Глава 5. Жена прогорела с бизнесом
18 декабря 1993 года
Жена приехала внезапно. Она всегда появлялась неожиданно, без звонка или какой-либо договоренности. Просто приезжала – и все. Она не переходила жить к нему, ссылаясь на то, что надо помогать дочери с детьми, которая ушла от мужа и вернулась к матери. Теперь она устроилась на работу в инофирму и за ее детьми они обе присматривали по очереди. Иванов считал, что дети не были маленькими, один ходил во второй класс, другой в пятый, дочь вполне могла бы справиться с уходом и сама.
Он подозревал, что дело здесь не столько в детях, сколько в том, что жена не хотела светить перед ним свои доходы. У нее было свое дело, состоящее из нескольких передвижных торговых точек на рынках. Жена брала товар оптом и вместе с водителем развозила его реализаторам, вечером собирала выручку и непроданные остатки. По ее словам, дело шло ни шатко, ни валко, но на жизнь хватало.
Глядя на то, как она одевается, на ее немыслимо дорогой мобильник “Моторола” с откидной крышкой и выдвижной антенной, который она гордо носила, болтающимся на запястье, слушая рассуждения о качестве еды в разных ресторанах, Иванов подозревал, что хватало ей на многое. Однако разговора о деньгах не заводил. Он понимал, что у него своя жизнь, а у нее – своя. Расписались они всего полгода назад, хотя встречались перед этим несколько лет. Не регулярно, а так, время от времени. Он и не стал бы этого делать, да она предложила.
– У тебя никого, у меня никого, – сказала она, – давай узаконим наши отношения.
– Зачем? – не понял он.
– Да так, чтобы все, как у людей.
Иванов отметил про себя это “как у людей” и понял, что ей зачем-то понадобилось выглядеть перед кем-то мужней женой.
Он был не очень трезв тогда и согласился. К тому же, ему польстило это предложение. Она была на пятнадцать лет моложе и рядом с ним смотрелась эффектно. Внешним видом она превосходила даже Кэтрин Килер, приезжавшую весной в Москву. Ту потрепал образ жизни и пагубные привычки, а эту словно бы ничего и не коснулось. Иванову, чувствовавшему приближение неумолимой ветхости, наличие такой женщины рядом будто бы говорило, что он еще не так уж плох.
Она принялась водить его в гости к своим знакомым, таким же торгашам, как и сама. Кормили там вкусно и поили обильно – не только водкой, но и виски с коньяком. Несмотря на это, от застолий со знакомыми жены Иванов быстро устал и отказался их посещать. Главным образом потому, что говорили там о деньгах и только о них одних. Обсуждали всегда одно и то же. Кто, сколько и на чем заработал раньше. Где, на чем и сколько можно заработать сейчас. Кто, где, сколько потерял и почему.
Иванов удивлялся: неужели эти люди не знают, что в Москве расстреляли парламент? Не помнят, что раньше жили в великой стране, а теперь она рассыпалась на части и существует на зарубежные кредиты?
Узнав о его службе в Норвегии и Англии, друзья жены щелкали языками и, как он понял, не особенно знали, о чем спрашивать. Видел ли он королеву? Да, видел. Хорошо ли живут англичане? Да, неплохо, особенно те, кому богатство досталось по наследству.
– А-а, понятно! – говорили они.
И опять возвращались к своим делам, увлеченно обсуждая, где идет обувь, а где парфюмерия, не перейти ли на торговлю тропическими фруктами или все-таки сосредоточиться на бакалее. Тьфу! Иванов молча глушил водку и тихо сатанел, поглядывая на часы и с нетерпением ожидая, когда уже застолье кончится. Все, что интересовало его, было без надобности этим людям и все, что интересовало их, было ненужно ему. Никто из них не знал ни одного языка, кроме русского, да и тот в самом простом варианте. Никто не преуспел ни на каком поприще, кроме торговли.
В их окружении Иванов сам себе казался крестьянским сыном, которого барин из прихоти взял в компаньоны к своему ребенку, обучил французскому языку и хорошим манерам, а потом отправил выросшего отпрыска в столичный университет, а простолюдина вернул на поле к сохе.
После Норвегии и Великобритании ему невыносима была даже служба в Генштабе, где он никак не мог применить все свои навыки работы “в поле” и приходилось сидеть в кабинете, переваривая горы информации, анализируя и систематизируя ее, вместо того чтобы самому разведывать военные секреты вероятного противника. Но деваться было некуда. Он не хотел признаваться в этом даже самому себе, но жизнь его осталась нереализованной. И под конец ее после общения с высшим светом Лондона, после вращения в среде старших офицеров, угодить в среду торгашей и слушать их бредни о гешефте на вещевых рынках – в этом он усматривал насмешку судьбы.
– Больше я к твоим знакомым ни ногой! – очень скоро объявил он жене.
– Что-то не так? – поинтересовалась она. – Плохо угощали, мало наливали?
– Дело не в этом.
– А в чем?
– Неинтересно мне с ними.
После минутной паузы она согласилась.
– Ну и ладно, ты тоже не очень вписывался в нашу компанию. Никто не знал, о чем с тобой завести речь.
– Да, – едко отозвался он, – очень трудно догадаться.
– Трудно, не трудно, а теперь у людей другие интересы.
– Вот и пусть каждый остается со своими интересами.
В тот раз они поругались и расстались, испытывая раздражение друг к другу. Жена подвезла его домой, но ночевать не осталась, а уехала к себе.
“Зачем человеку жена? – раздумывал Иванов, оставшись один. – Вообще, зачем нужны женщины? Чтобы рожать детей – и все”. Он стал вдруг чувствовать, что в сексе немного смысла, если от него когда-нибудь не появляются дети. Но ни одна из его женщин так и не родила ему ребенка. Даже Кэтрин Килер в далеком 63-м в Лондоне забеременела не от него, а от Профьюмо. И что толку? Все равно сделала аборт, не поставив того в известность.
Теперь он понимал, что дети становятся единственным смыслом жизни, если карьера провалена, а самореализация не удалась. Как у него, например. Но и детей у него тоже нет. Выходит, все было зря?
От таких мыслей ему становилось хуже всего. Он глушил их водкой, понимая, что время уже безнадежно упущено. Однажды он попробовал было заикнуться об этом Галине в минуты их взаимного расположения, не такого уж частого, но та только подняла его на смех.
– Окстись, старый! – сказала она. – Ты не забыл, сколько тебе лет? А мне? Кто его на ноги будет ставить? Или хочешь оставить сиротой?
– Не такой уж я старый, – возразил он. – Могу еще. А ты?
– Не знаю, – задумалась она на мгновение, потом спохватилась. – Нет, об этом не может быть и речи. Какие дети? Хочешь меня в декрет отправить на старости лет?
– А что?
– А то, что у меня бизнес!
– Опять бизнес, бизнес, бизнес! Все как с ума посходили! Деньги есть нельзя! Слыхала когда-нибудь такую поговорку?
– Но и без них не покушаешь, – парировала Галина. – А жизнь сейчас сложная. За что мы втроем станем жить? За твою пенсию? Так ее и тебе одному мало.
Галина была права, он понимал это, но сдаваться не хотел. Перед разговором он выпил для храбрости, и это развязало ему язык больше, чем он планировал.
– Деньги, на самом деле, я могу достать в любой момент, – многозначительно обронил он.
– Да? Откуда? – заинтересовалась она.
– Ну, я ведь не просто так работал в Лондоне, – пояснил он, – привез кое-что ценное.
Галина скривилась.
– Вещи, небось? Так они теперь хламом считаются, те, что были тогда.
– Не вещи, Надя, а документы. И их цена может быть огромной.
– А много денег дадут?
– Думаю, что очень.
– И чего не продал до сих пор?
– Они предназначались не для этого. Да и нужды не было.
– Нужды? – она обвела взглядом обстановку его квартиры. – Ты смеешься, что ли? А это тогда что?
– Ты не понимаешь, о чем говоришь.
Она посмотрела на него испытующе.
– Все это только слова – ты просто красуешься передо мной. Нет у тебя ничего.
К этому моменту Иванов немного протрезвел и пошел на попятную, поняв, какой несбыточный вариант он сейчас предложил жене.
– Правильно, нет, я пошутил.
А вскоре у жены на работе случились какие-то трудности. Насколько он мог судить, ей подвернулась крупная партия недорогого товара – импортные колготки, якобы конфискованные на таможне. Брать нужно было сразу и все. Она кинулась по знакомым, но никто войти в долю с ней не захотел. Обратилась в банк за кредитом – там отказали. Выдавать деньги полулегальной фирмочке, не платящей налоги, посчитали рискованным занятием. Однако цена показалась ей настолько выгодной, а барыши настолько заманчивыми, что она заняла деньги у бандитов из воровского общака и все-таки купила машину импортных колготок.
Счастье ее оказалось недолгим, а барыши так и остались в мечтах. При ближайшем рассмотрении выявилось, что колготки произведены не знаменитыми фирмами, а поддельные и очень плохого качества. Наштамповали их где-то у нас на очень плохом оборудовании, а затем договорились с таможней, что она их якобы “конфискует”, а потом впарит незадачливому коммерсанту. На разводку, среди прочих, клюнула жена Иванова. От жадности ее неглубокий бабий ум помутился, и она не стала ни с кем советоваться, даже с мужем.
Поняв, что этот хлам ей не продать даже за цену покупки, а проценты на воровской кредит капают каждый день, она прибежала к Иванову.
– Юра, выручай, – сходу заявила она, – мне нужны деньги!
Он уныло слушал историю ее сделки, поражался тому, насколько бабы порой бывают глупы и примитивны. Надо же попасться на такой мякине!
– Я бы с удовольствием, Надя, – ответил он, – да денег у меня нет, извини.
Она не поверила.
– А ты говорил о каких-то документах. Продай их.
– Нетрезв был. Нет никаких документов.
– Так уж и нет?
– А ты думаешь, я бы их не продал раньше, если бы они существовали?
– Зачем же тогда болтал?
– Ты же верно в тот раз все поняла – хотел произвести на тебя впечатление. Ведь чему нас учит товарищ Карнеги? Что каждому человеку нужны три вещи: деньги, любовь и уважение. Вот и рассчитывал таким образом получить твою любовь и уважение. Извини.
– Кто такой Карнеги? – тупо спросила она.
– Американец один. Он уже умер.
– Правильно говорил твой Карнеги, – сказала Галина, – теперь не видать тебе от меня ни того, ни другого, ни третьего.
Она хлопнула дверью и вылетела из квартиры.