Глава 15. Схватка в ночи
28 декабря 1993 года
Иванов проснулся от ощущения, что в квартире кто-то есть. На кухне капала вода из крана, на стене тикали часы, из-за окна доносился обычный шум ночной улицы – проезжали не частые машины, временами из подъезда доносилось гудение лифта. Вроде, все как всегда, но на него ощутимо давило присутствие другого человека.
Сквозь зашторенное окно в комнату, где он спал, совсем не пробивалось света. Такое бывало только в одном случае – если стояла глухая ночь и на улице не горели фонари.
На кухне едва слышно скрипнула половица. Этого он опасался всегда – что однажды проснется, а в квартире кто-то хозяйничает. Самое противное, что этот кто-то будет готов действовать, а ты – нет.
Иванов пошарил рукой вокруг себя, заранее зная, что ничего подходящего для самообороны поблизости нет. Наградной пистолет, который ему вручили перед отставкой, был надежно спрятан в другом месте, а положить что-нибудь увесистое рядом с кроватью он не додумался, продолжая жить по беспечным стандартам прежнего времени. Да и кто бы догадался – на четвертый этаж через окно не заберешься. Проникли, видимо, через дверь, несмотря на его новый замок, хотя ключей он не давал никому.
Он затаился. Опять скрипнула половица, теперь уже в прихожей. Тишина. Иванов демонстративно громко, так что застонали диванные пружины, перевернулся на другой бок и притворно всхрапнул.
Половица скрипнула снова. Сомнений быть не могло – незваный гость ходил по квартире. Включился холодильник, загудел компрессор. Через какое-то время по стене скользнул луч фонарика. Таиться больше не имело смысла.
– Кто здесь? – громко спросил Иванов и рывком сел на кровати.
Фонарик тотчас погас.
– Я спрашиваю – кто? – он требовательно повысил он голос.
Одновременно Иванов пытался нашарить на тумбочке выключатель настольной лампы, но зацепился за шнур и уронил ее на пол.
– Сиди спокойно, Юрий, – наконец отозвался незнакомец, – не пытайся включить свет.
По голосу было трудно определить, сколько ему лет. Не юноша, это точно. Но, кажется, и не такой старый, как Иванов. Или нет?
– Кто ты такой, мать твою?! – потребовал ответа Иванов.
Тот помедлил с ответом.
– Не друг, это точно, – сказал гость. – А большего тебе знать и не нужно.
– Как ты сюда проник? У меня там новый замок и цепочка.
– Меня учили справляться и не с такими запорами.
– Что тебе надо?
– Ты знаешь.
– Не представляю.
– Хватит прикидываться. Отдай – и я уйду.
– Что отдать? Бери, что хочешь и проваливай.
– Мне нужны негативы.
– Какие еще негативы?
– Послушай, Юджин, я от тебя уже устал. Играй по-честному, если хочешь, чтобы все закончилось хорошо.
– Ты угрожаешь?
– А как ты догадался? – издевательски спросил тот.
Иванов не проронил ни слова.
– Чего молчишь? – поторопил с ответом тот.
Он стоял в дверном проеме, голос шел оттуда. Иванов теперь различал его не маленький силуэт. На улице вдруг зажглись фонари, и в комнате стало светлее. Лицо его собеседника осталось темным, и Иванов понял, что он в маске.
– Шел бы ты домой, мужик, – сказал Иванов. – Снимешь чулок с головы, жене отдашь. Может, она и не станет тебя бить за то, что ты растянул его. И за то, что домушник из тебя хреноватый. Или ты форточник?
Последние фразы он произнес просто для того, чтобы затянуть время.
– Не груби мне, – процедил тот. – Не советую, а то до утра можешь не дожить.
– Да ты понимаешь, земеля, – сказал Иванов, нарочито используя просторечные словечки, – за жизнь я теперь так уж сильно не цепляюсь. Настоящая жизнь закончилась давно, а то, что осталось, большой ценности для меня не представляет.
Гость не поверил.
– Так что, может, тебя сразу пристрелить? – насмешливо спросил он. – И тебе будет легче, и другим.
– А есть чем? – спокойно поинтересовался Иванов.
В темноте щелкнул затвор.
– Найдется.
– Стреляй, – безразлично сказал Иванов, – но тогда ты не получишь пленки.
Тот издал короткий смешок.
– Вот, все вы так. То “смерти не боюсь”, а то причину ищете, чтобы ее отдалить.
Иванова эти слова задели.
– Ты, слышь, как тебя там, базар-то фильтруй немного. Мы с тобой не ровня. Ты вор, а я разведчик.
– Шпион, – поправил тот.
– Это то же самое.
– Провалившийся, – продолжал незнакомец, – неудачник, загубивший свою карьеру из-за бабы.
– Это ты неудачник, – вспыхнул Иванов. – Я Родине служил, а ты, тать, по чужим квартирам шастаешь.
– И много ты у нее выслужил?
– Неважно. Служат не за награды, а по убеждению. Я отправил британское правительство в отставку, и это знают во всем мире.
– А себя – в тираж! – насмешливо добавил тот.
– Да, пошел ты…, – сказал Иванов.
– Я же предупреждал – не груби! – потребовал визитер.
– … в жопу! – закончил фразу Иванов.
Раздался подавленный глушителем и мимо головы Иванова просвистела пуля, ударилась в стену, срикошетила и разбила стекло в серванте.
– Урод, падла! – сказал Иванов. – Кончай мне мебель портить!
– Это предупреждение!
– Маму свою предупреди, чтобы таких, как ты, больше не рождались.
– Я ведь тебя и вправду убью! – глухо сказал тот.
– Как же! Ты меня убить не можешь – начнется расследование, пойдут разговоры, налетят иностранные журналисты и раздуют историю до небес. Станут искать – и докопаются.
Вторая пуля разбила торшер, осколок стекла оцарапал Иванову щеку. Это было уже слишком.
– Ты что, придурок, всю обстановку мне тут вздумал поломать?! – взревел Иванов и с места ринулся на врага.
Он не распрямился во весь рост, и это спасло его от третьей пули, просвистевшей над ним. Его голова врезалась в живот стрелка, тот выронил пистолет, упавший с тяжелым стуком, оба свалились с ног и стали кататься по полу, нанося друг другу беспорядочные удары. Размахнуться толком не удавалось ни тому, ни другому, и удары большого ущерба не причиняли.
Иванов сразу почувствовал, что стрелок сильнее его. Он был меньше габаритами, но моложе лет на десять-пятнадцать. Там, где рука Иванова быстро ослабевала, тот мог давить еще некоторое время. “Старость, черт! – подумал он. – В прежние годы я бы тебе по стенке размазал. И твою “пушку” забил бы в тебе в задницу по самую рукоятку”.
Противник ухитрился вцепиться ему обеими руками в шею.
– Кранты тебе, дед! – прохрипел он.
Теперь враг лежал сверху, придавив Иванова всем своим весом к полу. Он распластался на нем, стараясь предотвратить всякое движения, даже воздуха в легкие набрал больше, чем надо.
– Посмотрим! – выдавил в ответ Иванов, и саданул того коленом в пах.
Стрелок взвыл и скатился с него на пол. Иванов, опираясь на стену поднялся на ноги.
– Пленок тебе захотелось, мразь? – почти ласково спросил он и отвесил тому удар ногой в живот.
Сильного эффекта, однако, не получилось – он был не в ботинках, а в тапочках, да и те слетели в суматохе на пол.
– А ты их заработал, сволочь? – продолжил он и опустил пятку на ухо поверженного врага.
– Все вы, гады теперешние, норовите на чужом горбу в рай въехать. Ну, так вот, здесь тебе будет облом. Сейчас мы чулок сдерем и посмотрим на харю твою поганую.
Он занес ногу для нового удара, но стрелок вдруг извернулся, схватил его за ступню и сильно крутанул в сторону. Спасая ногу от неизбежного перелома в голеностопном суставе, Иванов на рефлекторном уровне подпрыгнул, крутанулся в воздухе, и упал животом на пол.
– Меньше болтай, дед, когда собрался что-то делать, – донесся до него мстительный голос стрелка.
В следующую минуту на голову Иванова обрушился тяжелый удар, и он погрузился в непроницаемую темноту.
Когда он пришел в себя, был уже день. Из-за штор пробивался солнечный свет, голова нестерпимо болела, он лежал на полу в неудобной позе, и от этого затекла правая нога, которой он не чувствовал. К тому же он сильно замерз – топить в его доме с началом “реформ” стали плохо.
Со стоном Иванов сел и ощупал себя. На лбу наливалась внушительная шишка, от прикосновения к которой голову пронзил новый удар боли. Но кости были целы.
“Не убил, – с удовлетворением подумал он, – поживем еще”. Радости, впрочем, эта мысль ему почти не принесла. Он понимал, что ночной визитер может вернуться.
Иванов встал и обвел взглядом свое разгромленное жилище. На кровати лежала известковая пыль и крошево штукатурки, выбитое пулями из стены. Пол покрывали осколки стекла от разбившейся двери серванта. Недалеко валялся помятый и изогнутый торшер. Торшер не был самой большой потерей, но его было жаль больше всего – уж больно уютный у него был свет. “Хрен теперь почитаешь при нем газету вечерком”, – подумал Иванов, хотя чтение нынешних газет он любил не очень – там один криминал и голые бабы. Баб за свою жизнь он навидался всяких, и теперь это зрелище его почти не привлекало. А криминалом он интересовался мало. После высшего английского общества и военной элиты, в кругах которой он вращался раньше, вести из мира дегенератов его не привлекали.
“И какая только спецслужба держит таких уродов? – удивился он. – Надо же, так грязно и топорно работать!” Ответа на этот вопрос не было. Вербуя в былые времена агентов, он и сам частенько не посвящал их, на какую страну тем предстоит работать. Но одно он знал точно: ни одна спецслужба не станет убирать его с помощью пули – не тот инструмент. Здесь надо работать тоньше, сымитировать смерть от болезни. Но он не даст им такой возможности. Он еще крепкий и помирать не собирается. Не дождутся.
Потирая ушибленные места, он принес с кухни совок с веником и принялся за уборку. Потом сунул руку под раскладной кухонный стол, где на перекладине, служившей опорой для обеих половинок столешницы, у него был устроен тайник. Конверт с фотографиями исчез. “Ну и ладно, – подумал Иванов, – пользуйтесь. А мы себе еще напечатаем, фотоувеличитель и химикаты имеются”.
Во дворе он столкнулся с соседом из квартиры, расположенной под ним на третьем этаже, тоже пенсионером.
– Здорово, Михалыч! – поприветствовал тот его.
– Привет, Витя! – мрачно ответил Иванов.
Нижнего соседа он жаловал не очень – мелкий суетливый, многословный, у бабы своей на побегушках ходит – то одно из магазина тащит, то другое, внуков во дворе выгуливает – никакой солидности.
– Чего там у тебя ночью было? – спросил Виктор.
– А чего? – притворно удивился Иванов.
– Падало что-то на пол, громыхало. Как будто люди дрались.
– Да нет, тебе показалось, – поспешил откреститься Иванов. – Или приснилось.
– Ладно, не шифруйся, я же слышал! Моя еще хотела, чтобы я поднялся к тебе и разузнал, но я отказался – три часа ночи было.
– Правильно сделал, – буркнул Иванов, – я в такое время гостей не принимаю.
– Это ясно, ну а все-таки?
– Что?
– Что за шум-то был?
– А-а, так это я с дивана упал, – “вспомнил” Иванов, – кошмар приснился.
– А потом?
– Что?
– По полу катался?
– Ну, не совсем. Баба моя следом пришла – захотелось ей этим делом на полу заняться. Ну, мы и покувыркались мальца.
– Здорово! – с завистью сказал сосед. – А вот у нас с моей давно уже ничего такого не было. Даже и без шума – два раза в год. И как тебе удается в твои-то годы?
– Все очень просто, – стараясь сохранять серьезное выражение лица, ответил Иванов, – Нужно жить по заветам товарища Черчилля: пить, курить и – никакой физкультуры.
– Тут у меня проблемы, – расстроился Виктор, – курить я бросил давно, а к физкультуре уже привык. Здоровый образ жизни, понимаешь.
От этого “понимаешь”, которое первым ввел в публичный оборот ненавистный Ельцин, Иванова передернуло.
– Тогда тебе не о чем сожалеть, – подытожил он. – Будешь жить сто лет, хоть и без этого дела – тоже хорошо.