Глава 33. Не успел…
Как только самолет приземлился, Филатов включил мобильный и набрал номер Иванова. Никто не ответил. Он позвонил секретарше.
– Иванов звонил несколько дней назад, – доложила она, – оставил номер пейджера для связи.
Филатов, покосившись на соседа, позвонил оператору и продиктовал сообщение для Иванова: “Я вернулся, можно встретиться”.
Ответа не последовало. Он набирал его номер вновь и вновь – в ожидании подачи трапа, в автобусе от самолета к аэропорту, по дороге к автостоянке, где ожидала партийная машина. Тщетно, телефон молчал. У Филатова появилось дурное предчувствие.
– Куда поедем? – спросил водитель, забросив его вещи в багажник. – Домой или в офис?
– Домой, – сказал Филатов, – только по пути заскочим в одно место.
Праздничные дороги были полупустыми, дорога пролетала быстро.
– Ну, что тут нового? – спросил Филатов.
– Новостей полно! – бодро отозвался водитель и принялся пересказывать ему запомнившиеся события из информационных сводок.
– А в городе?
– Да так, все как обычно. Хотя, нет, вспомнил! Позавчера пальба была в каком-то восточном ресторане на Садовом. Две бригады сошлись. Шесть трупов, несколько раненных!
– Ого! А из-за чего?
– Да кто же этих бандюков разберет? Уж не поделили чего-то. Главное, у них кликухи еще смешные такие – один, значит, авторитет – Узбек, а другой – Рашпиль.
– Что, прямо, настоящий узбек?
– Да нет, русский, просто, родился там.
– Не слышал ни про того, ни про другого, – заметил Филатов.
– Их сейчас столько развелось, что всех упомнить невозможно, – согласился водитель. -Лезут, как поганые грибы после дождя.
– Да уж!
– А Рашпиль, судя по кличке, из работяг вышел?
– Какой там! Жертв своих рашпилем пытал, вот откуда кличка. Кожу любил сдирать: проведет инструментом – полоса и остается.
– Бр-р-р! – поежился Филатов. – Садист, прямо!
– Так и есть, садюга еще тот!
До дома Иванова на Хамовническом валу доехали за час с небольшим. Во дворе стояли машины скорой помощи и милиции. У Филатова екнуло сердце. Подъезд в кирпичной девятиэтажке был всего один. Под дверь кто-то подложил кирпич, чтобы она не закрылась и не захлопнулась на кодовый замок. Филатов посмотрел в записную книжку – четвертый этаж, квартира восемнадцать. Лифт был занят, он пошел пешком.
На площадке четвертого этажа стояли несколько человек. Дверь восемнадцатой квартиры была распахнута. Филатов заглянул внутрь. В прихожей на полу лицом вниз лежал седой человек высокого роста. “Иванов! – молнией пронеслось в голове. – Что с ним?” В следующую секунду он все понял. Ступня левой ноги у Иванова была неестественно вывернута в сторону, а все тело застыло в жуткой неподвижности. Живые так не лежат. “Не успел!” – в отчаянии подумал, но все же спросил, надеясь на чудо.
– Он жив?
Чуда не произошло.
– Нет, – без эмоций в голосе ответил стоявший рядом врач.
– А что произошло?
– Вскрытие покажет. Пока подозреваем сердечный приступ.
К Филатову подошел милиционер.
– Участковый инспектор Онищенко, – представился он. – Кем вы будете покойному, гражданин?
– Просто знакомый. Заглянул в гости, да опоздал.
– Ваше имя?
– Александр Филатов.
– Предъявите документы.
Филатов протянул удостоверение депутата Госдумы. Выражение лица стража порядка тотчас смягчилось.
– Когда это случилось? – спросил Филатов.
– Медики говорят, около суток назад.
– И никто не оказал ему помощь?
– Он был один в квартире.
– А жена? Ведь он был женат?
– Она отсутствовала. У нее своя квартира, она живет там с дочерью.
Из глубины квартиры вышла высокая женщина в белой шубе.
– Да вон и она, – сказал милиционер, – можете поговорить с ней сами.
Женщина подошла к ним. На вид ей было лет пятьдесят пять, ее лицо можно было бы назвать миловидным, если бы не жесткие складки в углу рта и колючий взгляд серых глаз.
Филатов представился.
– Примите мои соболезнования, – сказал он, – ужасное несчастье.
– Я в шоке, – всхлипнула она. – Юра был в добром здравии и тут вдруг такое!
Она аккуратно промокнула глаза уголком носового платка. Филатову показалось, что они сухие.
– Мы договаривались встретиться после Нового года, – сказал он, – Юрий Михайлович вам ничего не говорил?
– Н-нет! – она отрицательно покачала головой. – По правде говоря, я и не видела его после праздников.
Филатов удивленно вскинул глаза.
– Дела все, знаете, – поспешно пояснила она, – я ведь работаю, кручусь, как белка в колесе – бизнес требует полной отдачи.
– А-а, ну да! – сказал он, чтобы не молчать.
– А Юра в эти дни уезжал куда-то, потом появлялся, потом опять исчезал.
– Да? Далеко ездил? – спросил он.
– Не думаю. Скорее всего, на дачу. Не знаю уж, что там вышло, но она сгорела, сосед сообщил. А при нем или без него – неизвестно.
– Хороший дом? – поинтересовался Филатов, чувствуя, что говорит не то.
– Да нет, ветхий деревянный домик, но все равно жалко.
Она понизила голос.
– Когда я с ним говорила по телефону в эти дни, мне показалось, что он был какой-то странный.
– Странный?
– Да, чем-то обеспокоен. Спросила, чем – но из него же слова не вытянешь, если он решил не говорить. Это у него еще с работы осталось. Вы знаете, кем он был раньше?
– В курсе.
– Вот-вот, их, говорят, бывших не бывает.
– Это не буквально. Только в том смысле, что они продолжают жить этим.
– Да, он все время вспоминал о своей прежней работе, – согласилась она.
– Он ничего не просил мне передать? – осторожно спросил Филатов. – На словах, или там как?
Она задержала на нем взгляд на секунду дольше, чем было нужно. “Зря спросил, – тут же подумал Филатов. – Странная это была семья, по всему видать”.
– Я же говорю – не виделись мы после нового года, – повторила она. – А так, по телефону, он не говорил ничего.
Наступила пауза. “Муж и жена, которые не видятся больше двух недель, живя в одном городе, – подумал Филатов. – Что-то здесь не так”.
– Вы, наверное, прожили с ним много лет? – спросил он.
Ответ прозвучал неожиданно.
– Нет, полгода.
– Полгода? А как же…
– Я у него не первая жена, он был женат дважды, и оба раза дело закончилось разводом.
Филатов понимающе кивнул. Было неловко углубляться в чужую жизнь, и он промолчал.
Посмотрев в прихожую еще раз, он увидел, что рядом с телом валяется разделенная на две половинки круглая коробка от леденцов.
– Юрий Михайлович любил конфеты? – спросил он, кивая на коробку.
– Конфеты? – переспросила жена. – Я бы не сказала. Водку он любил, это точно.
Ее откровение неприятно резануло слух Филатова. “Нельзя так о покойнике”, – подумал он.
– А эту коробку я вижу у него впервые, – продолжила она. – Теперь таких и не делают, кажется. Это монпансье, если не ошибаюсь.
– Да, монпансье, – подтвердил Филатов, – я помню такие.
Пришли санитары с носилками. Один из них наступил на половинку коробки и смял ее в лепешку, после чего с досадой отшвырнул носком ботинка. Тело унесли. Участковый позвал вдову Иванова на кухню.
Не снимая перчаток, Филатов поднял обе половинки коробки. Внутри не имелось и следа той липкости, которая остается после леденцов. Точно такие же конфеты Филатову покупали родители в далеком детстве. На верхней крышке скотчем была приклеена крошечная записка: “Для А.Филатова”.
Депутат оглянулся по сторонам. Увлеченные своими разговорами, соседи Иванова на него не смотрели. Он оторвал записку, скомкал ее и сунул в карман, а жестянку положил на прежнее место. “Значит, он собирался оставить ее в офисе для меня. Но не успел, – подумал он. – А пленку кто-то забрал. Уж не убийство ли это?”
Филатов прошел на кухню. Ему в глаза бросились брызги белой краски на кафеле, на мебели и на потолке, выбитое окно, закрытое фанерой. Кажется, в кухне происходили серьезные баталии. Вот только, с кем?
– Я вам опять повторяю – когда я пришла, дверь была заперта изнутри на цепочку, – говорила вдова Иванова участковому. – Я не смогла ее открыть и позвала дворника. Он перерезал ее такими большими ножницами. А в коридоре лежал Юра…
Она полезла в сумочку за платком.
– Я прошу прощения, – вмешался Филатов. – Сообщите мне, когда будут похороны, я хотел бы принять в них участие. Вот мой телефон, – он подал женщине визитку.
Она кивнула и, едва взглянув на нее, положила в кармашек сумки.
Филатов вышел на улицу. “Скорая” уже уехала.
– Тут какого-то покойника выносили, – сообщил ему водитель.
– Да? – с напускным безразличием отозвался Филатов. – И что?
– Так, ничего. Просто.
Для Филатова было очевидно, что со смертью Иванова не все чисто. Сказать ли милиции о своих подозрениях? Или не говорить? Впрочем, если это дело рук бандитов, они и сами все поймут. А если Иванова убрали спецслужбы, все равно, чьи, то те все делают настолько чисто, что докопаться будет не к чему.
И потом, он должен будет рассказать в милиции о мотиве предполагаемого убийства. А доказательств у него никаких. Пускай этим лучше занимаются бывшие коллеги Иванова. Он входил в систему, а система должна держать в поле зрения своих членов. Если это было убийство, они поймут и найдут, чем ответить, если посчитают нужным. Он же здесь будет просто лишним.
“Странный это был случай, – размышлял Филатов, – нетипичный для военной разведки. Необычные последствия, неожиданные трофеи. Вопреки шпионским законам, Иванов сохранил себе пленки и удерживал их тридцать лет. Теперь все вернулось на круги своя, компрометирующие документы окончательно ушли из поля зрения общественности и вряд ли когда-нибудь будут доступны для широкой публики. А один из самых знаменитых отечественных разведчиков пал жертвой то ли их, то ли обстоятельств, то ли действительно умер от сердечного приступа. И истину уже не установить…”.