МОЕ ПЛАВАНИЕ С АНДРОПОВЫМ
Мои встречи с Андроповым… Самое первое воспоминание — совместная прогулка на кораблике по Москва- реке. Примерно 1970-й год. Мне лет 7—8. Ему, стало быть, где-то под шестьдесят. Я знаю, что с этим важным и загадочным человеком дружит моя мама. Мы гуляем по парку где-то в районе Речного вокзала, а потом садимся на кораблик. Небольшой, типа «Москвы».
Этот важный дядя, мамин знакомый, учит меня делать из газеты кепку, какую носят строительные рабочие. Рассказывает разные истории полусказочные. У меня игривое настроение — и я ему заявляю: «А я не верю!» И он вдруг становится очень серьезным и не то чтобы грубо, но как-то настороженно произносит: «Взрослым нельзя говорить «Не верю!».
И чувствую, как он напрягся. Разговор прерывается.
Тем не менее мне хочется похулиганить. И когда пришвартовывается корабль, я забегаю в рубку, подхожу к штурвалу и пытаюсь его покрутить. Корабль задергался. Подбежал капитан и меня отодвинул.
Вот все, что осталось в памяти от той прогулки.
Моя мать познакомилась с Андроповым в кремлевских санаториях где-то на юге до его самой высокой карьеры, когда он был более доступный. В начале 60-х, когда ему было 40 с хвостиком. Летом мама всегда работала у чекистов: принимала экзамены по русскому и литературе у учащихся Высшей школы КГБ. Организаторы курсов привозили маму на машине и платили не наличными, а переводили на книжку от имени какой-то полумифической конторы. Платили очень хорошо. Как я потом понял, эта работа была получена именно по протекции Андропова.
В другой раз я увидел уже Андропова — генсека. Но эта встреча была более тягостная и тяжелая. Шла осень 83-го года, он лежал в больнице. Мама решила его навестить. И попросила меня ее сопровождать. Помню, от Старой площади до Триумфальной арки одна машина нас везла, а там ждала другая, которая доставила нас в больницу. Он лежал в специальном комплексе: огромный зал-лаборатория, как у фантастов.
У него были проблемы с почками. Был диализ. Недуг развивался многие годы. Где-то просифонило эти почки, и потом пошло. Часто ездил лечиться в Кисловодск.
И все это мифология, что в него кто-то стрелял. Что якобы почку прострелила жена Щелокова. Все это бред.
Впрочем, такой миф тоже лил воду на мельницу КГБ в его противостоянии с МВД. Вспомним, кстати, нашумевшую историю тех лет, про убийство кагэбэшника Мухина на Ждановской. Милиционеры действительно убили кагэбэшника, но там была бытовая история: выпил, повздорил, его сильно били… Однако поскольку его фамилия совпала с фамилией личного шифровальщика Андропова, то Андропов поднял шум несусветный и придал этому невероятное значение. Дошло до того, что наружка КГБ следила за ментами, а ментовская наружка за чекистской. По сути, началась борьба наружек. И это в советском социалистическом государстве! Что лишний раз доказывает: это были фактически конкурирующие в условиях управляемого социализма партии.
И в рамках такой конкуренции были вполне востребованы мифы про жену Щелокова, которая убивала честного генсека. Про Цвигуна, честного чекиста, который решил пойти против Брежнева (невзирая на то, что тот был друг и земляк)…
Миф про жену Щелокова, впрочем, стали раздувать несколько позже. А в тот день, когда мы с матерью посетили в больнице Андропова, не все знали, насколько серьезна его болезнь. Хотя уже в палате стало видно, что положение его критическое. Он уже себя так плохо чувствовал, что почти не мог двигаться без чужой помощи. Помню, я обратил внимание, что переворачивали его не медсестры, а ребята из охраны.
А разговор зашел довольно странный — о курортных планах. Он же каждое лето отдыхал в Ставрополье — в Минводах, Кисловодске, в «Красных камнях». Где, кстати, и подцепил Горбачева (о чем расскажу чуть ниже).
И вот генсек сначала интересуется у меня, как я учусь. Я отвечаю, что все нормально, я уже закончил все. И тогда Андропов обращается к матери. И заводит разговор о том, что как только наступит весна, хорошо бы поехать в Кисловодск.
Чувствовалось, что он проверял реакцию людей на свои планы. Дело было осенью, а его состояние было такое, что не позволяло думать о весне. Но мать, человек тонкий и хитрый говорит: «Да, Кисловодск получше.
И вообще «Красные камни» – – отличный санаторий.
По крайней мере получше, чем Железноводск». В общем перевела все в светскую беседу.
И чувствовалось, что он разрядился немного. Он как бы изучал ее реакцию. Было бы глупо заплакать или сказать: «Крепись!» Мать завязала разговор о том, какой санаторий лучше, где лучше обслуживание и дала понять, что не видит ничего противоестественного в том, что Андропов поедет в Кисловодск весной. Да и наша семья составит компанию. Понятно, что у генсека там отдельная дача. А мы бы могли остановиться в «Красных камнях». Он обрадовался: да, действительно, надо ехать
Мама посещала Юрия Владимировича на правах старой приятельницы. Ему было уже 70. Прошло 20—25 лет с тех пор, как они познакомились. И они общались, судя по всему, и после того, как он стал генсеком. Хотя гораздо реже. В 1981 году, когда умер отец, явно не без содействия со стороны Андропова мама получила персональную пенсию союзного значения. С льготами и прочими привилегиями. Хотя она была не пожилая женщина, ей едва перевалило за 50.