Глава седьмая
Эта глава о том, как из маленькой съемной квартиры в Рыбниковом переулке выросла партия ЛДПР, а правительственная дача на Николиной Горе пережила путч и взрастила Правую радикальную партию Эдички Лимонова; а также о том, почему «лучше пьяный русский, чем очень хороший, но чеченец »
ДИТЯ ДЕМОКРАТИИ, НЕНАВИСТНИК ДЕМОКРАТОВ
Одновременно с тем, как стартовала моя активная работа на телевидении, я начал снимать и документальные фильмы. Первая крупная работа, которую мы сделали, рассчитанная на кинопрокат, — фильм о Кашпировском «Пробуждение». Подчеркивая уникальность этой ленты, мы анонсировали ее как первый лечебно-оздоровительный фильм. Причем мы особо предупреждали почтеннейшую публику, что при перезаписи лечебные свойства картины утрачиваются. Фактически это был записанный при помощи методов художественного кино сеанс Кашпировского. С использованием актеров, со вполне киношным сценарием, но это был сеанс. Смонтированный хитрым образом из разных кусочков. Короче, сложная работа.
Но наши усилия оправдались. Фильм был совсем неплохо продан. Прокатчики получили отличные кассовые сборы. Чего на самом деле сложно было ожидать от документальных фильмов. В ту эпоху, когда вообще рухнуло кино, документалистика и вовсе исчезла с большого экрана. А этот фильм имел успех не хуже иных художественных. Тут, конечно, не столько наша была заслуга, сколько самого героя. Зритель заинтересовался картиной именно благодаря личности Анатолия Кашпировского.
Во время съемок произошло небольшое ЧП. Стало плохо женщине-монтажеру. Которая, видимо, слишком близко к сердцу восприняла то, что делал на экране наш герой. Вечером ее отвезли в карете «Скорой помощи». В больнице она отошла, но позвонила и сказала, что больше фильм монтировать не будет. Просто не в состоянии. И от денег отказалась.
Это был уникальный случай, когда человек отказался от денег по таким непонятным, можно сказать, мистическим причинам. Я говорил с режиссером и пытался узнать у него, что же в действительности произошло с этой несчастной женщиной. А он пытался объяснить: «Ты бы посидел 10 часов. Посмотрел бы на лицо Кашпировского и на то, как мы по фразе монтируем самые важные его установки. Конечно, она не выдержала».
В общем, личность Кашпировского многое определяла — и в кадре, и за кадром.
В этот же момент я еще снял фильм о человеке, с которым стал связан на годы, точнее, навсегда — о Владимире Вольфовиче Жириновском. Ленту о Жириновском мы сделали для большого проката. И действительно, она собирала кинозалы. В Москве, например, с большим успехом фильм шел в кинотеатре «Стрела» и в кинотеатре «Горизонт».
Уникальность картины и ситуации, вызвавшей к фильму такой интерес, состояла в следующем. Был конец 1991 года. Рушилось государство, и Жириновский испытывал крайнее внутреннее потрясение. И вот это его потрясение, взбаламученность, крик гражданина СССР, чувствующего, что почва уходит у него из-под ног, этот крик души передается в нашем фильме.
Момент выхода картины был весьма драматичный. Октябрь, ноябрь 1991 года. СССР исчезает с географической карты. Республики расползаются. Еще никому толком не понятно, что же происходит. И поэтому получился такой своевременный, выстраданный фильм.
Один час пятнадцать минут на экране только Жириновский. Лишь изредка появляются другие люди. Показываем, как он ходит по рынку. Ходит с авоськой. Спрашивает, почем товар, и торгуется с продавцами. И ругается с торговцами, в основном выходцами с Кавказа. Потом выступает уже в своей квартире. Там и смешные, и грустные вещи. Зритель то смеется, то негодует, то просто задумывается…
Эти кадры обошли весь мир. К фильму возник интерес и на Западе, он был продан, в том числе, в Финляндию.
Мне и самому трудно объяснить этот феномен: как умудряется эту (самую разную по взглядам и настроениям) публику удерживать в течение часа с лишним всего один человек, не актер, а просто гражданин, который действует в разных ситуациях и рассказывает свою историю. Я помню очень хорошо премьеру фильма в кинотеатре «Стрела», когда собралось много народу и никто не ушел до финальных титров, а потом все какие-то задумчивые направились к выходу. На дворе было начало 1992 года, и все думал и о том, что же ждет героя картины и всех нас.
А ждало его большое будущее. Я думаю, что цели своей Жириновский в этом фильме достиг.
Но и я открыл новую фигуру. Для меня Жириновский уже тогда стал ясен. Все его грани. И абсолютно видна его большая будущность. Она была проверена на людях. Потому что я не знаю ни одного человека из любого другого мира — из мира науки, культуры, рабочих, крестьян, — который потянет на то, чтобы держать аудиторию в кинотеатре, просто рассказывая что-то с экрана. Это невозможно. Я не знаю второго такого, который способен на это.
Не только публика, но и я сам к Жириновскому стал совершенно по-другому относиться после этой киноистории.
Кстати, делать фильм о Вольфовиче — это была моя инициатива. Не имевшая никакой политической подоплеки. Мы снимали коммерческие фильмы, и нам было интересно заработать. Мы вышли на этого, считающегося перспективным, политика. Он был уже заметной фигурой. Я с ним прежде немного пересекался, но в данном случае это был чисто коммерческий проект, который нас интересовал исключительно по материальным соображениям.
Существует старинный миф о том, что Жириновский раскрутился потому, что за ним стоял КГБ. В те годы, по- моему, КГБ занимался только самим собой, как все наше государство и все ведомства. И никаких стратегических разработок у нас, к сожалению, не осуществляли. Кстати говоря, Жириновский никогда не скрывал, что ходил по разным организациям, ведомствам, просил помощи, содействия. В том числе просил от КГБ, от ЦК партии, просил дать деньги, просил оказать поддержку. Там его слушали, улыбались, иногда смеялись. Он дошел даже до Рыжкова и Лукьянова. Но дальше разговоров не пошло. Никаких замыслов у власти не существовало, никому ничего не было нужно, к сожалению. Тогдашняя власть не увидела огромный потенциал Жириновского.
Меня вот что поразило при знакомстве с Вольфовичем. Вся партийная штаб-квартира помещалась в небольшой квартирке, которую Жириновский арендовал. Там отключали электричество, зимой было холодно. Люди ходили в дубленках. Было грязновато. Было обшарпанное парадное. Но человек в дубленке, не обращая никакого внимания на всю эту житейскую неустроенность, стоял возле карты и рассказывал, как будет устроено будущее Европы. Это сильно потрясало на самом деле.
В этом был боевой дух, какая-то сила. Веяло ветром революционного восстания. Ходили какие-то люди, которые пили чай, наливали себе кипяток. Ходил Жириновский. Все это здорово напоминало фильмы, которые мы в детстве смотрели про революцию.
Это действительно был один из немногих людей, которого интересовали глобальные проблемы государства, устройства Европы, большая геополитика. В те годы, я уверен, никого больше такие высокие материи не волновали. С кем бы я ни разговаривал тогда в Москве, всех интересовали заработки, проблемы с налогами, бандитизм, но никого не занимало устройство Европы. Кроме тех, конечно, кто должен был заниматься по роду своей деятельности: моих коллег из МИДа. Но и они были далеки от мировых проблем. Они просто пили и говорили: «Все кончено». Был полный пофигизм, полное пораженчество.
И тут появился человек, который преодолевал это пораженчество. Говорил: вот такие у нас шансы, вот такая ситуация, здесь мы можем так, а здесь так. У нас сильные позиции. Это была не игра на публику, а искреннее внутреннее состояние.
Когда речь заходила о некоем бизнесе, Жириновский как-то сдувался. Чувствовалось, что эта тема не его. К нему часто приходили люди, которые говорили про бизнес. Он не очень все это понимал. И дискуссий на эту тему не заводил… И наоборот, преображался, когда речь шла о проблемах нашего континента, о Средней Азии, о проблемах демократии, о том, какой нам нужен парламент, какое губернское устройство.
И сейчас я вижу, что многое из того, что говорится и делается нынче, — суть то, что 10—15 лет назад излагал Жириновский в той холодной квартире в переулке Рыбниковой. Его планы реализуются. Медленно, не очень последовательно. Конечно, если мы будем такими темпами объединять автономные округа и области, то мы будем еще 50 лет реформировать территориальное устройство, еще полвека проводить референдумы. Конечно, это нужно делать путем конституционной реформы, о чем Жириновский еще тогда говорил.
Все нынешние новации были мотивированы им в том далеком 1991-м: реформа партийного устройства, роли политических партий, выборы в Думу по пропорциональной системе. Тогда еще не было слова «Дума», был еще Верховный Совет. А я уже слышал о том, как следует проводить думские выборы. Эти разговоры шли в квартирке, где не топили и согревались чаем. А Жириновский рассуждал о том, что никому не нужны эти карликовые партии. Нужно создать несколько крупных партий, дать им возможность развиться, а уже потом оказать определенную поддержку. Вольфовичем была обрисована вся эта схематика, которая потом нашла себе дорогу
По стилю Жириновский отличался от всего того, что было советским. Лидер ЛДПР мог пойти в ночные клубы. Плясал в красной рубашке. Общался с рокерами.
По технологии работы с избирателями у Жириновского очень четкие и понятные принципы: работай там, где есть избиратель. А избиратель наш повсюду: от мест лишения свободы, где люди не осуждены, а ждут приговора и имеют право голоса, до рок-н-рольного клуба. От домохозяек до военных. Мы не можем сказать: вот это наш избиратель, а вот эти нам не нужны. Все имеют один голос. И премьер, и 20-летний пацан — они все избиратели.
Была выбрана совсем не советская технология. То есть пожать как можно больше рук, со всеми общаться, побольше обо всех узнать, постараться, чтобы тебя лучше узнали. Идти туда, куда тебя приглашают, никогда не мешать фотографам тебя снимать, никогда не ругаться с прессой. Вернее, ругаться, но не ругаться с ней на уровне судов, исков, пересудов. Можно спорить с журналистами публично по каким-то проблемам, но никогда нельзя прессе угрожать. Не надо бояться, что за тобой где-то подсматривают, где-то тебя снимут с бутербродом. Потому что иначе вырастают комплексы и их преодолевать будет тяжело. Не опасаться, что ты плохо выглядишь, быть естественным в этом смысле. Не специально плохо выглядеть, а быть таким, какой ты есть.
Такой технологии в Советском Союзе не существовало. Это была новость для всех нас. Потому что мы знали только мужиков в черных костюмах с галстуком, чьи портреты таскали на демонстрации. Это были наши публичные политики. Других не было. О них мы ничего не знали. Знали только их биографию. Они нигде не выступали, нигде не плясали. Про их жен ничего не было известно. Новую историю начал Жириновский.
Чрезвычайно сильный эффект произвело уже первое его появление в эфире московского канала у Меркуловой. С бабочкой. Первый политик, который надел не галстук, а бабочку. Он сразу обратил на себя внимание. Помимо прочего, и тем, что он первый сказал: «Надо разговаривать с иностранцами на их языке. Я знаю три языка. А сколько знают остальные? Ничего они не знают!» Этот разговор, где-то немного агрессивный, где-то немножко на грани фола был неведом для Страны Советов. Потому что все там были чиновниками. Тенями ходили. Был кремлевский театр теней. Без лица, без собственного мнения, без собственного положения.
Жириновский анимировал политическую жизнь, доказал, что и русские политики могут иметь лица, недостатки, причуды. Что от их прямого контакта с населением многое зависит. И поэтому я утверждаю: пока есть Жириновский, демократия в России будет жить. Это стопроцентное дитя демократии. И наоборот: если его не будет, то демократии в России нет. Хотя многие считают, что его предложения антидемократичны. Но в этом и парадокс обратного. Тот, кто больше ругает демократию, больше остальных эту демократию и несет. Потому что Жириновский всегда нес дискуссию. Потому что Жириновский был всегда за публичные бои. Он по самой своей сути — демократический политик. Хотя он всегда ругает демократию. Жириновский впервые применил технологии публичной политики. Первый начал использовать телеэфир в качестве влияния на избирателей. На миллионы людей. И это единственный политик, который сделал карьеру благодаря воле избирателей. Больше никаких ресурсов он не применил.
Это тоже очень примечательный факт. Ведь если мы разберем всех политиков, мы поймем: все они сделали карьеру на бюрократическом фоне. Когда-то они были кем-то назначены, кем-то приведены за ручку во власть. Можно даже с точностью сказать: кто когда и кем был приведен. Жириновский пришел в политику благодаря воле миллионов людей. Ворвался туда сам, без всякой протекции, без чьей-то помощи, не благодаря, а скорее вопреки.
Фильм стал началом наших товарищеских и деловых отношений. Мы начали плотно вместе работать.