Глава 17. В эпицентре скандала
29 декабря 1993 года
– Что же было дальше? – спросил Филатов.
– Дальше? История подошла к концу, не скажу, что логическому, – медленно произнес Иванов. – Разразился скандал и, как в калейдоскопе, прежний узор разрушился, а его место занял другой. Заметьте, что в нашей стране слово “скандал” чаще всего имеет бытовой смысл: поссорились две соседки, повздорил покупатель с продавщицей, ученик нагрубил учительнице. Скандал! На самом же деле, это так – один смех. На Западе скандалы иные. Там их раздувает пресса вокруг общественно значимых событий, и они часто имеют далеко идущие последствия. И у нашего скандала последствия были сокрушительными для множества людей. После него они так и не смогли вернуться в прежнее жизненное русло. Как ваш покорный слуга, например.
– Он ударил и по вам?
– По мне в первую очередь. Но давайте обо всем по порядку. Кэтрин Килер постоянно заводила новые любовные интрижки. Такой уж был у нее характер. В молодости я слышал от одной разгульной девки поговорку: “Жизнь надо прожить так, чтобы от влагалища остались одни клочья”. Это и про Кэтрин тоже. Ей было мало солидных мужчин из высшего общества, Зачем-то она связалась с чернокожими парнями, промышлявшими в Сохо. Сначала это был Алоис Джорданс по кличке Лаки, криминальный тип. Затем – Джонни Эджкомб с Карибских островов, музыкант и наркоман. Парни были горячими, и любовный треугольник просто не мог разрешиться миром.
Так оно и случилось. В один, далеко не прекрасный, вечер в заведении под названием “Клуб полуночников” произошла стычка между старым и новым любовниками Кэтрин. Музыкант оказался тоже вполне крут, он “пописал” фэйс Лаки ножом, пострадавшего забрали в больницу и наложили семнадцать швов.
Сразу же после драки, когда вот-вот должна была явиться полиция, Кэтрин поймала такси и скрылась с места происшествия. Но к Уарду она не поехала – позвонила и сказала, что ей нужно на некоторое время уехать из Лондона ради собственной безопасности. Обещала перезвонить, когда все утрясется.
– К тому времени вы еще поддерживали с ней отношения? – спросил Филатов.
Иванов отрицательно покачал головой.
– Близкие – нет, – ответил он с некоторым сожалением. – А деловые – да. Так вот, о Джонни Эджкомбе. Кэтрин встречалась с ним с 1961 по конец 1962 года, а потом он ей надоел. Но ее попытки порвать с ним ни к чему не привели. Тот успел страстно в нее влюбиться, не хотел уходить и преследовал ее повсюду. То же самое, кстати, делал и Лаки Джорданс.
– Прямо, роковая женщина, – заметил Филатов.
– О, да! Она умела сводить мужчин с ума. Так вот, сразу два страстных Отелло было даже для нее многовато. Позже на суде Эджкомб рассказывал, что Кэтрин боялась Лаки и очень из-за этого нервничала, грызя ногти на руках. Она даже купила пистолет и отдала Эджкомбу, чтобы тот ее защищал, но потом сбежала и от него.
В конце концов, она вернулась вновь на квартиру Уарда. Тот был центром притяжения для нее. Позже Кэтрин признавалась, что восемь или девять раз уходила от Уарда, желая избавиться от его влияния, но всегда возвращалась. Может, конечно, все дело было не в личности доктора, хотя и этого отрицать нельзя, а в том, что он обеспечивал для девушки богатых клиентов.
Вот тут-то ревнивый Эджкомб ее и вычислил. 14 декабря 1962 года он позвонил на домашний номер Уарда. Доктор был на работе, и трубку взяла Кэтрин. С ней коротала время ее подруга Мэнди Райс-Дэвис, той же профессии, что и она.
Кэтрин решила избавиться от назойливого ухажера окончательно. “Больше мне не звони!” – потребовала она и бросила трубку. Но не тут-то было! Музыкант не хотел ничего слышать. Поймав такси, Эджкомб примчался на Уимпол Мюз, 17. К несчастью, у него был в кармане купленный Кэтрин пистолет. Он потребовал, чтобы Кэтрин открыла ему дверь, потому что его везде ищут парни из банды Лаки и ему негде укрыться. Естественно, такой вариант был для Кэтрин и доктора Уарда неприемлем. Она бросила ему из окна несколько скомканных купюр и велела уходить. Эджкомб возмутился и стал палить из пистолета во входную дверь.
Перепуганные девки позвонили Уарду, тот вызвал полицию. К моменту, когда стражи порядка прибыли, Эджкомб уехал, но пружина скандала была уже спущена, дальнейший ход событий не мог изменить никто.
– То есть, если бы Уард не стал звонить в полицию, все бы обошлось? – спросил Филатов.
– Возможно, если бы этого не сделали его соседи, что далеко не факт. Но позвонил Уард и это была его ошибка. Впрочем, кто от них застрахован, тем более, когда имеешь дело с таким “контингентом”, как Кэтрин? Так или иначе, произошло то, что произошло.
Незадачливого “стрелка” нашли и арестовали в тот же день, а Кэтрин и Мэнди вызвали на допрос как свидетелей. Для Лондона того времени такая стрельба – большое событие. Газетчики стали дежурить у дома Уарда и возле полицейского участка в надежде выведать побольше информации и состряпать сенсацию. Им хотелось знать, что за этим стоит. И чутье их не подвело. Как впоследствии оказалось, стояло такое, что им и не снилось.
Про Кэтрин и Мэнди газеты написали уже вечером того же дня. Они представили это как покушение чернокожего парня на жизнь белой девушки, хотя, конечно, никакого покушения не было – он вполне мог застрелить ее в окне второго этажа, когда они разговаривали, если бы захотел. Эджкомб просто хотел войти в дом и поговорить с ней, но ему помешала крепко запертая дверь, на которой он выместил свое раздражение, только и всего.
И тут, испугавшийся шумихи, Уард совершил вторую ошибку – отказал обеим от дома, посоветовав пересидеть некоторое время в тихом месте. Возможно, подтолкнула его к этому и та мысль, что обе, в сущности, перестали быть ему нужны – кто из богатых клиентов захочет иметь дело с героиней скандала? Их “репутация” в высшем свете была отныне подмочена, что означало окончание “карьеры”.
Вероятно, Кэтрин это почувствовала сразу же и тоже списала доктора со своих счетов, решив, что больше с ним можно не церемониться – веселые и благодатные дни остались в прошлом, по ее же вине, кстати, а впереди была сплошная неизвестность и, вероятно, необходимость искать новые способы добычи средств к существованию.
А тут еще и газетчики стали предлагать немалые деньги за ее историю. Все это она обдумала уже на квартире своей знакомой, куда переехала вместе с Мэнди. И приняла план действий, который подруги одобрили. Они говорили, что Кэтрин должна воспользоваться создавшейся ситуацией, чтобы хорошенько на ней подзаработать.
– Доброе отношение к ним Уарда было забыто, – заметил Филатов.
– Сразу же, – подтвердил Иванов. – Конечно, это отношение было не совсем бескорыстным, но все же в нем было нечто большее, чем просто взаимовыгодное сотрудничество. Он покровительствовал им и считал себя едва ли не меценатом. В этом, кстати, я вижу типичность поведения продажных женщин. Если она постоянно торгует собой, то с легкостью продаст и вас, когда ей будет нужно.
Газетчики, тем временем, подкупали не только девок, но полицию. Они смогли прочитать протоколы допросов Кэтрин и Мэнди и узнали еще больше. Ставки выросли многократно, журналистское расследование обещало настоящую бомбу.
Кэтрин все еще скрывалась от прессы, не решаясь на последний шаг, но одна из ее подружек выдала ее пристанище и Кэтрин стала получать от репортеров приглашения встретиться.
Наиболее выгодное сотрудничество ей предложили «Санди пикториал», потом «Ньюс оф зе уорлд» – самые популярные лондонские газеты того времени, издававшиеся каждую неделю миллионными тиражами. Начали с обещания тысячи фунтов за интервью. Кэтрин не соглашалась и за месяц уговоров цена выросла вдвое. Лишенная “работы” Кэтрин оказалась на мели и согласилась. Сделка с “бульварной” прессой состоялась.
Иванов замолчал, заново переживая ключевое событие своей жизни. Филатов его не торопил.
– 22 января 1963 года еженедельник «Санди пикториал» опубликовал сенсационные откровения девушки легкого поведения Кэтрин Килер, в которых она красочно и во всех деталях рассказала о своих отношениях одновременно с военным министром Джоном Профьюмо и мной. Получился такой любовный треугольник, без ревности, но с намеком на пропажу государственных секретов.
– Вы ее за это осуждаете? – спросил Филатов.
Иванов вздохнул и потер подбородок.
– Теперь уже нет. Со временем начинаешь понимать, что нельзя осуждать дождь за то, что он идет, а проститутку за то, что она торгует собой и продает других. Такова ее природа. Но в тот момент, конечно, я негодовал. Безмозглой курице достаточно было перед интервью позвонить мне или Профьюмо и описать ситуацию. Я думаю, мое руководство или военный министр нашли бы способ исправить ситуацию и утолить ее жадность. Но она этого не сделала.
Зато включила свою фантазию в интервью. “Иванов мог бы скрытно поместить магнитофон или кинокамеру в мою спальню, – рассуждала она, – и тогда военный министр оказался бы в тисках шантажа со стороны шпиона”. Бедная девка даже и не догадывалась, что именно это и было сделано мной и Уардом. Подготовка к вербовке шла вовсю, но тут вмешалась она со своими негритянскими страстями. Зато она понимала, что такого агента, каким мог бы стать Профьюмо, нам иметь еще никогда не доводилось, о чем и распространялась перед журналистами. Хотя, конечно, эти слова они сами могли вложить ей в уста – уж больно сложная мысль для простой шлюхи.
Это интервью стало бомбой, после которого скандал принял вид цунами. Он лился из газет, звучал из радиоприемников, транслировался по телевидению. Все были обеспокоены тем, что Килер спала и с высшими государственными чинами, и с русским шпионом. “Уж не работала ли она на русских?” – задавались вопросами комментаторы.
– Вот в этот момент вы и могли бы ей отомстить, – вставил Филатов, – чисто теоретически. Подбросить информацию, что да, работала.
– Никаких теорий, – отрезал Иванов, – такое не допускается. В подобных ситуациях все разведки всегда хранят молчание – это незыблемая традиция.
– Я пошутил, – сказал Филатов. – А потом?
– А что потом? Меня спешно отозвали в Москву. Во избежание зла, что называется. Чтобы не встречаться с журналистами, я по телефону заказал билеты на самолет, а сам вместе с женой отбыл поездом на побережье, где пересел на паром, идущий в Нидерланды. Потом мне рассказали, что в аэропорту к моему рейсу собрались порядка тридцати журналистов, жаждущих услышать мой комментарий ситуации. На вокзале же не было ни одного из них.
Кэтрин, тем временем, вошла во вкус. Ей стало нравиться быть знаменитостью, пусть даже такого сомнительного свойства. Ей был всего 21 год, а в этом возрасте многим хочется славы. Да и легкие газетные деньги вскружили ей голову. Раньше клиенты платили ей за ночь 20-30 фунтов, а тут в ход пошли тысячи. Ее денежные дела шли в гору вместе с популярностью. Медленно, но верно, она становилась знаменитостью не только национального, но и мирового масштаба. Кстати сказать, она остается ею и по сей день – пресса время о времени о ней вспоминает и берет новые интервью, из которых она опять извлекает немалую выгоду, “припоминая” все новые подробности.
Поддержание интереса к ней требовало расширения круга вовлеченных лиц, и Кэтрин в полицейском участке прямо заявила, что главным виновником стрельбы на Уимпол Мьюз является доктор Стивен Уард. “У него была целая команда из девушек вроде меня, – говорила она, – которую он подкладывал джентльменам из высшего общества”.
В результате полиция принялась за Уарда.
– Зачем она это сделала? – с недоумением спросил Филатов. – Ведь это находится за гранью даже для женщины ее профессии.
– Я тоже часто об этом задумывался раньше, – произнес Иванов.
– И к какому выводу пришли?
– Неудовлетворенный комплекс Электры. Она выросла без отца, который их бросил, с отчимом и тремя сводными братьями и сестрами. Отчим ее не жаловал, а Уард стал чем-то вроде отца и мудрого наставника. Но он отказался с ней спать и спокойно наблюдал, как она спит с другим, более того, поощрял ее похождения. С точки зрения фрейдизма, это была месть отвергнутой дочери-любовницы отцу-любовнику. Ну и алчность, конечно. Тут много всего намешано.
28 января 1963 года я, по приказу начальства, уехал из Великобритании. И оказалось, что очень вовремя, потому что на следующий день, 29 января, появилась вторая статья в «Санди пикториал», где рассказывалось о докторе Стивене Уарде, его высокопоставленных клиентах, как врача, и клиентах его девочек, которых у него, кроме Кэтрин и Мэнди было еще человек шесть или даже больше. Настоящая бригада “скорой сексуальной помощи” для сильных мира сего. Публика была потрясена и возмущена.
Лондонская полиция только усилила общественное негодование, когда начала уголовное преследование Стивена Уарда. Его сразу же сделали сутенером и содержателем борделя, хотя борделя как такового не существовало, а сутенером в обычном понимании слова он не являлся – ни с одной из своих девок, как уже говорилось, денег он не брал, все “гонорары” от клиентов оставались полностью в их распоряжении.
Издательство “Санди пикториал” выжимало из ситуации все возможное и предложило Кэтрин Килер написать книгу о ее жизненном опыте в период общения со Стивеном Уардом. “”Написать” – громко сказано, ибо вряд ли она могла связно изложить на бумаге что-нибудь, длиннее двух-трех фраз. Но “добрые” журналисты брались помочь ей преодолеть эту проблему.
Когда Джон Профьюмо узнал об этом, он пришел в ужас и попытался заплатить ей за молчание. Не сам, разумеется, а через адвокатов. Сошлись на том, что пяти тысяч фунтов будет достаточно, чтобы она ничего не писала. По тем временам пять тысяч фунтов были очень хорошими деньгами. За них Килер должна была уехать из Англии и пересидеть смутные времена в Америке.
Однако в последний момент Профьюмо пожадничал. Он, кстати, и раньше не отличался щедростью и платил Кэтрин за встречи по 20 фунтов, хотя это стоило от 30 до 50. Не дарил он ей и драгоценностей. Только однажды презентовал дорогую зажигалку, которой она хвасталась перед знакомыми.
Пятого марта адвокат Кэтрин отправился за всей суммой, но получил лишь 450 фунтов стерлингов “на мелкие расходы”. Может быть, Профьюмо решил, что основная информация уже выпорхнула и деньгами ничего не остановить. Или же он просто не знал поговорку, что скупой платит дважды. Если так, то вскоре он с ней познакомился. Плата же для него оказалась оглушительной – разрушенная карьера до конца жизни. Но до этого оставалось еще несколько месяцев.
Кэтрин после такого вспылила и решила, что книга в свет выйдет. Тем более что ей пообещали несравнимо больший гонорар за нее – двадцать тысяч фунтов. За них, в то время, можно было купить даже дом на окраине Лондона. Заманчивая цель для девушки, у которой никогда не было нормального угла.
Скандал ширился и в марте шестьдесят третьего добрался до парламента. Депутаты послали запрос премьер-министру Макмиллану, в котором интересовались, правда ли, что
депутат и военный министр Профьюмо имел связь с проституткой, которую встретил в известном своей политической тусовкой имении Кливден, как и то, что он делил ее с русским военным дипломатом?
Профьюмо выступил в нижней палате парламента и решительно отмел подозрения в связи с Кэтрин Килер. Он написал, что да, бывал с женой в Кливденском дворце, познакомился там с Килер в июле 1961 года, но и только. Упомянул, что встречал там и советского атташе Евгения Иванова, как и многих других гостей, из чего ничего не следует.
Потом, поведал Профьюмо депутатам, в течение 1961 года он еще раз шесть встречал мисс Килер, когда заезжал к доктору Уарду, чтобы навестить его и других друзей, но с Кэтрин Килер у него были лишь платонические отношения.
Депутаты ему поверили. Поверил и премьер-министр Гарольд Макмиллан, который в тот же день принял Профьюмо. Также его приняла у себя королева-мать, чем продемонстрировала доверие военному министру.
Вероятно, Профьюмо показалось, что угроза миновала. Но он жестоко ошибался – она лишь отдалилась на время. Потом она вернется, чтобы ударить по нему со всей силы и сбить с ног, сделав вечным посмешищем в глазах британского общества.
– Вы тоже считаете его посмешищем? – спросил Филатов.
– Непростой вопрос. Но с моей точки зрения мужчина, который жертвует карьерой, пусть и непроизвольно, ради интрижки с молодой шлюхой – он кто, герой, что ли? Всего лишь несчастная жертва собственных страстей, не более того. Все утверждения, будто чувства сильнее разума – фикция, уверяю вас. Они говорят лишь о том, что разум слаб.
– Но вы тоже, как я понял, были увлечены Килер.
– Я сделал это только ради дела.
Филатов согласно кивнул и не стал вслух подвергать его слова сомнению.
– Тем временем, – продолжил Иванов, – британские власти, напуганные масштабами скандала, стали ломать голову, как его погасить. Спецслужбам и министру внутренних дел Генри Бруку было известно, что Профьюмо лжет. А раз так, то правда рано или поздно может вылезти наружу, посчитали они. Надо было отвлечь внимание от Профьюмо и найти корень всех бед. Выбор пал на доктора Уарда. Встала задача убедить общество, что благородных джентльменов совратил именно он. Полиция принялась фабриковать улики против Уарда.
Доктор же в это время метался по друзьям в поисках помощи и поддержки, и даже раз или два высказал невнятные угрозы, что выложит все на суде, если его прижмут. Последнее было очередной ошибкой и убедило противников, что его надо заставить замолчать.
Против него срочно начали тайное расследование, а за ним самим и квартирой организовали круглосуточное наблюдение. Материалы для обвинения его в сутенерстве были подготовлены в рекордно сжатые сроки.
Все шло по плану, и дымовая завеса вокруг военного министра могла сработать, если бы не Кэтрин, которая обнародовала любовные письма Профьюмо к ней. Сгорающий от порочной страсти министр не нашел для этого лучшей бумаги, нежели официальные бланки своего ведомства. Возможно, он рассчитывал поразить этим девушку, но поразил себя. Сюда же добавились и показания свидетелей.
В момент, когда письма стали достоянием гласности, Профьюмо с женой находился в отпуске в Венеции, своем любимом городе, куда он однажды обещал свозить Кэтрин, чтобы заняться с ней любовью в гондоле. Он говорил, что, если она не занималась этим в венецианской лодке, значит, не занималась никогда.
Там его и нашла служебная телеграмма с предписанием срочно вернуться в Лондон. Прибыв, он узнал, что ложь выплыла наружу. Делать было нечего, и 5 июня он сложил с себя полномочия. «Уважаемый премьер-министр, – говорилось в его просьбе об отставке – я утверждал, что у меня не было компрометирующих меня связей. К сожалению, должен признать, что это была неправда…».
Отставка Профьюмо была позорной, а карьера безнадежно испорчена ложью перед парламентом. А ведь ему прочили в скором будущем пост премьер-министра, как самому перспективному политику от консервативной партии и любимчику Америки – ближайшего союзника Великобритании. Но – не срослось.
– Чем он занялся в дальнейшем? – спросил Филатов.
– Никогда не угадаете, – ответил Иванов, – пошел в приют для бездомных, алкоголиков и наркоманов в качестве обслуживающего персонала. Три дня в неделю совершенно бесплатно мыл там туалеты и выполнял другую грязную работу. Да и сейчас, кажется, делает то же самое.
– Он явно хотел этим что-то сказать всем, – произнес Филатов. – Вот только, что?
– Не знаю, как по мне, так это мазохизм, – ответил Иванов. – Мог бы и получше работу найти, ему бы не отказали. Но самое интересное, что его жена, бывшая киноактриса Валерии Хобсон – очень хорошая актриса, кстати, бросившая карьеру ради мужа – от него не отвернулась и поддержала в трудную минуту.
А уже через три дня, 8 июня 1963 года, лондонская полиция арестовала доктора Уарда, предъявила ему обвинение в сутенерстве и отправила за решетку. Одновременно газеты начали публиковать выдержки из готовой к печати рукописи Кэтрин Килер.
Полиция опросила сто сорок свидетелей по делу Уарда и сто двадцать из них дали на него показания. Потом выяснилось, что показания часто вытаскивались из них под нажимом и даже с помощью угроз. Уарда обвиняли в сутенерстве, жизни на аморальные доходы, содержании борделя, а также проведение незаконных абортов. Некоторые сфабрикованные улики провалились прямо на суде. Например, некая Ронни Риккардо заявила: “Старший инспектор Герберт и сержант Бэрроу угрожали отобрать у меня ребенка и поместить его в приют, если я не дам показаний против Стивена Уарда”.
Были и другие отказы, но обвинение стояло на своем. Показания были собраны с таким размахом, что и оставшихся хватало с лихвой. На их основании прокурор сэр Гриффитс-Джоунс потребовал для подсудимого максимальной меры наказания — 35 лет тюрьмы. Таким образом, от этого дела рушилась уже третья карьера.
– А первые две – чьи? – спросил Филатов.
– Как, чьи? Моя и Профьюмо.
– Так вас, вроде, ничего не коснулось.
– Еще как коснулось! Я стал не выездным и больше на работу за границу меня никто не посылал. Но сейчас речь об Уарде.
Он обратился за помощью к друзьям, но безуспешно. Лорд Астор выселил его из Спринг-коттеджа, который сдавал в Кливдене. Остальные не подходили к телефону. У всех нашлись срочные дела в Америке или еще где-то.
А Кэтрин Килер и ее “коллеги”, зарабатывавшие на жизнь тем же нехитрым способом, обвинили Уарда в суде во всех смертных грехах. Есть такая поговорка: “Против кого Бог, против того и люди”. В этом случае Бог был явно против Уарда.
Что интересно, когда вскоре судили Джонни Эджкомба, та же самая Кэтрин лжесвидетельствовала, пытаясь его выгородить, за что схлопотала полугодичный тюремный срок. Но в случае с Уардом, она даже и не подумала ни о чем подобном. А ведь это он сделал ее тем, чем она стала.
– Ну, что ж, – заметил Филатов, – человеческая неблагодарность родилась не вчера.
– К началу суда Уарда освободили из-под стражи, он жил у приятеля и посещал заседания. Он хорошо понимал, к чему идет дело. “Надо кого-нибудь принести в жертву, — сказал он знакомому, выходя однажды из суда Оулд Бейли после очередного его заседания. — Когда система хочет крови, она ее получает”.
А на следующий день, 30 июля 1963 года, Уарда нашли едва живым. Он лежал на полу, а на тумбочке валялась пустая коробка снотворных таблеток. В больнице Святого Стефана он прожил еще трое суток, а потом умер, не приходя в сознание.
На его похороны никто не пришел, кроме нескольких близких родственников. Я пообещал себе, что, если еще когда-нибудь окажусь в Лондоне, непременно первым делом навещу его могилу. Но вот, так и не вышло.
Полиция решила, что это было самоубийство, в пользу чего говорила и предсмертная записка, оставленная им, но я думаю, что ему просто “помогли” уйти из жизни – он знал слишком много и был опасен даже в заключении.
– А что правительство?
– Оно было дискредитировано. Премьер-министр Гарольд Макмиллан сослался на внезапно ухудшившееся состояние здоровья и поспешил уйти в отставку. К тому времени ему было уже семьдесят три года. Но потом здоровье опять улучшилось, и он прожил еще целых 22 года – до 95. Следом ушли ряд ключевых министров. От былого консервативного правительства мало что осталось. А на следующий год на выборах победили лейбористы, и премьером стал Гарольд Вильсон, к которому благоволила Москва.
– И на том все закончилось? – спросил Филатов.
– Видимая часть истории – да, а невидимая продолжается до сих пор.
– Что вы под ней подразумеваете?
– Главный трофей, который достался мне от Стивена Уарда.
– А именно?
– Фотоархив “Четверг-клуба”.
– Но вы должны были сдать его своему начальству.
– Так и есть – альбом отдал. Но я был предусмотрителен и переснял на “Минокс” почти все фотографии.
– Зачем?
– На случай, если с альбомом что-нибудь случится в дороге. А потом в спешке и суматохе забыл про эти снимки. А вспомнил о них только тогда, когда уже учился в академии Генштаба и вся история улеглась. Решил не ворошить прошлое и оставить все как есть.
– Что вы намерены делать с ними дальше? – спросил Филатов, чувствуя, как вдруг образовалась невидимая связь, тянущаяся от них к той давней истории.
– Даже не знаю. Я уже стар и, если завтра со мной что-нибудь случится, они ведь пропадут.
– Пропадут, – подтвердил Филатов, облизав пересохшие губы.
– Надо их кому-нибудь передать, – развивал мысль Иванов. – Вот только, кому?
– Это сложный вопрос, – осторожно заметил Филатов.
– Да уж, непростой, – согласился Иванов. – Надо, чтобы человек был достойный, который при случае смог бы их использовать на благо страны.
– Несомненно, – подтвердил Филатов.
– Такой, например, как вы, – произнес Иванов.
– Я? – удивился Филатов.
– Ну, или ваша партия. Возьмете?
– Я не уполномочен решать за всю партию. К тому же, я их даже не видел.
– Это легко поправить, – сказал Иванов. – Приходите ко мне домой, и я вам все покажу. А там уж вы с партийными товарищами и примете решение.
– Вы храните их прямо дома?
Иванов снисходительно улыбнулся.
– Нет, конечно, это было бы слишком опасно. Но к вашему визиту я их доставлю. Ну как, идет?
– Ну, я могу, конечно, прийти посмотреть, – согласился Филатов, – однако ничего не гарантирую. Сами понимаете, стать обладателем такой вещи – это большая ответственность.
– Понимаю, – согласился Иванов. – Когда?
– Давайте, после нового года, – предложил Филатов. – Сейчас дела и все такое. Суматоха предпраздничная, опять же.
– Какого числа? – спросил Иванов.
– Примерно, десятого января. Но я вам загодя перезвоню, уточним дату.
– Хорошо, – согласился Иванов. – Только имейте в виду – больше мне отдать их некому.