КИРКОРОВ ВЫСТУПИЛ НА НОЛЬ БАЛЛОВ
Скажу без ложной скромности, что и сам фестиваль удался на славу. Были и очень хорошие иностранные исполнители, и очень талантливые наши певцы. Победителем стал Сергей Манукян. Замечательный исполнитель. Настоящий музыкант, признанный в своей среде. За такого лауреата не стыдно. Попсой его творчество при всем желании не назовешь.
А вот Филипп Киркоров на фестивале получил последнее место. У меня из-за этого даже проблемы возникли. Звонила его мать (в то время именно она занималась его делами), чуть не в истерике: «Зачем вы это сделали! Что вы себе позволяете? Вы его унизили!» Мы, правда, слегка отыграли — придумали для Киркорова приз зрительских симпатий. Но получалось странно: последнее место с точки зрения жюри и одновременно приз зрительских симпатий.
А все дело в том, что подсадил Филиппа Стас Намин: он поставил певцу ноль. Даже не единицу. А когда кто-то получает ноль, средний балл дико падает. Если бы Намин не подсадил ему средний балл, Киркоров был бы где-нибудь в середине.
В этом заключается парадокс нашей жизни. Тот, кто получил последнее место на старте своей карьеры, стал впоследствии звездой первой величины. А Сергей Манукян, который получил первое место, конечно, является далеко не последним по качеству, но на нынешней отечественной эстраде он, увы, не лидер. По крайней мере в коммерческом смысле.
Фестиваль был интересным и важным, но уж очень сложный. Это был длительный и трудоемкий процесс. На целую неделю арендовали конференц-зал «Космоса». Телевизионные люди там дневали и ночевали. Естественно, там же и бухали. Естественно, разлагались. Потому что на телецентре есть какой-никакой контроль. А тут, в гостинице, среди кабаков и ресторанов, наш еще не окрепший человек, не привыкший к этим западным радостям, спивался.
То я вызволял сотрудника ТВ, который сидел в зимнем саду и изображал птицу в зарослях, махал крыльями и пробовал взлететь. То какую-то администраторшу обнаруживал в номере у неких английских артистов. Вытаскивали ее оттуда и отвозили на принудительное освидетельствование на Соколиную Гору вместе с проститутками. Причем проститутки ее били в машине, потому что считали залетной. Посягнувшей на их территорию. Она оправдывалась: «Я с телевидения». А они ее били еще больше, потому что считали, что она сука, да еще и врет. И смех и грех.
Не всегда просто складывались отношения и со спонсорами. Их было несколько. Например, Дядьковский хрустальный завод. Но был еще один человек. Так сказать, самый первый спонсор. По кличке Асфальт. Это имя намекало на профессию: он руководил кооперативом по строительству дорог. Всегда ездил на запыленных «Жигулях». Было видно, что он производственник. По обрывкам фраз можно было понять: он только что вернулся с объекта, куда завезли битум, а на другой объект, где заканчивается стройка, должны привезти щебенку. Он всегда сам сидел за рулем своего авто. Пыльный, грязный, в пыльной машине, объезжавший объект за объектом.
Асфальт подъезжал к гостинице «Космос», останавливал машину где-то на углу. Выскакивал — запыхавшийся, взбаламученный, с нечесаной бородой. И спрашивал:
— Ну что там, Алекс? Как дела идут? Деньги нужны?
Я честно признавался:
— Нужны.
Тогда он открывал багажник и там среди газет выискивал нужную сумму.
— Этого хватит?
— Ну, может, еще что-нибудь дашь? — осторожно интересовался я.
И тогда он подбегал к заднему сиденью, вытаскивал что-то из портфеля.
И постоянно повторял одну фразу:
— Филатов, не называй мне цифры. Я не работаю на уровне цифр. Я работаю на уровне порядка цифр. Не говори мне «10 тысяч», говори: порядка 10, 20,30 тысяч, Я вот так работаю. Не надо точных цифр. Я не бухгалтерия, говори: два, три нуля.
За всю работу мою на телевидении это был самый приятный спонсор.
Он приезжал по телефонному звонку и спрашивал: «Сколько я тебе в прошлый раз давал?» Я говорил: «По- моему, три тысячи». Он: «Да. Мне тоже кажется, что три тысячи». И уточнял: «Ну, что-то еще надо?» Я отвечал: «Да, желательно бы». И он лез в багажник, откуда сыпалась известка, потому что он только что командовал разгрузкой вагона с известью. Он лез туда и грязными руками вытаскивал пачки денег. В это же время крупные советские предприятия вели переговоры, говорили: «Дайте нам описание фестиваля, мы не знаем, зачем нам это нужно». А спонсор Асфальт вообще об этом не думал. Зато свой кайф он словил, когда на открытии фестиваля среди артистов, пьяный и довольный, весело отплясывал.
За все это Асфальт просил включить его жену в состав жюри. Мы ее в итоге куда-то включили, хотя резко против выступала музыкальная редакция. Тогда это сложно проходило. Я говорю: «Ну, поймите. Это требование спонсора». «При чем тут спонсоры? Спонсоры дают деньги, а жюри должно быть высокопрофессиональным». Так что мы его жену пристраивали с большим трудом.
Жил же он в тот момент в коммунальной квартире. Его квартира еще делалась, а он временно мыкался в коммуналке с какой-то теткой-соседкой. А его сотрудники на кухне считали бабки, которые они должны были куда-то везти. Их было пять человек, они кучками раскладывали деньги, отсчитывая по трешке или по пятерке. Бабка заходила со своей сковородкой и говорила: «Ой, свят, свят, свят». А ей: «Бабка, не гунди. Давай вари суп». Так начинался советский бизнес.
Но у этих людей, первых советских капиталистов, была какая-то широта души, присутствовал полет, им хотелось высокого: какой-то фестиваль забабахать, как-то пожить красиво. И когда Асфальт участвовал вместе с артистами в пьянке после открытия, он позвал официанта и строго спросил:
— Скажите, сколько стоит вон та бутылка коньяка? Вон — видите?
— Четыре рубля.
— Хорошо, а у вас есть коньяк на порядок дороже?
— Есть, конечно, подороже. Этот стоит 8 рублей, с наценкой 12. Ну если еще дороже хотите, то у нас есть и за 20, «Мартель», например, и за 25..
— Нет. Вы меня неправильно поняли. Мне нужно на порядок дороже. Потому что я работаю на уровне порядка цифр. Вот этот 12, а у вас есть за 120?
Официанту так хотелось сказать, что есть… Но он увидел меня. Я такой в очках стою, серьезный, внимательно слушаю их разговор. И он выпалил: «Нет».
Асфальт возмутился:
— Как вы работаете? Это совершенно невозможно! Ни черта у вас нет. Безобразие. Ну ладно, принесите, что есть, самые дорогие.
Однажды он мне пожаловался:
— У меня в бригаде строителей парень спивается. Ничего не могу сделать. Хороший парень. Но обстановка — сам понимаешь. Засасывает. Ни дня без стакана. Слушай, Филатов, забери его к себе на фестиваль. Там, по крайней мере, не на стройке. Наденет костюм. Станет на человека похож.
— Ну допустим, я его возьму. А что он будет там делать?
— Да что скажешь! Булавки носить. Может помощником тебе быть. Платить ему ничего не надо. Ну, спивается парень, что я могу сделать? А на стройке не проконтролируешь.
Я согласился.
Утром приходит его Леша. Оделся хорошо, все вроде бы нормально. Интересуется: «А какой фронт работ у нас будет?» Я говорю: «Пока будешь входить в курс дела. Поработаешь моим помощником. Будешь ходить за мной по пятам, смотреть, что я буду делать. Я тебя буду посылать туда-сюда».
Через какое-то время я послал этого Леху встречать английскую группу. Дал ему подробную инструкцию: он должен был помогать нашей администраторше встретить гостей из Лондона и проводить их в номер. Я говорю: «Людей разместишь, и мне доложишь». Он отправился по заданию. И с концами.
Я замотался, у меня какие-то дела остались. Потом вдруг хватился — парень не возвращается. Час, два, три прошло. А Лехи все нет. Куда-то пропал. Спрашиваю: «Где он?» Мне говорят: где-то с англичанами. Тут у меня появились кое-какие подозрения:
— А англичане на репетицию приходили?
— Должны были в три, но что-то не появились.
— А где они могут быть?
— А черт их знает. В номере, наверное.
Короче, я почувствовал недоброе. Пошел в номер. Там музыка играет. Открывают дверь. Сидит этот Леха в тельняшке. На встречу-то он ехал культурно одетый. А тут сидит в тельняшке, в носках, рубашка его валяется. Ботинки его стоят при входе в номер. И тут же троица этих английских музыкальных мальчиков. И Леха, с бокалом в руках, толкает очередной тост: «Ну, как у нас водится, стременную». Те: «What is it «стременная»?» И Леха им по-русски растолковывает.
Как они общались, не очень понятно. Они слова не знали по-русски, Леха ни гугу по-английски. Но как-то нашли общий язык. Леха был в полную дупелину. Они все были вдугаря.
Я звоню Асфальту. Он сразу понял, по какому поводу.
— Что — чудит?
— Чудит. Он споил английскую группу. Из-за этого она не вышла на репетицию.
— Но как? Как он мог с англичанами бухать? О чем он с ними говорил?
— Да я сам не понимаю. Но я видел эту картину. Он им рассказывал про водку, как пить надо, как принято в России. «Вы обязательно огурчиком закусите…» Те слушают, кивают. Меня увидел и спрашивает: «Товарищ Филатов, вы нас поддерживаете?» Я говорю: «Нет, нет, брат». Вот такие дела
Вечером приехал Асфальт и забрал его. После первого же трудового рабочего дня. А Лешу я через некоторое время встретил, и он мне объяснил, что произошло тогда с этими англичанами: «Алекс, знаешь, я сразу так растерялся: что я буду здесь делать? Я ведь строитель. Не умею говорить. Но ты знаешь, потом я освоился. Они оказались нормальными, простыми. Я думал, музыканты, англичане какие-то, сейчас начнут задаваться. А они ничего. Говорят: наливай. И пошло, поехало…»
Фестиваль был ярчайшим событием в моей жизни. Но что касается Патрисии Каас, я в ней до сих пор толком не разберусь. Мне казалось, что она немного лесбиянка, потому что отношения с мужчинами у нее немного странные. Сирил, с которым они все время проводили вместе, теоретически мог бы претендовать на роль ее мужчины. Но нет. Мне кажется, они не жили. Хотя из экономии останавливались в одном номере. Близких отношений явно не было — все равно ведь сразу видно, есть они или нет. Их не было.
И я у нее однажды спросил, почему она не замужем. Конечно, бестактно, но люди, которые провели неделю вместе, могут задавать такие вопросы. И она вдруг сорвалась: «А почему я должна быть замужем? Почему человек обязательно должен быть замужем? Что за глупые правила! А если человек не замужем, что это, плохо, что ли ?»
Ей было 20 с чем-то. Я подумал, что она немножко чокнутая…
Однажды я провел своего рода разведку боем: мы остались одни в номере, и я пытался ее немного прижать на легкой алкогольной волне. Но почувствовал, что вся эта история ей не сильно нужна. Если бы она меня отталкивала, мол, не хочу… Это было бы понятно… Но тут повеяло холодом.
Ходит немало легенд про ее личную жизнь, но мне кажется, что этой личной жизни просто нет. По крайней мере, по мужской части. Замуж она так и не вышла. Но ей все время придумывают истории об очередных ее увлечениях. Как в свое время говорилось о ее контактах с Аленом Делоном. Мне-то кажется, что Ален Делон из той же серии, что Раиса Горбачева. Одно время у них был совместный бизнес-проект. Он делал программу, где она выступила. Требовалось все это немножко скандализировать, добавить романтического флера. Но не более. Это все-таки были бизнес-отношения.
Одно их моих тогдашних открытий, откровений: не стоит верить тому, что на поверхности. Как правило, срабатывает принцип обратного. Часто мы видим в творчестве и политике, что человек играет обратную собственной натуре роль. Например, всем казалось, что Пугачева меняет любовников, как перчатки, что она совершенная оторва, которая переспала со всей Москвой, нимфоманка. Полстраны рассказывало такие истории. Особенно их любили на Кавказе. Я еще не встречал ни одного азербайджанца в те годы, который бы не рассказывал, что не спал с Пугачевой. Веселые сказки. Насколько я понимаю, Алла как раз вела очень замкнутый образ жизни. У нее всегда был узкий круг друзей. В этот круг особо никого не допускали. А вот по образу песен она была гулящей бабой с тяжелой судьбой, какую на Руси всегда любили и уважали. Потому что такие люди символизировали мечту о свободе.
Народ всегда жил в тяжелом униженном положении, и люди, которые демонстрировали свободу, принимались «на ура». Свободу во всех проявлениях, но главное — в поведении, в способности круто погулять и умении плевать на все условности. Очень нравились такие в народе. На этой волне и Ельцин потом пришел. Рубахи- парни, девки-оторвы — это мечта. Это то, что приветствуется публикой и сейчас. И многие политики пытаются этот образ культивировать.
И наоборот, человек поет сентиментальные песни, сентиментально выступает, говорит о моральных нормах. Топкие психологи, как правило, читают за этим полное разложение, беспредел, намек на то, что это вконец испорченный извращенец. Чем больше он говорит о морали, тем больший он моральный урод. Это абсолютнейший закон. Правило сублимации.
Чем больше поёт Патрисия Каас про любовь и про какие-то свои романы, чем больше она это показывает в своих клипах, тем очевиднее, что никакой любви у нее нет И ее жизнь — полнейшая противоположность.
Артист Вицин был тихим, спокойным, рассудительным человеком. Он не был ни пьяницей, ни балбесом, ни трусом, как все думали. Его натура совершенно противоположна имиджу. Или, например. Валерий Леонтьев — высокоинтеллектуальный человек, хотя многие считают, что он попсовый клоун. А он очень умный мужик, с которым есть о чем поговорить, трудолюбивый, в чем-то даже самоотверженный. Он очень мужественно выступает, хотя его много лет преследуют серьезные травмы. Но этого никто не знает. Это закон обратного. Каждый исповедует в публичной жизни то. чем он на самом деле не является. В этом плане имидж Жириновского лучше понятен. Жириновский в быту довольно-таки тихий, спокойный, милый человек. Во всем, что не касается политики, он очень выдержанный. Он вял. Политика — вот зона его страсти. Здесь он преображается. Становится другим. Это его состояние.