ТРИ ДНЯ ПУТЧА: ДАЧА, БАНКИРЫ, ШОУ-БАЛЕТ
Путч 1991 года застал меня на даче. Это была дача на Николиной Горе. Правительственная. Большой участок — примерно шесть гектаров, и большой дом. Сейчас представительская дача Совета Федерации. Когда-то правительство передало ее одной коммерческой структуре, довольно крупной по тем временам. А та, в свою очередь, заключила договор с нами. Короче говоря, правительство это дело в качестве борьбы с привилегиями сбросило с баланса, а мы домик забрали. Это была хорошая большая дача. Удобная тем, что там могло разместиться много народа. И 19 августа 1991 года волей судьбы я оказался на этой даче.
Она расположена как раз напротив дома Татьяны Дьяченко и через дачу от Михалкова. Самая крайняя дача, когда едешь по Николиной Горе. Заканчивается Николина Гора, и сразу упираешься в зеленый длинный забор. Спускаешься с горы — слева пляж, а справа наши ворота. Трехэтажный дом, отделанный туфом – все в советском духе.
Там когда-то жили довольно крупные чиновники. Киселев, первый секретарь ЦК Компартии Белоруссии. Его жена, кстати, хорошо подняла эту дачу. Особенно ее сельскохозяйственные угодья. Насадила фруктовые деревья, следила, чтобы росли сливы. Садовые работы — это была ее стихия. Сливовые деревья давали урожай и много лет спустя. Как-то Владимир Вольфович приехал на эту дачу, собрал много ведер слив и увез все это с собой.
Жил в этом доме и первый заместитель председателя Совета Министров СССР Мураховский. То есть это был уровень первого вице-премьера — если проводить аналогию с нынешней иерархией.
На той же территории был и еще один домик, поменьше, где жила обслуга. Обслуживающая дачу семейная пара, Рая и Коля, жила там с советских времен. Работала еще при Мураховском и Киселеве.
Дома были хорошо вписаны в рельеф: ведь это строилось не на ровной местности, архитекторам требовалось вписать строения в горку. И они справились с задачей весьма искусно. Большим достоинством дачи была огромная веранда, метров 150, где можно было устраивать танцы.
Этот дом потом описал Лимонов в своей книге «Лимонов против Жириновского». Потому что здесь собиралась молодая часть ЛДПР. Именно на этой даче. Здесь была создана праворадикальная партия – предшественница национал-большевиков.
Горячий август 1991 года застал кого где. А меня застал на вышеописанной даче при очень интересных обстоятельствах и в весьма любопытной компании. А дело вот в чем. Наша контора, параллельно с прочими проектами, занималась, как тогда было модно, отправкой каких-то коллективов на гастроли за рубеж. Мир только что открылся, и все кинулись на Запад. В тот памятный август мы отправляли шоу-балет куда-то в Европу, кажется, в Италию. И вот мне позвонил мой товарищи сказал, что спонсоры, которые оплатили проезд этого коллектива, хотят встретиться с участниками гастролей, посмотреть, на что они вообще деньги отдавали. Они изрядно потратились на костюмы, на проезд, но никогда не видели тот коллектив, который спонсировали. Мы этих банкиров просто попросили, и они дали деньги чисто из-за хороших отношений. Но теперь изъявили желание взглянуть — во что же они вкладываются. «Устрой им просмотр. Привезем этот шоу-балет».
Встреча была назначена на 19 августа. На семь часов вечера. Шоу-балет должен был приехать на Николину Гору в полном составе. То есть семь девчонок и их художественный руководитель. Дача для такого просмотра вполне подходила: здесь был большой зал. Он позволял устраивать любые мероприятия.
В общем, все готовились к этому «творческому вечеру». А утром возникло ГКЧП. Мы созваниваемся с ребятами: «Ну что, сегодня отменяем?» «Почему отменяем? — говорят спонсоры. — Наоборот, все приедем. Что делать- то? Какая работа в такой день? Сейчас посмотрим за ситуацией…» Сейчас мне пришло в голову, что у ребят были некие другие замыслы. Их интересовал не только шоу- балет. Возможно, они просто хотели на госдаче пересидеть смутное время. Лучшего места было не найти. Раз государство взяло под контроль ситуацию, то уж за зеленым забором дачи этого государства их не тронут.
Тогда я отзваниваю руководительнице шоу-балета. Она говорит: «Наверное, отменяется все?» Я бодро отвечаю: «Наоборот, не отменяется. Все по плану». Она обрадовалась: «Нам в радость, потому что нам сказали, что в ресторане, где мы работаем, до выяснения обстоятельств никаких шоу-балетов не будет, даже не звоните».
Короче говоря, в семь вечера на дачу приехали банкиры и балет. И началось представление. Все как полагается — с выключенным светом, с костюмами, переодеванием. Восточные номера, русский танец, испанский. Здорово. Действительно профессиональный балет. Потом банкиры накрыли на стол.
Рая с Колей были потрясены. За все годы работы на Николиной Горе они никогда еще не видели на этой даче шоу-балет. Тем более они не могли представить себе шоу-балет в этот день, 19 августа. Они подошли ко мне, и Коля осторожно поинтересовался: «Скажите, Алекс, как вы прогнозируете ситуацию?» И я сказал уверенно, будучи выпивши, естественно: «Коля, успокойся. Все нормально. Это чисто наши дела. Понимаешь, просто решаются чисто верхушечные истории. Народ это вообще не должно интересовать». Коля изобразил, что мои объяснения ему понятны и его удовлетворили. Но главным успокоительным фактором для него, думаю, стала сама вечеринка – с банкирами и шоу-балетом. После, через несколько месяцев, он ко мне подойдет и скажет: «А ведь вы, наверное, знали, как закончится эта история». — «Коля, ну ты что! Естественно!»
А тут и смех и грех. Объявляют: вводится чрезвычайное положение. В городе вечером введен комендантский час. Транслируют выступление коменданта Москвы по телевизору. Банкиры принимают решение оставаться на даче. Звонят домой, чтобы закрыли дверь. Просят не волноваться, заверяют, что они в надежном месте. Девушки тоже остаются. Естественно, глупо ехать. Короче говоря, вся компания, человек 15, остается на даче. Начинается серьезная пьянка. Ну а что делать? «До выяснения обстоятельств» надо подождать.
Пьянка продолжалась два дня. За это время подъезжала какая-то странная процессия. Я думаю, что это были сотрудники КГБ. Они вошли на дачу, спросили: «Кто тут старший?» Я сказал: «Я старший. А что?» Они спросили: «Никакой вам помощи, содействия не надо? Обстановка как? Нормальная?» «Нормальная», говорю. А в это время на веранде раздавались крики, визги, стреляли ракетницы, фейерверки. Чекисты были просто поражены и еще раз уточнили: «Вам не нужна никакая помощь?» Я их успокоил: «Нет. Нам помощь не нужна. У нас все просто замечательно».
Деваться было некуда двое суток, и такие обстоятельства всех устраивали. Банкиры звонили домой женам и голосом заговорщиков объясняли: «Я не могу тебе сказать, где нахожусь. Ты же понимаешь. Не ребенок, что я тебе сейчас буду рассказывать? Я нахожусь в надежном месте за городом. Как только обстановка выяснится, я появлюсь». С одной стороны, это была отмазка, но с другой стороны, действительно были соображения, что лучше сейчас не появляться на работе, мало ли что на самом деле.
Короче говоря, команда с 19 по 21 августа, весь путч, провела на даче. Периодически Рая и Коля ездили за мясом и вином. Запекали то свиную ножку, то еще что-то. Банкиры прекратили бриться, девушки стесняться. Ходили в халатах, а некоторые и вовсе почти голые. Было весело и мило.
Но сейчас я вспоминаю все это с некоторой грустью, в том смысле, что мы были не правы. Тогда решалась судьба страны, но мы как советские люди, в отличие от того же Жириновского, который тогда громче всех кричал, не понимали последствий того, что происходит. Мы не понимали тогда, что речь может пойти о развале страны. А все шло именно к этому.
Нам казалось, что идут сложные игры политиков, что они что-то там решают. Горбачев и другие о чем-то не договорились. Нам до них вроде как дела нет. Но к сожалению, тогда решалась и наша судьба, судьба всей страны. И если бы знать, стоило прийти к Белому дому. Правда, если бы я и пришел, то не с целью поддержать, а наоборот, чтобы разогнать всю эту публику. Но с другой стороны — непонятно, кого надо было в этой ситуации защищать.
Защищать Янаева с его дрожащими руками? Всех этих? Уж очень они слабо смотрелись. Но, наверное, надо было плюнуть на это и защищать государство. Государство как таковое. Тогда этого никто не понимал.
Потом я позвонил на телевидение, спросил, как дела. «Ну, тут такие события. Снимают Кравченко, руководителя телевидения. Все бегают. Какие-то собрания идут». Я говорю своим дачным товарищам: «Мне надо бы срочно поехать» – «Езжай, езжай. Как раз разведаешь обстановку. Трое суток мы тут только по телевизору с миром сообщаемся».
Когда я собирался, один товарищ мне сказал:
— Разве так можно ехать?
— А что?
— Ты такой какой-то… Слишком свежий. Может, тебе руку забинтовать?
— Зачем забинтовать?
— Ну как? Как будто ты где-то там был. Тебя ранили. Тебе же тоже надо быть в духе времени. А то приедешь свежий, веселый. Люди трое суток не спали. Ты тоже где- то был. Ты же не расскажешь, что был на даче. А дашь понять, что тоже где-то на баррикадах. Подносил сигареты, кормил солдат.
И под общий смех мне пытались завязать руку. «У тебя спросят, а что у тебя с рукой, а ты скажешь, мол, сейчас об этом уже не стоит говорить. Ну, 19-го был там эпизод с ментами».
Я приехал в Останкино. Действительно, революционное броуновское движение. Встретил Станкевича. Он вышел из черной «Волги» и возмущается: «Представляешь, что происходит? Дурь какая! Народ грабит музей Ленина. Что они там грабят? Старое ленинское пальто простреленное?» Я был поражен его неосведомленностью. Я все-таки был кремлевский ребенок и понимал, что к чему. Говорю: «Какое старое пальто? Там дарения художников. Пикассо! Я уже не говорю про нашего Глазунова.
Пикассо, Сикейрос, Гутузо, чего только нет! Вы что, не знаете, что Ленинскому музею дарили все приезжающие президенты? Это богатейший музей. Пальто — это так, для отмазки». Станкевич слушает мою речь, продолжая двигаться по направлению к Телецентру. А потом тормозит и как бы механически разворачивается. А его «Волга» только-только отъезжает. Станкевич бежит к своей машине, догоняет ее и стучит по багажнику. Прыгает в « Волгу» — и по газам. А потом, через некоторое время, мне рассказали, что он приехал прямо в музей и стал там наводить порядок.
В общем, происходил дурдом. Хотя было приятное оживление, необходимый время от времени организму выброс адреналина.
Вечером я приехал и объявил народу, что, по моим данным, все рассосалось, наши в городе и волноваться не стоит. После чего наступила трогательная сцена прощания. Всем, честно говоря, не хотелось расставаться. Там уже возникла любовь, почти что семейные нары на фоне революции сложились, кто-то кому-то много чего наобещал, какие-то квартиры, сладкую спонсорскую поддержку. Банкиры же думали, что это, возможно, их последняя гастроль.
Трогательное прощание. Симпатичные девочки. Девочки закричали: «А зачем нам ехать в Италию? А зачем нам нужна Италия, раз тут такие хорошие ребята? В общем, ветераны революции разъезжались. Товарищи, вместе пережившие события 19—22 августа на даче на Николиной Горе, прощались, обнимались. Это было, пожалуй, посильнее, чем телешоу «Дом-2» на ТНТ…
Бриться никто не стал. Кто-то сформулировал позицию: «Нет, ребята, домой надо приехать мятыми, заросшими, потрепанными, чтобы было ясно: все эти дни боролись, сохраняли собственность».
Все-таки русский народ уникальный. Любое ЧП встречает шуткой. В самый разгар событий ребята подозвали горничную Раису и очень серьезно спросили:
– Скажи, Рая, у тебя есть трехлитровые банки?
– Да, для засола.
– На фиг твой засол. Будет серьезная работа. Будем деньги закапывать на участке.
Она вся так сжалась, задрожала:
– Да вы что?
– …Деньги, бриллианты. Предстоит много работы ночью.
Они шутили, а Рас было не до смеха. Она, наверное, уже воображала, как после этих ночных работ последуют ночные обыски. И как грозный следователь будет допрашивать: ну что, Раиса, будем сообщать, куда вы запрятали буржуйские бриллианты?
Она взволнованно спрашивала у меня: точно ли они собираются закапывать, и когда приступят? Я пожалел бедную тетушку: «Не будут, Рая, успокойся. Революция победила. В ближайшие пять лет ничего закапывать не будут». И Рая даже немного расстроилась, что революция победила и ничего закапывать никто не собирается. Все-таки — очень заманчивое было бы предприятие. Я говорю: «Рая, но ты все-таки попридержи трехлитровые баллоны, они нам еще потребуются».