкие шаги. На кухню, где происходило странное чаепитие, вошла Величаева, одетая так, будто собралась на прием в Кремль. Однако выглядела она все же не очень хорошо. Анастасия Макаровна тяжело дышала, глаза ее были явно заплаканы. Она оглядела собравшихся за чайным столом.
— Что вы понимаете в нашей жизни, в жизни артистов? — Певица решительно перешла в наступление. — Честному человеку невозможно сделать карьеру в Большом.
— Анастасия Макаровна, в любой сфере путь наверх отнюдь не легок, но не обязательно совершать преступления, — возразил Степанов.
Величаева вынула из кармана изящного жакета кружевной платочек и вытерла глаза.
— Нет, вы ничего не понимаете, — настаивала она. — Ведь я и Сережа, мы так любили друг друга! Но пришлось развестись, супружеской паре труднее пробиваться. А если речь идет об артистке, то ей лучше быть свободной от брачных уз. Ведь всегда может найтись влиятельный покровитель… Короче, вы понимаете…
Тимошенков подошел к Величаевой и решительно обнял ее:
— Нам пришлось скрывать нашу любовь.
— А ваш сын, он ведь снимал видеокамерой сцены в спектаклях, где была занята мать?
— Да.
— Но мы знаем, что вы и его пристроили.
— Макс — одаренный мальчик, его место — на сцене Большого, и отнюдь не в кордебалете.
— Но для того чтобы он это место занял, вам, Анастасия Макаровна, надо было стать примой.
Тимошенков и Величаева молчали.
— Да, надо быть очень сильными личностями, чтобы вести такую жизнь, скрывать свою любовь, скрывать то, что вы — настоящие муж и жена. А как ловко вы, господин Тимошенков, пытались замести следы, когда написали заявление о предполагаемом убийстве Галины Томской неизвестными. Вы знали, что Сафьянов — трус, что он боится, как бы не была запятнана репутация Большого, и потому не выдаст вас. Но все же Сафьянов приказал вам забрать заявление.
Наверху снова послышался шорох.
— Кто там у вас еще? — спросил Битнев. — Юпитер? Спускайтесь, Максим Сергеевич, не стесняйтесь.
Бледный Юпитер вскоре появился на кухне и присоединился к родителям. Все трое стояли понурившись. Степанов продолжал свою речь:
— Но вам, господин Тимошенков, мешал и Скромный. Да, он недолюбливал Томскую, но и вас, и Величаеву не очень-то жаловал. Скромный был не только свидетелем вашего преступления. Вы знали, что после исчезновения Томской он будет продвигать Грушеву. И тут вы обратились к уже известному нам охраннику и его супруге-билетерше. Эти законопослушные граждане открыли в Большом настоящее агентство по устранению кому-либо неугодных лиц в театре. Разумеется, они действовали отнюдь не бескорыстно, а получая за свои деяния деньги и дорогие подарки. На лесах остался отпечаток подошвы обуви охранника. Он иногда надевал театральную обувь. Но я продолжаю. Вам мешал и сам премьер, ведь он явно благоволил к Молочковой и Грушевой, а вовсе не к вам, Анастасия Макаровна, хотя вы и были готовы сделаться его любовницей.
— Нет! — воскликнула Величаева.
— Простите, если сказал лишнее. Но все же. Супружеская пара, Тимошенков и Величаева, покусилась на самого премьера. Это преступление вы тщательно планировали. Прежде всего вы бросили тень подозрения на Виталия Давыдовича Томского, на того самого Виталика, бывшего супруга Томской. Я не знал, что вы там наобещали Молочковой, но она нарочно солгала мне, когда сказала, что Галину Николаевну избивал в ту роковую ночь ее бывший муж, а не вы. Бросить тень подозрения на Томского было не так уж трудно. Он частенько захаживал в театр в неурочные часы. Все знали, что он по-прежнему ревнует Галину Николаевну. Ему даже приходила в голову мысль об убийстве самого Сафьянова. Но Твердо решили убить премьера именно вы. Охранник или билетерша подмешали яд в пирожные. Жертвой этой авантюры стал ни в чем не повинный молодой человек, студент…
Тимошенков вдруг отвернулся и вынул из ящика стола какую-то бумагу.
— Вот. Это ксерокопия признания Антона в убийстве матери. Эту бумагу он написал, когда приехал ко мне на другой день после того, как стрелял в Галину. Я спал, когда он собрался уезжать. Он оставил свое признание на столе. Потом вернулся, хотел забрать бумагу, но я уже успел ее скопировать, а когда вошел Антон, я притворился спящим.
— У вас дома ксерокс?
— Да, у меня отличный компьютер и все прочее.
Битнев аккуратно спрятал признание Антона в папку.
— Итак, — продолжал Степанов, — ваши преступные действия были достаточно успешны. Но наконец пришло время убрать и охранника. Я не сомневаюсь, что, именно подчиняясь вам, он в диктофонной записи оговорил Овчинникова. Билетерша, жена охранника, знала далеко не все. В тот вечер Анастасия Макаровна не ушла из театра. Это она выключила свет. На этот счет мы располагаем показаниями билетерши.
— Ложь! — закричала Величаева.
— Вы, господин Тимошенков, устроили так, что телохранители премьера открыли огонь и охранник был убит. Виталия Давыдовича также отравили вы. Соседи Томского опознали вас по фотографиям. Они запомнили, как вы бегали за спиртным. Вы напоили Томского и отравили его.
— Папа, это правда? — потрясенный Юпитер переводил взгляд с отца на мать.
— Это бред, — решительно возразил Тимошенков.
— Вы, Анастасия Макаровна, стали должницей билетерши. Ваш сын узнал Галину Николаевну, когда она в сопровождении двух бомжей явилась в квартиру Антона. Юпитер испугался и решил сбежать, чтобы окончательно выйти из игры. А между тем Томская продолжала рассчитывать на него как на сообщника. Отпустив своих приятелей, Томская вернулась в квартиру и пообщалась с Юпитером. Он обещал ей свою помощь, но на самом деле больше не собирался помогать ей. Когда Томская стояла на сцене, переодевшись Снегурочкой, она пристально всматривалась в зрительный зал, ища Юпитера. Но его там не было, зато она приметила билетершу, на которую тоже возлагала определенные надежды.
Юпитер кусал губы.
— Ваши карты спутало появление привидений. Я не совсем понимаю, впрочем, почему билетерша переоделась в костюм Снегурочки. Неужели вы ей посоветовали?
— Конечно, нет. Она сказала, что сама найдет способ.
— Хорошо, что вы наконец стали давать признательные показания. Я думаю, что Молочкова и Грушева тоже решили в шутку попугать Сафьянова. Но все эти мистификации слишком далеко зашли. А выжившая Томская уже пылала местью. И прежде всего она хотела разделаться с вами, Анастасия Макаровна,
ведь Галина Николаевна считала, что вы отняли у нее роль. Нервы ваши сдали, вы заперлись дома. И тогда вас заменила Грушева. И наконец, во время вечеринки после спектакля появились целых четыре Снегурочки одновременно. Опьяневшая Грушева; Молочкова, желавшая разыграть подругу; Томская, которая играла вас, и вы — с ножом.
Лицо Величаевой вспыхнуло:
— Я устала бояться. Я решила прийти в театр, одеться в костюм Снегурочки и прирезать того, кто на меня охотится, кто бы это ни был.
— Но вы увидели у Томской пистолет. И тогда вы кинулись бежать и в ужасе прыгнули в окно вслед за Грушевой, тоже потерявшей рассудок от страха. А потом Грушева, в свою очередь, наняла ту же билетершу, чтобы она прикончила вас. Неутешная вдова-билетерша все равно собиралась увольняться из Большого. Но вместо вас в виде Снегурочки явился я. Билетершу и сообщника Томской удалось задержать. Оба были вооружены пистолетами.
— В вашей стройной конструкции имеется одно лишнее звено, — сказал Ти- мошенков. — Поэтому вся конструкция и представляется мне шаткой. Это звено —
смерть Антона. По-вашему, и его я заказал?
— Возможно, что и нет. Но вы хотели его смерти. Билетерша оказала вам боль- шую услугу, проявив инициативу. Антон опознал ее в костюме Снегурочки, у нее был его телефон. И похожий телефон был у Молочковой. А вот пистолеты были распределены следующим образом: один — у охранника нашелся, второй — у Антона, потом этот пистолет попал к Томской, и третий — у билетерши. Ваша, молодой человек, работа, — обратился Степанов к молчащему Юпитеру.
— Есть кое-что, чего вы не знаете, — хмуро заговорил Юпитер. — Томская подговорила врачей в поликлинике, чтобы они лишили мою мать певческого голоса. Так что Галина Николаевна — тоже не ангел и получила по заслугам.
Степанов оглядел дружное семейство:
— Анастасия Макаровна, Сергей Александрович, Максим Сергеевич, мы вас сейчас оставим, а вы подумайте над тем, как изложить свои показания.
Тимошенков вздохнул с явным облегчением, но на всякий случай спросил:
— А если мы сбежим?
— Вы не сбежите. Только попробуйте скрыться, и сразу ваши партии будет
петь Байков, а вас, Анастасия Макаровна, заменит Грушева. Она, кстати, тоже бежать не решится, потому что ей в затылок дышит некая Амалия. А у Амалии поддержка весьма мощная. Так что никуда вы все не сбежите. Ведь театр для вас — это все!
Когда Степанов и Битнев уже шагали к своей машине, Андрей Алексеевич заме- тил пруд недалеко от дома Тимошенкова.
— Наверно, здесь и караси водятся, — задумчиво произнес следователь.
В тот же день Степанов докладывал Даниилу Евгеньевичу о своих успехах.
— Итак, возможны три версии. Первая та, в которой главным действующим лицом будет Тимошенков. Вторая — в центре которой оказывается билетерша.
— Ну, эта дама так или иначе попадет в психбольницу, — хмыкнул Даниил Ев- геньевич.
— И, наконец, возможна и третья версия, вот какая: Антон убивает мать из-за денег. Скромный погибает из-за халатности строителей-ремонтников. Виталий Давыдович Томский покушался на жизнь Сафьянова, но случайной жертвой стал студент. Потом Томский, то есть Виталий Давыдович, покончил с собой посредством отравления.
— Допустим. А как же охранник?
— Причина смерти — неосторожное обращение с оружием.
— А может быть, с охранником покончил Антон Томский? — осторожно пред- положил Даниил Евгеньевич.
— Пожалуй, нет. А вот версия смерти самого Антона: он застрелился. Оружие, из которого он застрелился, было похищено неизвестными. И, значит, на какой версии остановимся?
Даниил Евгеньевич вынул из ящика стола ксерокопию признания Антона, того самого, которое он написал в доме Тимошенкова.
— Главное: Антон Томский убил мать. А ты, Степанов, пойдешь на повышение. И кстати, тебя искала певица Грушева. Думаю, она хочет пригласить тебя на очередной спектакль в Большом. Ты, я вижу, настоящим театралом становишься. И вот еще, личная просьба к тебе. Михаил Михайлович просит тебя проводить Галину Николаевну Томскую в аэропорт.
— Куда же она летит?
— Кажется, на Кипр или на Мальту, не знаю точно. В аэропорту будет ясно. Сафьянов устроил. И не забывай о режиме полной секретности. Томская официально мертва. Летит она как Марина Лазарева.
— Будет сделано, — ответил Степанов.
— Да, это еще не все. Ты песика то ей верни.
— Верну, — пообещал следователь.
Дома пришлось нести Маше разную
чушь о том, в частности, что собачку захотела взять тетка покойной Томской. Маша горестно вздыхала, расставаясь с Чумариком.
В аэропорту песик сразу узнал хозяйку и завилял хвостиком. Томская теперь выглядела вполне прилично. На ней было новое платье, модный плащ, шикарные туфли. Но узнать ее могла только собачка, потому что лицо певицы оставалось неуз- наваемым, сплошь покрытое шрамами и рубцами. К удивлению Степанова, прово- жать Лазареву, то есть Галину Томскую, явилось семейство Тимошенковых — Вели- чаемых в полном составе. «И это называется режим секретности!» — подумал иро- нически Степанов. Все трое поздоровались со следователем весьма сдержанно, а Тимошенков, улучив момент, даже шепнул ему на ухо:
— Я на вас в суд подам за клевету.
— Не советую, — так же шепотом отвечал Степанов.
Василию Никитичу почему-то казалось, что он видит Томскую в последний раз. Галина Николаевна так ничего и не узнала о родственной близости Тимошенкова, Величаевой и Юпитера. Она оставила Юпитеру ключи от своей квартиры:
— Присматривай, Макс, пока меня не будет. Ты у меня теперь как память об Антоне. — Томская всхлипнула и вручила Юпитеру пачку денег. Он взял. Между прочим, оказалось, что и новая квартира уже оплачена. Конечно, тут не обошлось без Сафьянова. Юпитер из квартиры на Можайском шоссе не выписался и даже формально получил ее в собственность как наследник Антона и Галины Томских.
Галина Николаевна дружески простилась со всеми провожающими и крепко пожала руку Степанову. Тут же выяснилось, что она летит не на Кипр и не на Мальту, а в Германию, в элитную клинику пластической хирургии, в Кельн. О клинике она сама тихо призналась Степанову.
Дома следователя встретила погрустневшая Маша. Ей было жаль пекинеса, к которому она успела сильно привязаться.
— Не расстраивайся, — утешал муж. — Хочешь, я для тебя попугая из театра украду? — Он скорчил гримасу.
Супруги дружно рассмеялись.
А вечером они уже сидели в зале Большого. Давали «Кармен». Главную партию пела Грушева, в испанских танцах блистала Молочкова. Степанову показалось, что расположившийся в директорской ложе Сафьянов дружески ему кивнул.
А потом грянула отставка Сафьянова, которой, впрочем, все уже ждали с нетерпением. Пресса тотчас набросилась на бывшего премьера. Газеты запестрели кличкой «Два процента». Утверждали, что именно столько Мих-Мих брал за продвижение проектов в правительстве. А теперь он еще решил открыть трастовую компанию для иностранных бизнесменов, что тоже не способствовало укреплению его авторитета. Однако кресло премьер-министра пустовало недолго, вскоре его занял Овчинников.
Мих-Мих, однако, продолжал по старой памяти бывать в Большом. Теперь он приезжал уже не на «Мерседесе», а на «Лексусе» с частными номерами. С мнением Сафьянова продолжали считаться в худсовете, он поддерживал артистов материально и, когда на спектакле не ожидалось новое начальство, располагался в правительственной ложе.
Тимошенков и Величаева продолжали свою театральную карьеру. Анастасия Макаровна оставалась все той же юной красавицей, хотя о ее настоящем возрасте сплетничали в театре решительно все. Молочкова и Грушева также делали карьеру. Но теперь бывший премьер мог видеть их лишь на сцене. Когда он звонил им, их мобильные номера оказывались или безнадежно заняты, или вне зоны действия сети.
У Сафьянова уже не было служебного транспорта, госдачу у него тоже отобрали. Идея с трастовой компанией для иностранных вложений провалилась. Президентская канцелярия больше не оплачивала дорогой мобильник. Раненое самолюбие Сафьянов лечил вечерами в известном ресторане «Кабаре». И вдруг перед ним возникла, как мимолетное виденье, вездесущая Ксюша Собчак.
— Как дела? — поинтересовалась она.
— Плохо, — честно отвечал Сафьянов.
— Почему бы вам не пойти на выборы? — предложила девушка. — Вдруг президентом станете?
Эта идея бывшему премьеру понравилась.
И снова Сафьянов замелькал повсюду, где возможно было мелькать. То он стоял со свечкой в храме Христа Спасителя, то давал очередное интервью, то устраивал пресс-конференцию в «Интерфаксе» и говорил, что «страна идет не по тому пути» и что «демократия в опасности». Далее Мих-Мих рассказывал о своей предвыборной программе. И под занавес, разумеется, о культуре. Он, в частности, пообещал качественно и в срок завершить ремонт Большого.
Степанов не знал, что в тот же вечер Сафьянову позвонили друг за другом и Смирнов, и Царедворский, и Грибаков, и — самое главное — Грушева с Молочковой. Экс-премьер отечески пожурил девушек и позволил, чтобы они и впредь звонили ему.
Уже на следующий день в уборной Молочковой положили новый паркет. И, даже танцуя, она не расставалась с мобильником. Когда раздавался звонок, фонограмму предусмотрительно выключали. Но это надоело новому администратору Смирнову, и он уволил оставшуюся без «крыши» балерину. Решил притащить своих из Мариинки. По другим данным, Молочкова ушла сама, потому что якобы беременна от Сафьянова.
Степанова повысили, дали подполковника и должность на ступень выше. Заменил Даниила Евгеньевича, который скакнул в министерство в инспекторский департамент. По-прежнему он иногда заезжал за сыном после занятий. Заезжал на новой «Тойоте». Однажды снова пришлось дожидаться Николая в анатомичке. В ваннах с формалином томились трупы без роду без племени. Степанов машинально принялся их разглядывать и вдруг сильно вздрогнул. На руке женского трупа он заметил обручальное кольцо, такое знакомое. Но не существовало больше никаких оснований признавать во вздувшемся, безобразном теле Галину Николаевну Томскую. И потому Степанов не попросил у начальства разрешения на антропологическую экспертизу. Василий Никитич уже знал, что это бесполезно.